Читать интересную книгу Взгляд василиска - Макс Мах

– Ну, скоро они там? – Спросил между тем один из стражей порядка, закуривая сигарету, что сделать, было, учитывая усиливающийся дождь, совсем не просто.

– А черт их знает, – пожал под плащом плечами второй. – Ты, Петрович, другое мне объясни. За каким хером они нас прямо тут, у парадного, оставили. По идее, засаду надо было ставить, и брать этого маньяка тепленьким.

– Да, не придет он сюда, – ответил первый, выдыхая из-под капюшона плотное облако табачного дыма, перемешенного с паром от дыхания. – Слышал, что Кузьмин сказал. Хитрый он, сам в капкан не полезет. А вот если мы его девку возьмем…

Слушать дальше Вадим не стал. Ему уже и так сказочно повезло, что те, кто планировал операцию по захвату Полины – а уж как они вышли на этот адрес совсем другой вопрос – то ли перемудрили, то ли не продумали до конца свои действия, но, в любом случае, они предоставили Реутову великолепный шанс переиграть ситуацию в свою пользу.

"В поддавки играют?" – Но по ощущениям никакого подвоха здесь не было, а было обычное головотяпство используемых в темную полицейских. Во всяком случае, инстинкты, взведенные тревогой за Полину на "товсь", молчали, и Реутов, не раздумывая более о причинах выпавшей на его долю удачи, начал действовать. Он только подумал вскользь, бесшумно просачиваясь между плотно стоящими у тротуара автомобилями, что очень вовремя вернулся от Комаровских, но в следующее мгновение все мысли уже вымело из головы волной адреналина, и он "пошел".

"Проходами" такие пробежки под огнем назвал как-то в самом начале войны хорунжий Титов, служивший до призыва в армию актером в Саркельском Русском драматическом театре. Показалось смешно, особенно, если учесть, что разговор происходил ночью после боя, в котором каждому из них пришлось выполнить по нескольку подобных "проходов", и при этом удалось уцелеть. Но слово запомнилось, а потом и прижилось, и, если бы Реутов был сейчас способен оценивать свои действия со стороны, он обязательно назвал бы свой рывок "проходом". Но он на такое способен не был, и времени на рефлексии у него не было тоже.

Полицейских Вадим "отключил" сразу и самым радикальным способом. Ударом по голове. Он тенью возник за их спинами, так что они даже среагировать не успели, ударил – левого голым кулаком, а правого рукоятью "марголина", что, впрочем, на результат никакого влияния не оказало – и стремительно бросился к парадному, но только за тем, чтобы уже здесь остановиться, и открыть тяжелую, подпружиненную дверь максимально осторожно, так чтобы наверху, на третьем этаже, его не услышали. Впрочем, первый встреченный им полицейский, оказался все-таки этажом ниже. Оставленный прикрывать лестницу, он идущего "спокойным" ровным шагом Реутова, разумеется, услышал. А затем, когда Вадим, миновав очередной марш, вышел на лестничную площадку, и увидел. Увидел, узнал – вероятно, перед выездом на задание им фотографию Реутова на всякий случай показывали – и вскинул руку с зажатым в ней пистолетом. Вернее, попытался вскинуть, потому что Вадим оказался быстрее. Боевой рефлекс сработал так, как будто с войны и не прошло тридцати лет. "Марголин" выстрелил, а Реутов, как снаряд, выпущенный из пращи, рванул вверх, успев на лету подхватить рушащееся вниз тело с аккуратной дыркой, как раз там, куда, по словам Греча в свое время пуля попала и самому Реутову. Впрочем, спешил он напрасно. Даже пистолет с глушителем производит при выстреле некоторый шум, тем более, ночью, в тишине, на гулкой пустой лестнице. И если жильцы дома, в большинстве своем уже отошедшие ко сну, ничего такого из-за плотно закрытых дверей не расслышали, то те, кто находился в сорок пятой квартире, не услышать выстрела не могли. И на непонятный шум отреагировали. Но реакция их была в корне неверной, ну да у них и времени на размышление было слишком мало. По хорошему, им следовало запереться в квартире, вызвать по рации подкрепление, и отстреливаться, что называется, до последнего патрона, стараясь удержать Реутова на расстоянии. Трудно сказать, помогло бы им это или нет, но шанс сохранить жизнь у них все-таки был. Однако они рванули на шум и, хотя действовали вроде бы по инструкции, были это все-таки не бойцы спецназа, а обычные полицейские. И результат оказался для них именно таким, какого и следовало ожидать. Через минуту все они – а было их общим числом трое – были убиты или ранены, а Реутов уже сжимал в объятиях смертельно бледную Полину, руки которой оказались скованы наручниками.

– Ты их…

– А иначе бы, они нас, – ответил Вадим, вставляя, слова в паузы между поцелуями, которыми покрывал ставшее вдруг мокрым от слез лицо Полины. – Это война, девочка, а на войне, как на войне.

Он оторвался от Полины, хотя, видит бог, делать этого ему совершенно не хотелось, мельком взглянул на "ломщика", сидевшего, съежившись, в кресле в дальнем конце комнаты – руки парня тоже, видимо, для порядка, были скованы – и шагнул к корчащемуся на полу мужчине в мундире жандармского ротмистра. Пуля попала жандарму в живот, но человек, как ни странно, был в сознании. Он даже пытался бороться, но, как ни старался, дотянуться до отброшенного ногой Вадима табельного "еремеева" не мог.

– Больно? – Спросил Реутов, нагибаясь над раненым.

– Тебя повесят, – процедил ротмистр сквозь прокушенные губы. В глазах его плавилась боль, но держался он, надо отдать должное, молодцом.

– Возможно, – кивнул Реутов. – Но если я сейчас раскрою тебе череп, тебе, друг, будет уже все равно, повесят меня или, скажем, четвертуют.

Как оказалось, даже боль не помешала жандарму оценить слова Вадима по достоинству. Ему предоставлялся шанс дожить до госпиталя, а значит, и выжить, и он решил этим шансом не пренебрегать.

– Чего хочешь? – Прохрипел он.

– Прежде всего, ключи от наручников, усмехнулся Вадим.

– В… Ах ты ж! В кармане, – сразу же ответил жандарм.

– Молодец, – похвалил ротмистра Вадим и начал охлопывать его карманы в поисках ключей. – А теперь коротко и по существу. Кто приказал и почему? Мы же с ней, – кивнул он на Полину. – Не в розыске, и обвинений никаких…

Он нашел ключи, разогнулся и начал отмыкать Полинины наручники, что без навыка сделать оказалось совсем не просто.

"Давида бы сюда… "

– Ну! – Напомнил он раненому жандарму о заданных вопросах.

– Ротмистр… Кабаров… – Выдохнул жандарм.

"Кабаров…"

– И что ему от меня нужно? – Вадим все-таки одолел чертовы наручники и, освободив Полину, снова повернулся к раненому.

– Не… не знаю.

– Что значит, не знаешь? – Удивился Реутов. – Он что, своих приказов не объясняет? А если он тебе застрелиться велит?

– Не об… Ох!

– Значит, не объясняет, – закончил за него Илья. – А почему?

– Потому что… Обязан я… ему.

Прозвучало это несколько странно, но, кажется, Реутов идею уже ухватил.

– А полицейские? – Спросил он. – Полицейские обязаны тебе?

– Да…

– Чем?

– Наркотики, – коротко ответил ротмистр, явно с трудом уже удерживаясь в сознании.

– Молодец, – кивнул Вадим. – Заслужил жизнь. Последний вопрос и все. Как вы эту квартиру нашли?

– Мы… Мы следим за всеми… за всеми, чьи телефоны… были в ее записной… А этот… Он полез в сервер университета…

– Ну, и что? – Удивился Реутов. – Что в этом такого?

– Не… знаю. Кабаров… он сказал… следить за университетом и… там еще семь… ад…

– Назови!

Но жандарм уже потерял сознание, да и им, если честно, задерживаться в разгромленной квартире не стоило. Реутов с сожалением посмотрел на так не вовремя отключившегося жандарма, но делать было нечего. Он быстро собрал оружие, Полина вытащила из хозяйского терминала дискет с записями, и они пошли к выходу.

– Звони в полицию, парень, – сказал Водим "ломщику" на прощание.

– И раненых перевяжи, – добавил он, закрывая за собой дверь.

По ту сторону Стикса

… и око мое смотрит на врагов моих, и уши мои слышат о восстающих на меня злодеях. Пс. 91-13

Кто скажет льву (зверю), что его пасть зловонна?

Хазарская поговорка

Если мы проиграем эту войну, я начну другую – под фамилией моей жены.

М. Даян

Глава 9. Охотники в ночи

Говорят, что римский софист, писавший по-гречески, Клавдий Элиан человека, который опасен даже на расстоянии, неизменно сравнивал с василиском.

1.

Петров, Русский каганат,27-28сентября 1991года.

Как легко, оказывается, превратиться из уважаемого законопослушного гражданина в убийцу-нелегала, человека, с необыкновенной легкостью нажимающего на спусковой крючок.

"Легко, с легкостью…"

Слишком быстро, слишком просто, слишком жестоко.

"Но ведь это война, – напомнил он себе, наблюдая, как медленно закипает вода в кофейнике. – А на войне… как на войне".