я сумею вывести его из себя.
Глаза мои уже привыкли к сумраку, я медленно отправился вглубь шахты. Вскоре появились первые развилки, перекрёстки и повороты. Чтобы не заплутать в темноте, я решил поворачивать всё время только направо. Периодически я останавливался и прислушивался, но преследовать меня никто так не решился, мексы решили остаться снаружи и караулить меня там. Ладно, мне ещё повезло, что они не развернулись и не уехали восвояси. Значит, здесь точно что-то припрятано.
Когда всё вокруг окончательно погрузилось во тьму, я нашарил в сумке телефон Дэнни и включил, чтобы подсвечивать себе фонариком. Так идти оказалось гораздо легче и быстрее. Огромная масса камня над головой давила и угнетала, мне всё время казалось, что она вот-вот обрушится на меня сверху. Клаустрофобией я обычно не страдал, но сейчас было как-то не по себе.
От каждого шага в воздух подлетала мелкая угольная пыль, оседая чёрным слоем на одежде и коже. Я исследовал каждый закуток, каждый отнорок. Не спускался только на нижние уровни, если я видел лестницу вниз, то разворачивался и уходил. Пару раз чуть не свалился, благо, подвернувшийся под ногу камешек, который я случайно пнул, полетел вниз первым, гулко стуча по стенам.
Не знаю, сколько я так плутал, времени я не засекал. Но в один прекрасный момент я набрёл на жилое помещение. В небольшом зале стояли деревянные нары, в углу виднелись бочки и мешки, в центре — потушенное кострище. Обстановка довольно спартанская, скудная, иначе и не скажешь. И, по всей видимости, зал этот находился неподалёку от выхода, надо было только повернуть из коридора налево, а не направо, как это сделал я.
Зато в одном из углов обнаружился аж настоящий письменный стол из массива дерева, наверняка украденный из какой-нибудь конторы. Я тут же принялся шариться в ящиках стола. Бумаги, акции, ассигнации, облигации, чеки на предъявителя, наличные доллары, долговые расписки, и прочее, и прочее. Я сгребал всё подряд, без разбору, разобраться с этим можно будет после.
Тут же встречались и документы с печатями и подписями, и личная переписка на испанском и английском языках. Чего только не было.
Я даже простучал дно у каждого ящика в поисках потайных отделений, но Мартинесу, похоже, нечего было скрывать от своих подчинённых, а случайных людей тут в принципе не бывало. Я стал первым.
И да, теперь я стал на сто процентов уверен, что Мартинес никуда отсюда не уедет, прежде чем не заберёт своё из этих ящиков. Одной только налички здесь хранилось на несколько тысяч баксов. Такое упускать нельзя. Даже если он захочет уехать, его братки такого поступка не поймут. Вероятнее всего, я взял общак банды.
Периодически я замирал и прислушивался к звукам снаружи. Пока всё было спокойно, а шаги, даже самые тихие, я бы точно услышал. В гулком коридоре заброшенной шахты звуки разносились очень далеко, даже малейшие шорохи.
После того, как я обшарил стол, то принялся за остальное. Шкафов тут не было, но самодельные стеллажи из жердей имелись, и я начал инспектировать их. Пренеприятнейшее известие, к вам приехал ревизор. Посуда, инструменты, бытовые вещи меня не интересовали, я искал её. Свою Сайгу. Хотелось снова прижать к плечу её чёрный приклад, ощутить, как лягается семь-шестьдесят два, как вместо клубов серого дыма из ствола вырывается только вспышка.
Полка с оружием и запчастями к нему, сваленными в кучу, обнаружилась в числе последних, по закону подлости. Старые револьверы, ружья с расколотыми прикладами, дробовики, винтовки, запчасти к ним, принадлежности для чистки, драные кобуры, короче, хлам, который и никому уже вроде не нужен, и выкинуть жалко, вдруг пригодится.
Здесь, под грудой всяческого хлама, я заметил сперва знакомый пламегаситель, а затем и сам карабин. Сайга, заросшая пылью и грязью, выглядела откровенно плохо, но я почувствовал, словно у меня открывается второе дыхание. Я любовно стёр пыль с приклада, провёл рукой по цевью. Карабин лёг в руки, как влитой. Жаль, к нему нет патронов, не то я бы показал этим ублюдкам-мексикашкам мать Кузьмы.
Но я всё равно закинул Сайгу за спину, притянув ремень потуже, чтобы не болтался. Руки чесались выйти и перестрелять негодяев, вид карабина пробудил во мне неприятные воспоминания о той ночи в пустыне.
Тут же нашлась и полуразобранная AR-15Дэнни. Я завернул её в промасленную тряпку и положил отдельно, чтобы забрать потом.
А затем вытащил два «Миротворца», взвёл курки и зашагал к выходу, твёрдо намереваясь покончить с ублюдками раз и навсегда. Внутри кипел гнев, но снаружи я оставался холоден, спокоен и сосредоточен. Руки не дрожат, дыхание ровное. Младший сержант Шульц к стрельбе готов.
Тело Давида так и осталось лежать там, куда я его затащил, трогать убитого товарища бандиты не стали. То ли поленились, то ли побоялись лезть вглубь шахты, чтобы не нарваться на пулю из засады. Я спокойно перешагнул через него.
На улице сгущались тени, солнце почти закатилось. Наступала ночь. У выхода продолжал гореть костёр, мексиканцы сгрудились вокруг него, поглядывая в тёмный зев заброшенной шахты. Травили байки, смеялись, будто я и не захватил их логово и не убил двоих членов банды.
Я немного замедлил шаг, прежде, чем выйти на линию огня, прислушался к разговору. Если хоть один из них внимательно наблюдает за выходом, то успеет подать голос и меня расстреляют. Если они относятся к своим обязанностям так же наплевательски, как их покойный дружок Давид, то у меня есть все шансы.
Снаружи снова послышался громкий смех. Сейчас вам будет не до шуток, сукины дети.
И тут я начал стрелять. Взвёл курки, вышел в открытую против пятерых бандитов, не сразу даже осознавших, что я рискнул выйти, и начал стрелять. Так быстро и так метко, как не стрелял никогда в жизни.
Мексиканцы хватались за стволы, но падали прежде, чем успевали их выхватить. Вытащить револьвер успел только Хорхе Мартинес-младший, но и он поймал пулю грудью. Над полянкой повис острый запах сгоревшего пороха и пролитой крови. Я неторопливо пошёл к костру, недрогнувшей рукой добивая негодяев одного за другим. Расслабились, не ожидали внезапной вылазки.
— Т-ты! — прохрипел бандит, обессилевшей рукой пытаясь поднять тяжёлый флотский револьвер.
— Я обещал, что найду тебя, Хорхе, — глухо сказал я. — А я своё слово держу.
— Будь ты проклят, — прохрипел он.
Пуля, кажется, пробила ему лёгкое, он тяжело дышал, на чёрных густых усах повисли тягучие струйки крови, вылившейся изо рта. Не жилец. Плевать, заплатят и за мёртвого.