особенно у правобережных сунди. Видимо, в этом районе населению издавна была свойственна недостаточная стабильность местообитания.
Традиции говорят и еще об одном: на правом берегу был также великий вождь Мансунди, носивший титул «нтину», как и левобережный[599]. Его резиденция Мбанза-Мвембе-Нсунди находилась неподалеку от берега реки (там и сейчас еще существует округ под названием Мбанза-Мвембе[600]). В подчинении этого Мансунди находились области, лежащие в Майомбе, причем в подчинении не просто ритуальном; он сам назначал туда правителей из членов своего клана, братьев или племянников. Однако же, с идеологической точки зрения, его власть должна была мыслиться, как своего рода побег от одного общего корня: легенда утверждала, что священная глина для «помазания» коронуемых правителей принесена пришельцами сунди из Конго[601]. Трудно решить, что́ конкретно подразумевается здесь под Конго, то ли Конго-ди-Нтотила, то ли южная Нсунди. Чем более по́зднее происхождение имеет легенда (или чем поздне́е претерпела она переработку), тем вероятнее, что речь идет не о Нсунди.
Все это вместе взятое наводит на такое предположение: вожди самоуправляемых групп сунди были охвачены системой зависимостей, подобной той, что сложилась и в Конго, и так же, как там, степень и формы зависимости варьировали от зависимости, условно говоря, политической, до сугубо ритуальной. Очагом ее зарождения была, всего вероятнее, Мбанза-Нсунди на левом берегу. Каким путем система зависимостей была перенесена на правый берег, сказать невозможно, но по-видимому, при этом был перекинут «идеологический мост» с одного берега на другой, т. е. некто, первым короновавшийся там как нтину, получил санкцию на власть и священные регалии у Мансунди. Принадлежал ли он действительно к клану Мансунди или принял это имя-титул вместе с регалиями, установить, конечно, нельзя. В дальнейшем же на правобережье сложилась своя подсистема, которая не могла быть очень стабильной, учитывая миграционные тенденции населения. Но, тем не менее, для каждого вождя было притягательно вступить под покровительство носителя священной власти, так как сень этой власти, таким образом, падала и на него, поднимая его престиж. Быть может, даже, что в каких-то случаях отношений зависимости не было вовсе, но все же было стремление приобщиться к тем, кто стоял под сенью. Традиции же переосмыслили эти идеологические связи как генеалогические.
Сознание единства не могло присутствовать даже только у отдельно взятых правобережных сунди. Они говорят на трех разных диалектах киконго, в их социальной организации и духовной культуре весьма заметны различия: у западных сунди, живущих в Майомбе или на его окраине, намного сложнее социальная структура и идеологические представления. По всем этническим признакам они ближе к йомбе и даже к населению берега Лоанго, чем к восточным группам — к тем, кто соседствует с теке. Южная же группа сунди, которая говорит на четвертом диалекте киконго, отличается своими особенностями культуры, обусловленными во многом влиянием Конго и неоднократными попытками христианизации страны.
Для значительной части населения «сунди», возможно, никогда и не являлось самоназванием, оставаясь жить лишь в сфере идеологии. По данным последних десятилетий всего несколько групп называют себя сейчас «сунди». В левобережной части Нижнего Конго это — население, группирующееся вокруг Мбанза-Нсунди, бывшей священной столицы, расположенной на левом берегу Инкиси, притока Конго. Это — потомки подданных последнего Мансунди, который там правил примерно до середины XIX в. В правобережной части это название пока сохраняют жители округа Мбанза-Мвембе (где раньше находилась резиденция Мансунди), а также окраинные группы на западе и на востоке. И то, и другое можно считать вполне объяснимым. Обе резиденции — важнейшие центры социальной и духовной жизни, длительное время поляризовали вокруг себя население, представляя собой символ его единения, и потому здесь сознание общности должно быть наиболее устоявшимся. Окраинные же группы находятся в положении оппозита к тем, кто не является «сунди», а потому используют это название как различительное средство.
У центральной группы иное положение — ей не нужно никому противопоставлять себя в качестве «сунди». Там давно уже, собственно, с тех самых пор, как появились европейцы, известны свои обиходные названия: «камба», «дондо», «маньянга» и «бвенде». Их принимают, как правило, за племенные названия, обозначают на картах границы «племен», хотя Ламан утверждал, что и камба, и дондо, и бвенде ведут свое происхождение от сунди[602] (названию «маньянга» он, видимо, вообще не придал значения, так как оно тогда было меньше распространено). Но происхождение этих названий за исключением «бвенде» совершенно прозрачно, и их трудно расценивать как «племенные». «Бакамба» означает «низинные жители» и относится к жителям долины Ниари, а «бадондо» — «горные жители», и называют так обитателей горного плато южнее Ниари. «Маньянга» произошло от названия крупного торжища на берегу Конго, которое славилось в XIX в. и привлекало к себе торговцев из отдаленных мест. Стоит отметить притом следующее: «маньянга» — не самоназвание, так зовут на большом участке жителей обоих берегов около Маньянги их соседи, хотя сами они, судя по опросным данным, считают себя просто «конго»[603]. Еще более примечательно, что они не называют себя и «сунди», хотя они на западе соседствуют с сунди из Мбанза-Мвембе, а левобережные маньянга почти вплотную соприкасаются с группой сунди на р. Инкиси.
Что касается этнонима «бвенде», то он имеет, видимо, древнее происхождение и носители его никогда «сунди» в качестве самоназвания не употребляли. В то же время в их преданиях присутствует в той или иной форме отсылка к Мансунди. (Так, в некоторых легендах, например, фигурирует прародительница Бвенде, жена Нсунди[604], что можно интерпретировать как идеологическое оформление притязаний бвенде на причастность к клану Мансунди).
Еще более своеобразно сложилась современная этнонимика на противоположном берегу Конго. Когда в конце XIX в. там появились европейцы, они обнаружили, что широкая полоса населения вдоль левого берега от излучины Конго до самой р. Инкиси лишь признает себя «конго», а в обиходе различает себя лишь по клановым именам. (Исключение составляла только группа сунди на р. Инкиси.) Европейцы поначалу сочли их племенем «истинных» конго[605]. Но затем среди окружающего населения закрепились в практике два названия: «бома» или «мбома» — для западных обитателей этой полосы и «ндибу» — для восточных. Оба они сразу были зафиксированы колониальной администрацией, поскольку облегчали обозначение территориальных подразделений. Правда, само население, обозначаемое этими названиями, и сейчас признает их неохотно.
Происхождение этнонима «бома» туманно, но если учесть, что в стороне от местообитания бома, в устье Конго находится крупный населенный пункт Бома, который в XIX в. являлся важнейшим центром торговли с европейцами, то можно согласиться с таким вариантом объяснения: так назвали народ, живущий на пути в сторону Бомы[606]