Джордан молчал, но его взгляд был красноречивее любых слов. Потом он просто прижался лбом к ее лбу.
Они молча стояли, а ветер трепал их одежду и шевелил лепестки розовых гвоздик.
— Спасибо! — Он медленно выпрямился, словно боялся что-то сломать у себя внутри. — Спасибо.
Дана кивнула, и они снова замолчали, теперь устремив взгляд на холмы.
— Я первый раз пришел сюда с тех пор, как приехал, — сказал наконец Джордан. — Никогда не понимал, как мне тут себя вести.
— Ты все сделал правильно. Гвоздики очень красивые. Миссис Хоук они бы понравились.
Он усмехнулся:
— Именно об этом я и думал. Зачем ты пришла, Дана?
— Мне нужно тебе кое что сказать — то, что я не смогла объяснить сегодня утром.
— Если насчет того, что мы можем остаться друзьями, это могло бы подождать пару дней.
— Не совсем. Не знаю, подходящее ли я выбрала время и место, — она потерла висок, — но после того, как Мэлори час назад прочитала мне нотацию, я поняла, что она кое в чем права. Ты… и я тоже… мы заслужили лучшего, чем такое расставание.
— Я заставил тебя страдать. Я видел это по твоему лицу. Я не хочу причинять тебе боль, Дана.
— Слишком поздно. — Она поежилась. — Ты был бессердечен и груб со мной, Джордан. И хотя я не раз мечтала отплатить тебе той же монетой, теперь поняла, что не хочу мстить. И то, как я обошлась с тобой сегодня утром, доставило мне не больше удовольствия, чем тебе.
— Почему ты это сделала?
— Ночью я вернулась в прошлое — благодаря Кейну. — Дана нахмурилась, услышав слетевшее с его губ ругательство. — Думаю, не стоит произносить такие слова у могилы матери.
От этого замечания Джордану почему то стало легче.
— Она и не такое слышала.
— И тем не менее.
Джордан пожал плечами, и это движение напомнило Дане юношу, которого она любила. Сердце ее сжалось.
— Куда ты вернулась?
— В тот день, когда ты собирал вещи, чтобы уехать в Нью Йорк. Я пережила его еще раз. То есть смотрела на себя, как я пережила его… Странное ощущение, причем мне было так же больно, хотя я знала, что смотрю повтор. Словно находишься по обе стороны зеркала и одна из них прозрачная. Наблюдаешь и одновременно являешься участницей действия. Все, что ты мне сказал и чего не сказал, причиняло такую же боль, как тогда.
— Прости…
Дана посмотрела ему прямо в глаза.
— Я тебе верю, поэтому и пришла сюда, а не стала жечь твою фотографию. Понимаешь, та боль вернулась. И у меня есть право — даже долг перед собой — не повторять это. Я не хочу снова бросать свое разбитое сердце к твоим ногам, но рядом с тобой не смогу сохранить его целым. Может быть, мы сможем остаться друзьями, а может быть, нет. Но любовниками мы не будем. Вот что я хотела тебе объяснить.
Дана повернулась, чтобы уйти, но он положил ей руку на плечо:
— Давай прогуляемся.
— Джордан…
— Просто пройдемся немного. Ты сказала то, что хотела. Теперь я прошу тебя послушать.
— Ладно. — Она сунула руки в карманы, пытаясь согреть их — и избежать контакта с Джорданом.
— Мне было плохо, когда умерла мама.
— Еще бы. Моя мама похоронена вон там. — Дана махнула рукой. — Я ее совсем не помню… У меня есть ее вещи — любимая блузка, которую сохранил отец, кое какие украшения, несколько фотографий. Хорошо, что они у меня остались. И если я не помню маму, если я была еще слишком мала, чтобы помнить, как ее потеряла, это не значит, что я не понимаю, как ты страдал. Но ты отказался от моей помощи.
— Ты права. Отказался. Сам не знаю почему. — Джордан поддержал Дану под локоть, когда она оступилась на неровной земле, потом отпустил, и они пошли к выходу. — Я так ее любил, Дана… Когда все нормально, о таких вещах просто не задумываешься. Я хочу сказать, никто не просыпается утром с мыслью: «Боже, как я люблю свою мать!» Но мы с мамой были как одно целое.
— Знаю.
— Когда отец нас бросил… Понимаешь, я его тоже плохо помню. Но мама всегда была как скала. Не холодная и твердая, а просто надежная. Вкалывала как проклятая на двух работах, пока мы не выбрались из долговой ямы, куда столкнул ее отец.
Даже теперь Джордан чувствовал горечь.
— Наверное, она очень уставала, но для меня у нее всегда находилось время. Не просто поставить на стол еду или дать чистую рубашку. Поговорить, выслушать, посоветовать…
— Знаю. Миссис Хоук интересовалась всем, что было интересно тебе, но не стояла над душой. Я всегда мечтала, чтобы она была моей матерью.
— Правда?
— Да. Неужели ты думаешь, что в детстве я болталась у вас в доме только для того, чтобы надоедать тебе, Флинну и Брэду? Мне нравилось быть рядом с ней. От нее так хорошо пахло, и она много смеялась. Она смотрела на тебя — просто смотрела, — и ее лицо освещалось такой любовью, такой гордостью… Я мечтала о матери, которая будет смотреть на меня так же.
Джордана тронули признания Даны, и горечь прошла.
— Она никогда не ругала меня. Ни разу. Читала все мои сочинения, даже детские. Многие сохранила, повторяя, что, когда я стану знаменитым писателем, люди будут гоняться за моими ранними рассказами. Не знаю, стал ли бы я писателем, если бы не мама. Не ее неизменная, непоколебимая вера в меня.
— Она бы обрадовалась твоим успехам.
— Мама не дожила до выхода в свет первой книги. Она хотела, чтобы я поступил в университет, и я тоже этого хотел, но сначала решил поработать год или два, чтобы скопить побольше денег. Но мама настояла — она очень хорошо умела это делать, когда речь шла о чем то важном. Я поехал учиться.
Джордан немного помолчал, наблюдая, как на солнце наползает облако, приглушая свет.
— Я присылал ей деньги, но не очень много. Их всегда не хватало. И приезжал я реже, чем следовало. Меня увлекла новая жизнь. В университете столько всего было, сама знаешь. Столько лет я был вдали от мамы…
— Ты слишком суров к себе.
— Неужели? Она всегда ставила мои интересы на первое место. Я мог бы вернуться раньше, получить хорошую работу в гараже и облегчить ей жизнь.
Дана положила руку на плечо Джордана и повернула его к себе:
— Мама от тебя ждала не этого. Ты прекрасно знаешь. Она была на седьмом небе от счастья, видя твои успехи. Так радовалась, когда твои рассказы стали печатать в журналах!
— Их можно было сочинять и здесь. Собственно, так и произошло, когда я наконец вернулся. По вечерам после работы вгрызался в книги и вкалывал как сумасшедший. Я хотел иметь сразу все. Деньги, славу, успех.
Теперь Джордан говорил быстро, словно слова казались ему слишком длинными.
— Я хотел увезти маму из нашего старого дома. Хотел, чтобы она жила среди холмов, в красивом месте. Чтобы ей никогда не пришлось больше работать. Чтобы она занималась садом, читала — делала все, что захочет. Я собирался заботиться о ней, но ничего не вышло. Я не смог.