Состояние его было серьезным. Можно было поместить парня в реактор, но надо было делать это сразу. Время было упущено и перевозить его в таком состоянии было опасно. Эсхил сделал все что мог, но этого оказалось мало. В ход пошла нетрадиционная медицина. Арон несколько раз пробовал применить свои силы, но, почему-то ничего не получилось. Следующей на очереди была Трин. Светлокожая эльфийка провела в обнимку с парнем целые сутки, исцеляя его теплом своего тела. Она осунулась и заметно похудела. Ее и без того светлая кожа стала иссини белой. Было в пору задуматься и о ее здоровье. Однако она смогла лишь облегчить страдания, сказав, что у парня сильная воля, которая сопротивляется любому вмешательству, и все решит только время…
Новый гость, к удивлению Арона, привлек к себе внимание Уны. Что-то было в этом парне до боли знакомое, но необъяснимое. Может быть Арон видел в нем отражение самого себя? Или все же нечто иное? Он слишком мало знал его, чтобы понять это.
Но его мудрая мать подошла серьезно к делу. Она буквально вцепилась в жизнь этого парня своими когтями, не позволяя душе покинуть израненное тело. Она с дисциплиной бывалого воина меняла повязки, выдавливала гной и промывала раны, если это было необходимо. Двое или трое суток она совсем от него не отходила. Уна была спокойна, светла и всем своим естеством излучала странную, ощутимую почти физически, решимость. Арона это поразило. Такой он ее еще не видел. Несколько раз к ней заглядывала эльфийка. Потеряв много сил, она не могла помочь радикально, но приносила парню хоть и временное, но облегчение.
Спустя неделю к нему вернулось сознание. Ночью парень перестал стонать и дыхание его стало ровным. Эсхил сказал, что кризис миновал, и теперь можно расслабиться. Но Уна уходить не желала. Пристроившись рядом с парнем, она положила руку на его живот, чтобы чувствовать, как бьется его сердце, и задремала. Очнулась она под утро, от того, что кто-то взял ее за руку. Северянин смотрел на нее светлым, пронзительным взглядом, прижимая к своей колючей щеке ее шероховатую прохладную ладонь. И это было приятно.
Уверенно встав на ноги, парень расправил сильные плечи и потянулся всем телом, громко хрустя костями. Но ребра причиняли боль и это было заметно. Уна хотела встать, но он остановил ее властным жестом. Странно, но она повиновалась. Ни говоря ни слова, северянин проворно сдернул с нее сандалии, подложил подушку под ее голову и накинул на босые ноги покрывало. Это было неожиданно, но весьма любезно с его стороны. Перечить она не стала.
Встав на ноги, Кеннет, так его звали, первым делом отправился в кузницу. Найти ее большого труда не составило. Он был прав, кузнеца тут не хватало. Хотя кузню и построили одной из первых, Арону до нее почти не было дела. Все его время занимали другие, более глобальные заботы. Он уже и забыл, когда вдыхал запах гари и слышал в последний раз звон металла.
Кеннет вел себя на удивление спокойно. Агрессия, таившаяся в нем в первую встречу как будто совсем пропала. Он целыми днями стоял у наковальни, обдаваемый жаром горна. Ни смотрел по сторонам, ни задавал вопросов. Просто осваивался и постепенно принимался за дело.
Вскоре новым кузнецом заинтересовался и Эсхил. Уж больно легко тот освоился с приборами и станками. Такого проворного специалиста в долине явно не хватало. Спустя месяц Кеннет приобрел среди жителей довольно хорошую репутацию, хоть был угрюм и крайне немногословен.
Не смотря на грозный вид, татуировки на лице и шрамы, дети его совершенно не боялись. Более того, он тайком от всех стал делать для них кое какие игрушки. Как Арон сам до этого не догадался!?
Сольвейг, с жадным интересом изучавшая каждого кто попадал в долину, быстро потеряла интерес к новому человеку. Видимо на это повлияло нетипичное поведение Уны. Хотя, его татуировки ее вдохновили. Она предложила и Арону сделать такие. Но тот наотрез отказался, предложив сделать их Кили.
А вот Уна, другое дело. Видимо она решила взять парня под свое крыло. Ведь не даром она за него так ожесточенно билась. Арона сначала это раздражало, но потом, подумав, он решил, что так даже лучше. Мать его хоть и вела себя странно, но уже почти не грустила. На лице ее все чаще гостила улыбка. И доспехи она теперь почти не носила. Угрюмый юноша ничуть не смущался такому вниманию. Напротив, он ловил каждое слово, что она проронила.
Так же странно происходило общение Кеннета с Эсхилом. Не вдаваясь в подробности, он принял как должное то, что сознание всех странных солдат было единым. Хотя по началу его это заметно веселило. Видя, как один солдат наблюдает за ним, он кидал какой ни будь увесистый предмет в другого солдата, находящегося на приличном расстоянии, и тот неизменно ловил его. Дети, к несчастью солдат, быстро этот трюк уловили.
Для северянина, в принципе, не было закрытых дверей в долине. Через два месяца он уже смело ковырялся в строительных машинах. Указывал новым соплеменникам на ошибки и объяснял живым языком то, что с сухих слов Эсхила понять они были не в силах. Лихо управлялся с любыми инструментом. Вскоре, Эсхил под строгим присмотром, разрешил ему ковыряться и в крылатых машинах.
Что же до женщин… казалось, они его совсем не интересовали. Хотя в разговоре с ними он был неизменно вежлив и обходителен. Лишь общаясь с Уной, он заметно светлел лицом, и выглядел, как бы это сказать… сдержанно счастливым.
Ангус в один из своих визитов тоже обратил на парня внимание. Даже изъявил желание пообщаться. Долго выспрашивал кто он, и откуда. Но получал неизменный вежливый ответ, что родом молодой кузнец с севера.
Со временем, весь и без того скромный досуг Арона составляло наблюдение. Он с интересом, между делом, следил за тем, как, и что Кеннет делает. Он сам проникся к парню уважением. Его полюбили все. Из рук Кеннета одинаково охотно ели и лошади, и панцирные волки. Дети осаждали толпой его мастерскую, когда он начинал делать что-то новое. Уна теперь каждый день приносила ему хлеб, незамысловатую еду и молоко в кувшине. Что само по себе смотрелось дико!
Кеннет бросал все, брал из ее рук хлеб и щедро одаривал своим вниманием. Она улыбалась рядом с ним. От былой печали ничего не осталось. Не трудно догадаться что вскоре в их отношениях появились и объятия. Уну словно магнитом тянуло к этому парню, и безответным этот порыв не оставался. Он так нежно придерживал ее за талию, что Арона на слезу пробивало.
Однако Арон совсем не желал, чтобы его матери разбили сердце. Да, все разговоры про широту взглядов и свободу нравов он уже слышал. Но здесь другой случай. Уне не одна сотня лет, а Кеннету всего восемнадцать. Для него это, возможно, будет ярким запоминающимся приключением на фоне прожитой им тяжелой, и полной опасностей жизни. Для нее же этот внезапный расцвет чувств может обернуться серьезным разочарованием. Что бы она потом ни говорила. Кто, кто, а уж Арон то знал, как сильно бесстрашная Уна переживала расставание с Олафом. И этот молодой кузнец без сомнения напоминает ей о нем.
Хотя… с другой стороны, может быть, именно этого ей и не хватало. Ведь она мудра и обладает огромным жизненным опытом. А вдруг он не прав, и Уна прекрасно все осознает, и хочет вырвать у судьбы то, что она не спешит дать в руки?
Несколько дней Арон взвешивал сомнения в своей голове. Даже советовался с Сольвейг. Но та предлагала оставить все как есть. Он старался смотреть непредвзято и судить только исходя из фактов. Кеннет вроде бы был хорош. Делал все во благо, и трудился вместе со всеми в полную силу. Но уж слишком просто все у него шло. У тех людей, которых Арон привел раньше на подобные достижения ушли бы годы. Разве что гномы имели понятие о механизмах. Для них это не ново.
Перешагнув через свои чувства, Арон решил, что пришло время положить конец сомнениям.
На следующий день, дождавшись момента, когда Уна принесет северянину поесть, Арон как бы невзначай, заглянул в кузницу. Кеннет сидел на наковальне и попивая молоко, довольно уминал еще теплую лепешку. Рядом на полотенце красовались вареные яйца, сыр и перышки зеленого лука. Уна, присев на верстак, поглядывала на него с легкой улыбкой. Через окно светило яркое солнце, в воздухе парили еле заметные хлопья пыли.