обязательства!
Ганнеке не мог в себя прийти от изумления.
— Ян мог это разболтать?! — воскликнул он. — Господи, да откуда же он это узнал?
— Откуда, как не от вас? — строго заметил хозяин.
— Добрый господин Стеен! — взмолился Ганнеке со слезами на глазах. — Разрази меня Бог на этом месте, если я хоть когда-нибудь кому бы то ни было сказал об этом хоть слово! Ваше доверие было для меня таким сокровищем, которое я хранил глубоко в сердце своём, и даже Марике об этом ни полслова не сказал... А уж это не шутка!
Слова честного рыбака носили на себе такой отпечаток истины, что Стеен не мог в них усомниться.
— Ну, так, значит, секретарь мне вас оклеветал! — прямо сказал он рыбаку и тотчас подробно сообщил ему обо всех плутнях секретаря. Ганнеке от изумления всплеснул руками.
— Ведь вот надо же! Ведь этакий негодяй! — воскликнул Ганнеке. — Право, такого человека стоит живого за ноги повесить! Так вот из-за чего был вами прогнан мой бедный Ян, вот из-за чего вы и меня к себе на глаза не пускали! А этот негодяй ещё везде болтал, будто бы мой сын хвастал, что на Елисавете женится! Нет уж... нет уж!.. — И он искал подходящего слова, и не мог его найти, и продолжал всё понижать голос, почти до рыданий: — Я человек бедный, г-н Стеен, но я горжусь своей честностью и своей прямотой, и Ян у меня, ни дать ни взять, такой же, как я и как жена моя, и хоть у нас ничего за душой нет, однако же мы бьёмся и пробиваемся в жизни честным путём, а вот этакий негодяй секретарь осмеливается нас чернить!.. И хоть я не буян какой-нибудь, но я готов отодрать его, и драть его до тех пор, пока... Нет! Подумайте, каков негодяй!
И Стеену, и Тидеману было очень нелегко успокоить бедного Ганнеке, который несколько раз принимался причитать и плакать, наконец, не слушая никаких уговоров, стремглав выбежал из конторы и пустился бежать к ратуше, чтобы тотчас же привлечь Беера к ответственности.
Но Беер был в это время у Детмаров и должен был выдерживать в тот вечер не совсем приятный разговор, так как супруг не сходился во мнении с супругою, которая всё старалась оправдать секретаря в тех небылицах, которые он возвёл на Яна.
Елисавета, как оказывается, воспользовалась первым удобным случаем, чтобы очень горячо высказать в глаза клеветнику горькую правду.
Он состроил очень кислую рожу, но стал говорить себе в оправдание какие-то весьма сладкие и жалкие слова.
— Э-э, помилуйте, да если бы мы все из-за каждого слова, сказанного невпопад или даже на ветер, на основании слухов, должны были нести на себе ответственность, так ведь это, пожалуй, и жизнь не мила бы нам стала.
— Это всё так, г-н секретарь, — стал выговаривать мейстер Детмар, несмотря на красноречивые взгляды своей супруги, — но дело в том, что уж вы слишком много лишнего говорите о добрых людях...
— Друг мой! — вступилась фрау Детмар в виде напоминания мужу.
— И лучшим доказательством моих слов, — продолжал мейстер Детмар, ничем не смущаясь, — должно служить то, что и сам г-н бюргмейстер порядочно наказал вас за вашу излишнюю болтливость...
— Детмар! — попыталась было ещё раз вступиться супруга.
— Ну, что там стесняться! Правда всегда правда, а клевета — позорное дело, и я признаюсь господину секретарю, что я потерял к нему всякое уважение с тех пор, как он решился набросить такую неблаговидную тень на старую и почтенную фирму «Госвин Стеен и сын»...
— Да полно же, в самом деле, — перебила Детмара его супруга, — ты забываешь о том уважении, которое следует питать к гостю...
— Ну да! Ещё вопрос в том, каков этот гость, — проворчал про себя мейстер.
— Я бы легко мог доказать вам, дорогой мой друг, — с улыбочкой отвечал секретарь, хотя лицо его во время всей речи Детмара становилось всё бледнее и бледнее, — ясно мог бы доказать вам, что вы ко мне очень несправедливы, что я заявил вам о фирме «Госвин Стеен и сын» сущую правду. И если я действительно получил выговор от моего начальника, то исключительно за то, что нарушил служебную тайну. Это, конечно, было с моей стороны неразумно; но ведь я же, доверяя эту тайну вам, предполагал, что вы никому её не выдадите, а потому только вам одному решился сообщить её.
Этот неожиданный поворот вынудил мейстера Детмара замолчать.
— Вот это тебе поделом, — заметила супруга. — Что правда, то правда.
— Ну, да мы всё это оставим, — вкрадчиво сказал секретарь, — ведь все мы люди, «человеки, а не ангелы», а потому и должны обоюдно прощать друг другу.
— Истинно так, г-н Беер! — подтвердила фрау Детмар, тронутая христианской моралью лицемера.
— А потому не лучше ли будет нам обратиться к более приятным предметам? — продолжал Беер с сладенькой улыбочкой. — Военные корабли ганзейских городов скоро вернутся из своего победоносного похода, и улицы Любека облекутся в свою праздничную одежду. Недурно было бы, знаете ли, если бы колокола нашей Мариинской церкви в ту пору стали звонить не только по поводу торжества заключения мира, но и по поводу некоего другого празднества?..
Он приумолк в ожидании ответа.
Мейстер Детмар, однако же, весьма равнодушно посматривал в потолок, а Елисавета быстро вскочила со своего места и выбежала из комнаты.
— По-моему, это было бы прекрасно — заметила фрау Детмар. — А ты как об этом думаешь, мой друг?
Мейстер Детмар обратился к гостю и спросил:
— А вас, должно быть, уволят тотчас после заключения мира?
Вопрос, очевидно, очень смутил секретаря.
— Так вот, видите ли, — преспокойно продолжал Детмар, — нам обо всём об этом следует потолковать заранее. С тем ничтожным содержанием, какое получает отчисленный со службы секретарь, далеко не уедешь. Да и на те две тысячи марок, которые при жизни нашей будет получать Елисавета, тоже настоящего гнезда не совьёшь. Так вот, господин секретарь, как вы предполагаете насчёт презренного металла?
— Ах, как ты это неделикатно всё повернул, друг мой! — заметила ему супруга.
— Я, матушка, так говорю, как должен говорить честный отец семейства, не желающий ставить дочь свою в стеснённое положение. А потому я и полагал,