Читать интересную книгу Ожоги - Сара Парецки

Джерри схватил меня за руку и потащил в грузовик. Прежде чем я успела захлопнуть дверцу, мы уже были на углу Белмонт. Меня так трясло, что я не могла шевельнуться; зубы громко стучали, мне с трудом удалось сказать Джерри, что надо вызвать полицию по его радиотелефону.

— Мы же не можем оставить эту бомбу посреди улицы. Любой прохожий может ее тронуть, и она взорвется.

Джерри остановил машину — лицо его было таким бледным, что карие глаза казались почти черными, — и набрал 911.

— Я теперь туда и близко не подойду. Страсть как боюсь динамита. И кого это ты так разозлила, Варшавски?

Я открыла дверь грузовика. Меня вырвало прямо на тротуар — яйца и гренки легли этакой аккуратной кучкой.

Лишь в половине четвертого мы более или менее с этим покончили. Сначала прибыли двое в маленьком полицейском автомобиле, быстро осмотрели взрывное устройство и умчались. Затем появился Роланд Монтгомери с молодым полицейским, которого я бегло видела в его офисе пару недель назад. Все называли его «Виски — пожарная лошадь», настоящего имени я так и не узнала.

Монтгомери послал за саперами, и через полчаса прибыла команда в автомобиле, похожем на луноход. За это время понаехало еще с десяток полицейских машин и улицу оцепили. За несколько часов улица пережила столько волнений, сколько ей не выпало за весь год: полицейские кордоны, множество парней в космическом снаряжении, снующих вокруг моей машины… Понаехали и автобусы с радио- и телеаппаратурой. Дети, которым в этот час полагалось быть в школе, тоже торчали тут же и громко перекликались со своими знакомыми. Все это показали потом в четырехчасовых новостях.

Монтгомери до поры до времени сидел в своей машине — допрашивал нас с Джерри, но, увидев, что подъехала команда с телевидения, вышел и пошел им навстречу. Я легкой иноходью последовала за ним. Ему это явно не понравилось, он даже попытался отнять у меня микрофон, когда я стала объяснять, как мы с Джерри нашли взрывчатку.

— Нам пока нечего сообщить средствам массовой информации, — грубо ответил он на какой-то вопрос.

— Вам, может быть, и нечего, а мне есть что сказать, — произнесла я и мило улыбнулась в камеру. — Кажется, мой сосед с нижнего этажа слышал, как подложили взрывчатку, где-то в три часа ночи.

Они, конечно, сразу ухватились за это. Посыпались еще вопросы. Тут уж Монтгомери отступил.

— Вообще-то первой их обнаружила собака, — сказала я. — Может быть, даже увидела, как они подошли к моей машине, и поэтому начала лаять. Подробности вы можете узнать вот у него. — Я широким жестом указала на мистера Контрераса. Он стоял вместе с Пеппи в толпе за оцеплением. Пеппи рванулась ко мне, в то время как мистер Контрерас пытался пробиться к репортерам.

Монтгомери отшатнулся от собаки и потребовал, чтобы я немедленно от нее избавилась.

— Не вздумайте застрелить ее, лейтенант, — сказала я. — Сегодня же вечером это покажут всей стране по трем каналам сразу.

Сюжеты с собаками всегда имеют успех, во всех телепрограммах. А уж такая золотоволосая красавица, как наша Пеппи, и подавно привлечет все взоры. Монтгомери зверски хмурился, а я тем временем сообщила журналистам имя собаки и заставила Пеппи протянуть им лапу. Они были очарованы окончательно и бесповоротно.

Я почесывала у Пеппи за ушами и слушала, как мистер Контрерас в деталях излагает, что именно он слышал и видел сегодня ночью. Рассказал он им и о том, как Пеппи спасла меня прошлой зимой на пруду, обнаружив связанной, с кляпом во рту.

Саперы вынули шашки с взрывчаткой из моей машины, переложили осторожно в запечатанный контейнер и уехали в своем «луноходе». Вслед за ними удалились и журналисты. Поведение Монтгомери моментально и разительно переменилось. Он отпустил Джерри, а мне сказал, что мы с ним поедем в управление и уж там поговорим по-настоящему. С выражением истинного садиста он грубо схватил мою руку и чуть не вывернул. Подбежал мистер Контрерас и спросил, что это он собирается со мной делать. Монтгомери отшвырнул его прочь, так что старик лишь чудом удержался на ногах.

— Полегче, лейтенант, ему семьдесят восемь, — сказала я. — Совсем необязательно доказывать, что вы больше и сильнее.

Мне показалось, что он сейчас зарычит.

— Бобби Мэллори, может, и проглатывает все твое дерьмо, Варшавски, а я не намерен. Сейчас ты заткнешься и будешь говорить, только когда тебя спросят. Иначе я тебя засажу за оскорбление полицейского раньше, чем ты успеешь повернуть свою хорошенькую головку.

— Фу, лейтенант, вы насмотрелись фильмов про грязного Гарри.[31]

Он опять дернул меня за руку так, как будто хотел вырвать ее из сустава, и потащил к машине. Перед тем как Монтгомери втолкнул меня в машину, я успела крикнуть мистеру Контрерасу, чтобы он позвонил Лотти и сообщил ей имя, моего адвоката.

На Одиннадцатой улице Монтгомери привел меня в маленькую комнату для допросов и требовательно спросил, как мне удалось достать динамит. До меня не сразу дошло, что он опять пытается обвинить в случившемся меня же — будто бы я хотела взорвать свою собственную машину. От ярости все поплыло у меня перед глазами.

— Свидетелей, лейтенант. Я требую представить свидетелей, — едва выговорила я.

На лице у него появилась злорадная ухмылка. И тут же исчезла.

— У нас на тебя целое дело, Варшавски. Дважды за последний месяц ты была замешана в поджогах. Ты из тех, кого мы называем сенсационистами. Тебе важнее всего сенсация. Не удалось сделать сенсацию из поджогов, и ты устраиваешь взрыв собственного автомобиля. Очень эффектно. Но сейчас я хочу знать только одно — где ты достала динамит?

У меня было единственное желание — кинуться на него через стол, вцепиться в его тощую длинную шею и размозжить ему голову о стену. Однако у меня хватило ума сообразить, что он меня специально провоцирует на скандал. Стоит мне сорваться, и он тут же запрет меня в камеру за нападение на официальное лицо.

— Ты годами пряталась за спину Мэллори, Варшавски. Пора тебя научить стоять на собственных ногах.

Он двинулся ко мне. Еще не успев сообразить, что происходит, я подалась назад вместе со стулом. Удар, который предназначался в голову, попал мне в диафрагму.

— Я думаю, эта комната прослушивается. Пустите, пожалуйста, запись. Лейтенант Монтгомери избивает свидетеля! — прокричала я.

Он уже изготовился для следующего удара. Я соскользнула со стула и прижалась к ножке стола. В следующую минуту он опустился на четвереньки и, пыхтя, начал тащить меня из-под стола, выкрикивая при этом жуткие грязные ругательства. Я таких в жизни не слышала. Я отползла, но он лег на живот, изловчился и схватил меня за лодыжку. Каким-то чудом мне удалось вырваться. Я отбежала к другому концу стола. В этот момент в комнату вошла офицер Нили. Когда она увидела лейтенанта, вылезающего из-под стола, в ее профессионально неподвижном лице что-то дрогнуло.

— У лейтенанта выпала контактная линза, — любезно сказала я. — Мы попытались поискать вместе, но, кажется, он перепутал линзу с моей ногой. Так что я решила, уж лучше встану, от греха подальше.

Нили не сказала ни слова. Когда Монтгомери наконец поднялся на ноги, лицо ее было вновь неподвижно, как маска.

— Лейтенант Мэллори узнал, что вы допрашиваете эту свидетельницу, — монотонно произнесла она, — и хотел бы тоже поговорить с ней.

Монтгомери зверем посмотрел на нее, а я подумала: не исключено, что карьера ее под большим вопросом. Да, вот что значит появиться не вовремя.

— Не думаю, что лейтенант может сказать мне еще что-нибудь полезное. У него теперь есть все факты — он узнал их, не задав мне ни одного вопроса. Пойдемте, офицер Нили.

Я открыла дверь и быстро пошла по коридору, не дожидаясь Нили. Она нагнала меня уже на лестнице. Мне хотелось сказать ей что-нибудь дружеское, ободряющее, но что-то ничего не приходило в голову. Она смотрела прямо перед собой, лицо ее абсолютно ничего не выражало. Невозможно было угадать, что же она испытывает на самом деле — растерянность, отвращение или обыкновенное безразличие. Мы молча поднялись на третий этаж и вошли в комнату отдела тяжких преступлений. Постучав, Нили вошла в кабинет Бобби.

— Мисс Варшавски, сэр. Мне остаться?

Бобби говорил по телефону. Он отрицательно покачал головой, а мне указал на стул. Офицер Нили вышла, громко хлопнув дверью.

Стены кабинета были увешаны фотографиями — какие-то желтые птицы в полете, щербатые улыбающиеся ребятишки в его форменной фуражке, Айлин рука об руку со старшей дочерью в подвенечном платье. Бобби часто менял фотографии местами, так, чтобы постоянно видеть их перед собой, но все время по-новому. Я всегда ищу глазами фотографии Тони и Габриелы или ту, где мне пять лет и я сижу на коленях у Тони. Сегодня, однако, фотографии меня не волновали. Я села и ухватилась за подлокотники металлического стула, ожидая, пока он кончит разговаривать. Не считая Монтгомери, Бобби был тот человек, которого мне меньше всего хотелось бы сегодня видеть.