благодарен. За всю его жизнь никто из взрослых ни разу не выслушал его без возражений и доказательств, что все на самом деле не так, как думает или хочет Уилл. Он говорил, никто его не перебивал, и Уилл проникался уверенностью и вдохновением. Он описал дом, где поселится с отцом, и ужасные наказания, которым подвергнут Шлёпу, как только все откроется. Дед изумленно молчал – именно о таком признании мечтал Уилл. Он никогда не был счастливее. Мороженое никогда не было вкуснее. Обычно Уиллу было не до вкуса того, что он ел. От страха еда подступала, кислая, к горлу. Но это мороженое было такое вкусное, что он вылизал креманку.
– Ты будешь навещать нас когда захочешь, – сказал он Салли, точно дед до сих пор не общался с ними исключительно из-за Шлёпы.
– Непременно, – заверил Салли и посмотрел на часы. Мальчик не умолкал уже полчаса, им давно пора домой. – Нам лучше вернуться, как думаешь?
У Уилла вытянулось лицо.
– Я хочу жить с тобой.
– Если ты будешь жить со мной, тогда я не смогу тебя навещать, – указал Салли. – Да и если я украду тебя у мамы с папой, они посадят меня в тюрьму. Бабушка Вера об этом позаботится.
Уилл понимал, что это правда. Возвращаться он не хотел, однако не хотел и чтобы деда Салли посадили в тюрьму. Но один лишь разговор с дедом странным образом придал Уиллу храбрости. Он уже не так боялся Шлёпу. Да, Шлёпа непременно отомстит ему за стульчак, но когда это случится, Уилл будет думать о тех годах, которые его брат проведет взаперти.
Салли заплатил за кофе и мороженое. В соседней кабинке кто-то ел куриную отбивную, она выглядела и пахла славно. Желудок у Салли чуть успокоился, и он вспомнил, что не ел весь день. Не позвонить ли Вере, подумал он, выходя из кафе, но решил, что не стоит. Через десять минут они уже будут у нее.
Так и случилось бы, но у Салли кончился бензин. Утром оставалось больше четверти бака, однако почти весь бензин Салли сжег, когда сидел в машине у дома бывшей жены, и теперь в баке не осталось ни капли, Салли заметил бы это, если бы по дороге в кафе догадался взглянуть на датчик уровня топлива.
Салли опять позвонил – к счастью, на этот раз трубку взял Ральф, и пятнадцать минут спустя, когда на парковку возле кафе заехал “бьюик”, за рулем тоже был Ральф.
– Дед спешит на помощь, – весело рассмеялся он, когда Уилл бросился к нему, и тут же покраснел, сообразив. – Я, в общем, считаю себя их дедом, – признался он Салли.
– Все в порядке, – заверил его Салли. – Я тоже считаю, что ты их дед.
– Садись-ка ты лучше в машину, – сказал мальчику Ральф. – Ты без курточки.
Так и было, хотя Салли этого не заметил. Уилл забрался на переднее сиденье, за руль “бьюика”. Ральф вручил Салли пятигаллонную канистру бензина, которую привез с собой.
– Откуда у него эта шишка на лбу? – заговорщицким тоном спросил Ральф, поскольку понимал, что дома от него потребуют объяснений.
Салли виновато объяснил. Вера всегда твердила, что он человек опасный, и он догадывался, что она скажет, когда мальчик приедет домой с шишкой на лбу. Ральф, в отличие от нее, понимал, что такое бывает.
– Черт, – сказал он. – Мы даже не сразу его хватились. Думали, убежал. Я так обрадовался, когда узнал, что он с тобой.
– А вот Вера не обрадовалась.
– Ты же ее знаешь.
– Да уж, знаю. Как я понимаю, она до сих пор уверена, что никто ее не любит.
– У нее был трудный день. Отец совсем плох, да еще эти гости. Она вся на нервах.
– И как я не подумал, что приходить не стоит, – ответил Салли, тронутый искренностью Ральфа. – Хотя, впрочем, подумал.
– Не говори так. – Ральфа обидели его слова. – Тебе всегда рады.
– Спасибо, что приехал, я очень тебе благодарен, – ответил Салли. – Я, наверное, сжег пять галлонов, пока стоял у вашего дома.
Салли открутил крышку канистры, вставил съемный носик.
– Выливай все, – предложил Ральф. – Я еще долго не буду стричь газон.
– У тебя нет снегоуборщика?
Ральф печально покачал головой.
– Надо бы купить, конечно. После операции я уже не могу чистить снег лопатой. Сегодня чуть не сдох, а ведь еще дожидался, пока половина растает. Стареть противно, да?
Убедившись, что залил достаточно бензина, чтобы доехать до города, Салли снял носик с канистры и закрутил крышку.
– Лей все, чего ты, – сказал Ральф.
– Мне и этого хватит, – ответил Салли. – Спасибо.
– Может, заедешь? – предложил Ральф. – Все успокоилось. Тебе даже не дали индейки.
– Ничего страшного, я приехал не ради индейки, – заверил его Салли. – Что там у Питера с Шарлоттой?
Ральф пожал плечами.
– Никогда мне этого не понять, – признался он. – Не знаю, почему люди не могут поладить.
– Не знаешь? – спросил Салли. – Сколько тебе лет?
– Ведь поладить не так уж трудно, – гнул свое Ральф. – Относись к людям хорошо, и они будут хорошо относиться к тебе – по крайней мере, большинство.
Салли кивнул:
– Не считая тех, кто не будет. И не считая тех случаев, когда тебе не хочется относиться к людям хорошо.
– Мне обычно несложно относиться к людям хорошо, – сказал Ральф.
– Знаю, – согласился Салли, – но ты исключение.
Он достал сигареты, предложил Ральфу – тот явно не спешил возвращаться. Потеплело, на парковку транслировали “Пусть Бог дарует вам радость, джентльмены”[26].
От сигареты Ральф отказался.
– Вера заставила меня бросить, – пояснил он. – И пиво тоже, теперь пью разве что тайком.
Салли закурил.
– Я никому не скажу.
Ральф ухмыльнулся, покачал головой.
– Если честно, мне стало лучше, – сказал он. – На самом деле курить мне запретили врачи. Вера просто следит, чтобы я не курил.
– Кому, как не ей.
Ральф уставился на ботинки.
– Зря ты с ней развелся, многое потерял, – произнес он, удивив и себя, и Салли.
– Может, ты и прав, – согласился Салли, не столько потому что действительно так думал, столько потому что его тронули слова Ральфа, тронуло, что один мужчина может сказать такое другому о женщине, на которой оба были женаты.
– Я знаю, она любит командовать, – продолжал Ральф. – И не успокоится, пока не попытается всех переделать. Но она не злая.
– Злой Вера никогда не была, – подтвердил Салли. – Но она раздражается, если не может настоять на своем.
– Наверное, как все женщины.
– Как и мы, – заметил Салли.
Ральф задумался над его ответом.
– Я – нет, – наконец произнес он. – Мне нравится, когда люди ладят. Мне неважно, кто настоит