— Как давно ты носишь эти контактные линзы? — спросил доктор Бокс.
Губы Боливара злобно изогнулись, он покачал головой.
Доктор Бокс взглянул на здоровяка, стоявшего у двери, в униформе шофера. Телохранитель Боливара Илия — рост два метра, сто двадцать килограммов мышц и костей — выглядел очень взволнованным, и доктор Бокс действительно испугался. Он посмотрел на руки рок-звезды, которые выглядели старческими и больными, но определенно не потеряли силу. Попытался прощупать лимфатические узлы под челюстью, однако и эта процедура вызывала слишком сильную боль. Перед томографией Боливару замерили температуру — 50,5 градуса Цельсия, температура невозможная для человеческого тела, однако, стоя рядом с Боливаром, ощущая идущий от него жар, доктор Бокс понимал, что так оно и есть.
Доктор отошел на несколько шагов.
— Я даже не знаю, как тебе это сказать, Габриэль. Твое тело, похоже, усеяно злокачественными новообразованиями. Это рак. Я вижу карциному, саркому и лимфому, при огромном количестве метастаз. Я не могу назвать ни одного медицинского прецедента, хотя, разумеется, буду настаивать на привлечении лучших специалистов в этой области.
Боливар сидел и слушал, в его глазах горела злоба.
— Я не знаю, что это такое, но что-то крепко взяло тебя в оборот. В буквальном смысле. Я могу сказать, что твое сердце перестало биться само по себе. Судя по всему, этим органом управляет рак. Заставляет его биться. То же самое и с легкими. Они чем-то заполнены… почти съедены чем-то… во что-то трансформировались… Словно бы ты… — В этот самый момент доктор Бокс осознал, что происходит. — Словно ты находишься в самом разгаре какого-то метаморфоза. Клинически тебя можно считать мертвым. Только этот рак и поддерживает твою жизнь. Я не знаю, что еще сказать. Твои внутренние органы уже отказали, но твой рак… что ж, у твоего рака все идет прекрасно.
Боливар сидел, смотря куда-то вдаль. Его глаза оставались такими же жуткими. Горло чуть раздулось, будто ему хотелось что-то сказать, но голос не мог преодолеть возникшую на пути преграду.
— Я хочу, чтобы ты немедленно лег в «Слоун-Кеттеринг».[71] Мы можем устроить тебя туда под вымышленной фамилией и с несуществующим номером карточки социального страхования. Это лучший онкологический центр в стране. Я хочу, чтобы господин Илия отвез тебя туда прямо сейчас.
Из груди Боливара донесся стон, который мог означать только одно — нет. Он положил руки на подлокотники, а когда Илия подошел и взялся за ручки кресла, Боливар встал. Покачнулся, но устоял на ногах, потом взялся руками за пояс халата и распустил его, полы распахнулись.
Глазам доктора Бакса предстал обвисший пенис, почерневший и сморщенный, готовый отвалиться от паха, как гниющий плод инжира, свисающий с гибнущего дерева.
Бронксвилл
Нива, няня семейства Лассов, потрясенная событиями последних двадцати четырех часов, поручила детей заботам своей племянницы Эмили. После чего ее дочь Себастьяна отвезла мать обратно в Бронксвилл.
Кин и его восьмилетняя сестра Одри уже съели хлопья «Фростид флейкс» и нарезанные кубиками фрукты — ту еду, которую Нива взяла с собой из дома Лассов, когда в спешке покидала его.
Теперь она возвращалась за добавкой. Дети Лассов гаитянских блюд не ели, и, что более важно, Нива забыла взять с собой пульмикорт, противоастматический спрей Кина. Мальчик чихал, лицо у него становилось одутловатым.
Свернув на подъездную дорожку, они увидели там зеленый автомобиль госпожи Гилд. Нива велела Себастьяне подождать за рулем, поправила комбинацию под платьем и направилась к боковому входу со своим ключом. Дверь открылась тихо, охранную сигнализацию, похоже, не включили. Нива пересекла раздевалку с ячейками для обуви, крючками для верхней одежды, подогреваемым полом и через французские двери прошла на кухню.
Создавалось ощущение, что никто не заходил сюда, после того как она увезла детей. Нива постояла, переступив порог, прислушалась, затаив дыхание, ничего не услышала.
— Есть здесь кто-нибудь? — несколько раз повторила она, гадая, ответит ли ей госпожа Гилд, которая обычно никогда с ней не разговаривала (Нива полагала домоправительницу скрытой расисткой), и ответит ли Джоан, мать, которая была начисто лишена материнского инстинкта и при всех ее адвокатских успехах ничем не отличалась от ребенка.
Ничего не услышав, Нива подошла к кухонному острову и поставила на него свою сумку. Открыла шкаф, где хранились закуски, и быстро, как вор, начала наполнять большой пакет крекерами, фруктовыми рулетами, попкорном, время от времени останавливаясь, чтобы прислушаться.
Забрав из холодильника упаковки с нарезанным сыром и йогурты, она заметила номер господина Ласса, который был написан на листочке, приклеенном к стене рядом с телефонным аппаратом. Но что она могла ему сказать? «Ваша жена больна. Она не в себе. Я забрала детей». Нет. И, если на то пошло, за все время, проведенное в доме, она обменялась с этим человеком лишь несколькими словами. В этом великолепном доме поселилось зло, и свою первейшую обязанность, как няни и как матери, Нива видела в обеспечении безопасности детей.
Она проверила отделение над холодильной камерой для вина и обнаружила, что коробка пульмикорта пуста, как она и боялась. То есть ей предстояло идти в подвальную кладовую. Перед тем как спуститься по винтовой, устланной ковром лестнице, Нива достала из сумки черный эмалированный крест. Идя вниз, она прижимала его к боку — на всякий случай. Добравшись до нижней ступени, Нива обнаружила, что для этого времени дня в подвале слишком темно, и повернула все выключатели, прислушиваясь, пока зажигались лампы.
Они называли этот этаж подвалом, но на самом деле использовали, как и любой другой. Здесь располагался домашний кинотеатр с креслами, как в обычном кинотеатре, и тележкой с попкорном. В другой комнате валялись игрушки и стояли столы для настольных игр. Третью занимала прачечная. Там же госпожа Гилд держала постельное белье. С ними соседствовали четвертая ванная, кладовка, а недавно появился винный погреб с контролируемой пониженной температурой. Его построили, как в Европе, поэтому рабочим пришлось пробивать бетонное основание и вкапываться в землю.
Урчание нагревательного котла — он находился за одной из дверей — едва не заставило Ниву метнуться вверх по лестнице. Она уже повернулась к ступеням, но мальчику требовалось противоастматическое лекарство, слишком уж одутловатым стало его лицо.
Нива решительно пересекла подвал и, уже добравшись до кожаных кресел домашнего кинотеатра, на полпути к кладовой заметила, что окна заложены разными вещами: вот почему ясным днем в подвале было так темно. Старые коробки и игрушки кто-то нагородил башней у стены. Она закрывала маленькие окна, а тряпки и газеты отсекали оставшиеся солнечные лучи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});