С тремя нартами хотел я осмотреть так далеко, как позволят обстоятельства, берега, на восток лежащие. Глубоко вкоренившийся и всеобщий страх туземцев к чукчам заставил меня выдать за окончательную цель предпринимаемого путешествия точнейшее обозрение и определение Баранова Камня и окрестных берегов, которые составляют предмет и предел поездок туземцев на восток. Немногие из них решатся пройти верст 50 далее; все остальное протяжение берега на восток им совершенно неизвестно. Несмотря на то, узнав, что я намерен посещать чукчей, они охотно согласились мне сопутствовать, и я мог выбрать себе лучших и надежнейших проводников.
Весь берег от Колымы до Шелагского мыса совершенно необитаем и изредка посещается чукчами, которые тут охотятся или собирают выбрасываемый морем лес, но, кажется, и они не переходят за Большой Баранов Камень[143], составляющий предел поездок русских, так что здесь остается полоса земли верст в 80 шириной, никем не посещаемая. За этой, так сказать, нейтральной землей лежат пространные мшистые равнины и поля, на которых воинственные чукчи, сохранившие доселе свею независимость, скитаются с бесчисленными стадами оленей. Каждое покушение вторгнуться в их земли наблюдается ими с большим вниманием, и, как некоторые горькие опыты прежних лет доказали, чукчи всегда принимали меры к отражению вторжений. Наше внезапное появление в близких безлюдных степях должно было произвести большое беспокойство между чукчами; потому нам надлежало преимущественно остерегаться и не возбудить в них какого-нибудь подозрения, которое могло помешать достижению цели экспедиции.
Трое из моих нарт, собственно назначенные для путешествия, находились уже, как выше сказано, в Сухарной.
Туда послал я 18-го февраля шесть нарт с провиантом, которые должны были сопровождать нас только в первой части пути, а 19-го отправился сам с штурманом Козьминым в путь. Важнейшие жители города провожали нас до маленького, невдалеке лежащего озера.
Довольно хорошо уезженная дорога, извиваясь между мелкими кустарниками, довела нас к ночи в деревню Черноусову, в 45-ти верстах от Нижне-Колымска. Отдохнув сами и дав отдых нашим собакам, продолжали мы на другой день поутру путь и достигли через восемь часов езды, к вечеру 20-го февраля, местечка Лабазного, лежащего в 80-ти верстах от нашего ночлега.
В устье восточного рукава Колымы, которая здесь в ширину 23 версты, находится плоский, голый и столь низменный остров, что зимой он совершенно равен с горизонтом реки. На южной оконечности его построены два балагана, или сарая, вроде описанных выше поварен, отстоящие один от другого почти на полверсты и служащие защитой от сильных морских ветров жителям Нижне-Колымска, когда зимой посещают они этот край для рыбной ловли и охоты, – это подобие человеческого жилья называется Сухарное. Верст за 50 исчезают даже мелкие, стелющиеся кустарники, которые до этих мест иногда еще попадаются. Здесь глазам представляется необозримая снежная равнина, и ужасное однообразие прерывается только кое-где выставленными ловушками песцов. Со временем привыкнешь ко всему, но первое впечатление при виде необъятного пространства земли, покрытого саваном снегов, ни с чем не может сравниться; даже радуешься, когда ночь, покрывая все темнотой, производит хоть какую-нибудь перемену.
Еще не достигли мы Сухарного, как уже совершенно смерклось. Мы никак не могли рассмотреть занесенных снегом балаганов и, вероятно, проехали бы мимо, если бы нам не указали место их искры, к счастью вылетавшие из труб вместе с дымом. Измученные собаки повернули в сторону, без принуждения побежали скорее и остановились у снежного бугра, где проводник уведомил нас, что мы приехали к первому Сухарному балагану. Пока я осматривался во все стороны, ища чего-нибудь похожего на человеческое жилище, к великому удивлению моему, вылезли из-под снега один за другим наши три казака, посланные вперед с дорожными нартами. Они провели нас сквозь отверстие, вырытое в снегу на подветренной стороне, в балаган вышиной около двух аршин, где с радостью нашли мы горящий огонь. Согревшись и подкрепив себя хорошим ужином, мы провели ночь в нашей снежной пещере очень хорошо, несмотря на то, что она была наполнена густым дымом, который набивало сильным ветром.
Весь следующий день занимались мы размещением наших вещей и припасов по нартам и другими приготовлениями к путешествию. Наша поездка была довольно различна от обыкновенных путешествий, а потому, кажется, не лишнеебудет сказать несколько слов о нашем снаряжении. Мы взяли с собой коническую палатку из оленьих кож, два топора, карманный фонарь с двумя восковыми свечами, железную плиту для раскладывания на ней огня, железный треножник, чайник и котел; для каждого из нас – несколько белья и медвежью шкуру вместо тюфяка и для каждых двух человек – одеяло из двойных оленьих шкур.
Из инструментов взяли мы два хронометра, одни секундные часы, два секстанта с искусственным ртутным горизонтом, спиртовой термометр, три пель-компаса, из которых один с призмой, зрительную трубу, телескоп, веревку с обозначением футовой меры и еще некоторые мелочи. Провианта для пяти человек на один месяц было приготовлено: 2 ½ пуда ржаных сухарей, 1 ½ пуда говядины, 10 фунтов сухого бульона, 2 фунта чаю, 4 фунта сахару-леденцу, 8 фунтов крупы, 3 фунта соли, 39 рюмок крепкой водки, 12 фунтов табаку и 200 штук лучшей копченой юколы. На каждом из нас одежда состояла из парки, довольно широкой кухлянки, больших меховых сапог (торбасы), такой же шапки и рукавиц; все было сшито из оленьих шкур.
Для корма собакам запасли мы 790 шт. большой муксуновой юколы, 1200 шт. юколы и 2400 шт. свежих замороженных сельдей. Сельди помещались в основном на провиантных нартах, но часть запасов положили мы и на дорожные. Каждый из нас имел ружье, 50 патронов, пику и на правой стороне, подвешенные к кушаку, большой нож и огниво. Нарты нагружались во всю длину, по возможности равномерно, и когда имели полный груз (около 25-ти пудов), то накрывались кожаным одеялом и так крепко стягивались ремнями, что сани и груз составляли как будто одно целое и могли падать, даже вверх копыльями, не вываливая поклажи.
В середине по длине наших узких саней садился боком или придерживался только вожатый, опираясь ногой на полоз нарты, в ежеминутной готовности соскочить и привести нарту опять в равновесие, когда она слишком раскатывалась или когда угрожала ей какая-нибудь опасность. Для того держал он в руке протянутый вдоль по саням и к ним прикрепленный ремень и, кроме того, имел в руках так называемый оштол, или прудило, – довольно толстую палку, обитую железом на одном и обвешанную колокольчиками на другом конце, которой управлял собаками, останавливал их, а иногда подпирался. Точно так же балансируя, сидели и мы с Козьминым каждый на своей нарте, за проводником, в беспрестанной готовности соскочить, поддержать и привести в равновесие нарту, что при неровной дороге очень часто случалось.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});