Читать интересную книгу Вольные повести и рассказы - Юрий Тупикин

– То, что ты сейчас мне показывала… Рельефчик тот ещё… Хорошо будет пружиниться…

– Под тобой?… – опасно догадывалась Любава.

– Всяко хотелось бы… если выстоишь нравом. Бойкая ты, при удобном досуге займемся… – пообещал я ей.

– Посмотрим, каков ты боец! Может быть, мастер читать лекции… Хо-хоу… – Она вызывала своим смехом. Она дразнила вызовом. Ну, ты повертишься у меня!.. Козочка!

Мы говорили не только в Отрадном. До наших сел двести км, много других остановок – минутных, пятиминутных и даже одна остановка не временная, называлась «народной тропой». На длинном перегоне, где на линии не было сел, а значит, и остановок, шоферы останавливали автобус среди полей у придорожных посадок. Шоферы останавливали автобусы не из гуманных соображений – остудить старые моторы. Но пассажиры, смеясь, выходили, и кто как, группами и поодиночке, разбредались в зарослях. Кто знает, может быть, будущие поколения позавидуют нашему естеству; уж не хуже, чем в платных туалетах… Судя по всему, Любава легко переносила езду и в посадку не бегала. Я тем более. До «народной тропы» мы научились говорить глазами.

– Что я сказала? – глядя на меня расширенными глазами, спросила Любава.

– Ты сказала, что ещё не привыкла к тому, что я большой…

– Ты сразу правильно. А теперь ты спроси у меня! – Я сосредоточился, критически обежал глазами её фигуру и, изобразив недоумение, задал вопрос: «Неужели ты мешок с мякиной?»

– Хо-хоу… Ты сразу худое… Только не это…

– Ты переведи сначала, а потом отрицай.

– Ты спросил, неужели я мешок половы…

– Ха-ха-а… Угадала. Правда, я говорил о мякине, но это одно и то же. Ну, дай ответ!

Она выпятила губки и убрала их, а глазками заблестела, заблестела, радостно и сладострастно. Мне было смешно от одной её мимики, но, честное слово, я понял смысл.

– Ха а… Это ещё надо проверить…

– Не хитри, проверять будешь «при удобном досуге»… Отвечай!

– Ты хотела бы сказать, что ты мешок с сахаром…

– Хо-хоу… Не хотела бы сказать, а сказала. Теперь ты! – Я стал пронизывать её глаза требовательно и желанно, смещая ось глаза то вправо, то влево. Я спросил: «Где, то место, где мы устроим проверку»?…

– Я прочитала, но переводить не буду.

– Это нечестно, сама придумала игру…

– Честно я отвечу тебе глазами, а там, как знаешь…

– Давай.

Она насмешливо повторила мои манипуляции с осью глаз, потом потупила взор о свои туфли. Я рассмеялся и раскрыл рот, чтобы перевести на язык.

– Не говори, я поняла, что ты понял…

– Ну, поняла, тогда так и сделаем…

Она сказала мне: «Ищи сам, а я знаю. Внизу…» «Вот там-то я тебя, козочку!..» – ответил я ей.

С этого момента я как вздыбился кровотоком, так в дыбушках и застыл. Поэтому ехали молча.

Едем.

О чём и как она думала? А до такого понимания пока не дошло… По глазам понимать – одно, по мыслям невозможно, а по её бедру… – это другое. Память вытащила материал раннего детства. Беседуют два нестарых деда. Один-то свой дед, а второй, как бы не схвастать, да не дед ли Олюб был тогда вторым собеседником? Кажется, он. Хотя обстоятельства не припоминаю. Это было лет двадцать назад, когда мне, видимо, было пять, а старикам по шестьдесят пять – цветущий их возраст. И вот нашему деду рассказывают о бедре… По всей вероятности на курорте (в советские времена по курортам поездили: и Крым был своим, и Рижское взморье, и славный Байкал; всё было своим), к деду Олюбу прижималась бедром массажистка. «И как?» – подмигивал дед Любан. «Без любви никак, зря старалась…» – делился впечатлениями молодой дед. Теперь его внучка жмётся бедром к внуку его друга, но как выразить новые ощущения? Постой. А о чём и как думал я? И думал ли я? Думал. Я много раз хотел поймать себя на моменте, когда я ни о чём не думал. И не поймал ни разу. Сколько я ни помню себя, я никогда не находился в состоянии упертого взгляда в пустоту; я всегда обозревал мыслью конкретное пространство, время или действие. Наверное, всегда человек думает. Может быть, так в молодости? Не знаю. Дед Любан, по-моему, думает постоянно. Для тех, кто не думает, прошлого нет. Всё дело в том, о чём я думал. Сказать, не поверят. Я думал о взаимосвязи взгляда и органа сердца… Вот девичьи очи. Неважно пока, чьи. Если я смотрю в них и орган сердца в покое, я смотрю не в очи, а в органы зрения. Из Любиных глаз струились доверчивость и обожание, струилось любо. Почему меня сразу не в дыбушки? Почему даже мысль не может возникнуть об обладании? Даже невероятно, что такое нежное создание предназначено для обладания. Ценность и драгоценность, предназначенная для одного восторженного лицезрения. И это биологически оправдано природой. Если бы животное, увидев особь противоположного пола, ощущало бы в нём телесно-половую добычу, тогда природа завершила бы своё бытие в хаосе всеобщего перманентного «секса». Но природа заложила разумные ограничения в порядке обладания особями животного мира. Этот порядок проявлялся и у меня… Вот приманка, она прикоснулась бедром! Да ещё в то же время глянула! Столб биоэнергии не растет медленным дубом. Он сразу становится на космическую опору и жаждет проткнуть вселенную. Столб качает права и требует свободы слова и совести, или просто свободы, без слов и без совести… И в это время можно было бы брать лодочку напрокат и кататься с Любавушкой от одного берега до другого берега, от одного вечера до другого утра, а то бесконечно… Сколько смотрю я в ее глаза (а не в органы зрения), – покой наслаждения или наслаждение покоем. Но стоит притронуться «к рукаву» – революция, биостолб бунтует. А если ещё поцелуй? Вот сравнение: поцелуй. Восстание биоэнергии одинаковое. А при созерцании глаз можно понять о любви. Целовать можно любую – с тем же эффектом, а эффект от глаз – лишь от любимых. Вот о чем думал я. Да и всегда я так, нет серьёзной темы для размышления, тогда на уме более серьёзная тема… Люба поняла мои намерения вчера. Она плохо спала. Теперь она ожидала, каким образом осуществятся мои действия. Я полагал, ей не о чем было думать, кроме этого. Но я о себе. Возможны ошибки. Думая о влиянии глаз, я не учитывал воздействия других факторов. Кроме глаз, её глаз, на меня влияет ее «ощутительная» фигура со всеми ее компонентами. Теперь вернее. Отсюда и дыбушки и дыбошки. Быть может, также и в отношении Любы. Пока смотримся – одно состояние, прижмёмся – совсем другое… Она могла и думать о чем угодно. Это я за нее решил, что ей думать не о чем. Но тогда почему наши глаза блудят, отводятся, мерцают, то есть стыдятся своего света? Стало быть, от стыдливости предстоящего «кастинга»? Но ведь дед учил меня, – в этом нет никакого зазора, в смысле зазорности, когда загораются чувства.

– Проводи меня до посадки… – попросила Любава. Вот оно, напряжение общего замысла! Это приехали мы к «народной тропе». Как джентльмен, я выбрал ей направление и сопроводил. И сам оросил вечнозелёное древо природы… Это впервые.

Остаток пути был мучительным. Я сто раз опережал наш маршрут «мысленным взором». Я сто раз въезжал в Гвардейцы, останавливался возле фермы, выходил вместе с Любой и вёл её до моста-до речки. Там я определил место действия. Там, ниже стелы – пляжик. Осень. Вечер. Кругом никого. Там всё и произойдет… Но автобус всё медленнее и медленнее преодолевал километры. Поневоле опять приходилось думать. О более серьёзных вопросах… Да. Значит, дед. Дед учил меня естеству с уведомлением того, что в этом нет ничего зазорного для нравящихся молодых людей. Стыдливого и постыдного. Итак, дед учил…

«… Теперь расскажу, как щупают кур. Есть беспилотные дуры, которые живут дома, а нестись убегают к соседям. Кстати, внук, так поступают и жёны, у которых либо дома не всё в порядке, либо в голове нелады, – от своих мужиков бегают к чужим мужикам… Да. Но вот куры. У них так. Дня два-три несутся, потом денёк прогуливают. Прогульная курица отличается от гулящей жены. Гулящая баба схожа с той курицей, которая носит яйца соседям. Гулящая баба ходит по дому, по двору, ждет случая. Муж по дрова, жена со двора. И куры, и курвы требуют глаза. С курами просто. Их прощупывают. Которые с яйцом, тех оставляют на время в курятнике, прогульных выпускают во двор. На что куры дуры, но и те соображают. Несколько принудительных уроков, и все куры привыкают нестись дома. Чего не скажешь о гулящей жене. Эту принудительным уроком не воспитаешь. Жена Елоха – ей всё плохо, ей в чужих руках ноготок с локоток. Да. Твоя забота отловить беспилотную курицу, взять её под мышку и самым простым инструментом – перстом прощупывать яйцо. Перст в яйцо упирается. Дальше – знаешь. Понял, внук? Так же поступают и с девкой, которая по сердцу. Со всех сторон ты её оглядел – нравится. Поговорил – умна. Титьки-митьки, ноги ровные, глаза весёлые, ну – хороша. Тогда остается ревизия. Золотой ободок не ищи, золотое яйцо в сказке; ищи, внук, цельность, это дороже золота. Не робей. Это не урок принуждения. Каждую девку мать обязана научить, чтобы та давала пошупаться. Не каждому – суженому. А то, как бывает. Бойкие парни не теряются, щупают всех подряд – шибко увлекает это занятие. Небойкие парни довольствуются сообщением девушки, что она, дескать, целая. Оно, чаще, так и бывает. Случается и обман. Особенно по нынешним временам. Бойкие расхожанки успевают порезвиться на панели, а по нужде бегут к бабке – спасай, бабка, озолочу, свадебка на носу, облюбованный вытурит из дому. И та иголочкой восстанавливает утерю, ушивает девке то место, где черти пахали. В городе, слышал, сходит с рук. Есть обычай справочкой от врача удостоверять девство. Новый обычай. Раньше в сёлах о врачах не слыхали. Ныне за ту справочку много дают, больше, чем бабке, поэтому веры ей нет. Надёжнее самому. И девки наши платком не покрыты, доступ к ним свободный. И в селе не обманешь, за сей грех расплачиваются боками. Ушитая девка – это нечистая баба, эту карауль – не карауль, её хлебом не корми, она блудить будет. Дух от них другой, супротивный, винный, своевольный. Это та Елоха, с какой тебе будет всегда плохо. Бойся таких пуще огня. Любить они не способны. Тебе нужна девка чистая. Девки берегут свой дар, дорожат им. Чистая, она и в семье, и в роду честная, светлая, всегда красная, единомышленная. Понял, дружок, почему ревизия необходима? В этом случае, внук, нельзя девку обидеть, смертный грех обмануть доверчивость и обездолить её. Кому потом нужна она? Провёл ревизию, обрадовал девку – это полдела. Теперича дай и себя пощупать. Она хочет этого, её мама учила этому. Да стесняется она, да боится, она живые дыбушки в руках не держала. Ты её ручки-то возьми, да наложи на свои дыбушки, пусть подержится, попривыкнет, поиграется. Как всё это случится, внук, будет то означать, что вы орученились без свидетелей, проведали себя руками. Теперича вы нравны друг перед другом. Доверившись рукам, вы станете другими людьми. Ты жених, а она невеста. Пока незаверенные родителями и сватами, но по факту. Теперича береги её, а она тебя сбережёт. Сбережённая до венца, будет верной тебе до конца, хотя мы под венец и не ходим. Но это не значит, что вы принужденные. Волю неволить тоже грешно. Всяко бывает. Разругались и разбежались. Или родители не сошлись. Поэтому, знаешь, Языцы послабляют неопытных молодых: „Ручения рушатся судом любви и родителей, без осуда людей. Браки рушатся судом мирским, хулой и осудом“. И в конце моего сказа. Остерегу тебя. Час ревизии – бездный час. Не дай воли любогню, потом успеется, нагоните… Да. Как бывает? Сперва судорожь, потом корча. На судорожи остановись. А коль девку взберёт любогонь, заткни ей рот-то, найдешь чем, но лучше встряхни руками, она и остынет… Иная корчится под любогонь – здесь не подскажешь, своим нутром чувствуй – играет или взапрок. Но средство всё то же. А ежели, внук, станешь баловаться с общей девушкой, а она корчится, заткни ей не рот, а саму хоромину; сама алчет, чего ж не помочь… Эта – ничья, её до тебя пощупали, с этой потешься и отпусти, эта потом побежит к бабке, озалачивать, да кого-то после неё одурачивать. Общественная. Общая. Да, внук! Девку щупай, стоя. Подальше от беды… И не блазни язычок хороминки, девка и уцелеет… Язычок у них там есть на заходе, как к горлышку, не пужайся, так надо… Жене будешь потом блазнить для затравки… Запоминай: по-настоящему девку пощупать – это на всю жизнь событие, равное которому, разве что опосля вкушение самой девственности на свадьбе. Голова кружится от воспоминания и от того, и от другого… Теперь запоминай сукровицу, зачем я тебе толкую. Не за тем, чтобы у тебя голова кружилась от сладкого. Для науки. Нашим дедам внушали прадеды. Нам деды внушали, а я тебе. И так было до Христа, до Моисея, до фараонов, и раньше… По русскому считается, что если юноша с девушкой доверительно дородно руками пощупались, то они оручились между собой. И это первый акт ручения. Родители благословляют. Вкладывают руку невесты в руку жениха. Поручают молодых образу Бога по второму акту. Свадьба уже обручает молодых кольцами на последнем акте. Но уже после первого факта влюбленные парень и девушка считают себя женихом и невестой. Они кандидаты в супругов. А потом влюбленные друг в друга муж и жена любовников не имеют. Понял, чего я толкую? Если понял, скажи, как ты понял?» «Да понял, я, деда, понял. Не сказал бы ты, мы бы сами додумались… У молодых все темы похожие. Не ревизия, а кастинг. До фараонов. И раньше…» Дед раскрыл рот. Это я ёрничал.