добровольно отказался от всяких притязаний на шведскую корону и признал шведским королём Альберта Мекленбургского.
Такими же успехами и победами могли похвалиться и остерлинги, которые начали войну с нападения на Данию. Их военный флот не только опустошил часть датского побережья, но и захватил врасплох копенгагенский замок и самую столицу ограбил дочиста. На юге Дании ганзейцы овладели Никьобингом, крепким городом на острове Фальстер, а на севере — Эльсинором, ключом Норезунда. В то же время и новый шведский король, ревностный союзник ганзейцев, помог им в окончательном завоевании Шонена, где победители были с распростёртыми объятиями приняты немецкими общинами. Не дремала и ютландская знать: соединившись с голштинцами, они захватили весь запад Дании. Из всех датских твердынь держалась только крепость Гельсингборг, как последний оплот некогда славного могущества аттердага.
Немногих недель было достаточно для ганзейцев, чтобы одержать такую полную победу, которая превосходила все самые смелые их надежды, так как они оказались теперь полными хозяевами Норезунда и важнейших пунктов на полуострове Шонен, то есть таких владений, которые были всего важнее для их промыслов и торговли на севере.
Все известия об этих блестящих успехах любечане принимали радостно, но избегали всякого торжества и всякой похвальбы. Проученные тяжёлыми ударами судьбы, они научились быть скромными и были особенно довольны тем, что, несмотря на войну, торговля их не только не ослабевала, но вследствие известий о победах всё более и более расширялась и возрастала.
Этот благоприятный оборот дел отозвался и на почтенном, старинном торговом доме «Госвин Стеен и сын», который не только не оказался несостоятельным (как говорили о нём какие-то неблагонамеренные люди), но продолжал процветать и пользоваться прежним почётом.
Распространитель ложной вести о банкротстве этой почтенной фирмы приобрёл себе непримиримых врагов в тех именно людях, которые слишком поспешили ему поверить. Беера все стали считать лжецом, и был даже такой слух, что бюргмейстер Варендорп по возвращении из похода думает поднять в совете вопрос об отстранении Беера от его служебных обязанностей.
Но слухи о банкротстве фирмы, однако ж, нимало не повредили Госвину Стеену. Владельцы богатейших торговых домов, в былое время относившиеся к нему весьма холодно, теперь изо всех сил, наперебой, старались выказать ему своё почтение. Его чуть было не забытое имя разом приобрело очень большое значение, и как совет, так и всё бюргерство обратились к нему с неотступными просьбами, чтобы он в отсутствие Варендорпа принял на себя председательство на общих заседаниях совета.
Теперь, когда Госвин Стеен выходил из своего дома, то он часто искоса поглядывал на полустёртую надпись у входной двери, гласившую: «Жив ещё старый Бог!» И он, читая её, уже не усмехался желчно и злобно, напротив, его губы тихо и спокойно шептали это древнее изречение, как бы стараясь закрепить его в памяти.
И действительно, он имел полное основание за многое и многое благодарить Бога, и мрачное настроение его, видимо, стало несколько смягчаться и рассеиваться, к великой радости его жены и дочери. Его взор опять несколько просветлел, изредка на его устах стала даже появляться улыбка. Но и взор, и улыбка его выражали ту же неопределённую тоску. Фрау Мехтильда отлично понимала, что его сердце ещё не вполне исцелилось, что в нём ещё есть незажившая, наболевшая рана.
И вот опять как-то раз солнце весело светило в конторе Госвина Стеена, но на этот раз оно не стесняло его, не докучало ему, он охотно видел около себя лучи света, после того как он так долго бродил среди неприветной ночи своего глубокого душевного недуга.
И вот вошёл в контору старик Даниэль, чтобы возвестить о приходе человека, имя которого вдруг заставило старого купца нахмуриться.
Молча дал он знак слуге, чтобы тот попросил к нему гостя, и вскоре после того Тидеман фон Лимберг вошёл в контору.
Он по-приятельски кивнул головою хозяину дома и сказал громко:
— Прихожу поздравить вас, старый друг.
— С чем же это? — спросил Госвин Стеен, довольно холодно отвечая на его поклон.
— Как с чем? Когда я здесь был последний раз, дела вашей фирмы были не блестящи; вы были этим крайне озабочены и даже близки к отчаянию. А ведь теперь, как кажется, вы благополучно избежали той пропасти, которая вас так пугала.
— Да, благодарение Богу! — отвечал Стеен. — Он послал мне в помощь добрых, сострадательных людей, которые спасли меня от гибели.
— Вот видите, — продолжал Тидеман, не обращая внимания на лёгкий укор, заключавшийся в словах Стеена, — это ясно доказывает, что не надо спешить отчаиваться. Кто же это вам помог?
— Я не спрашивал об именах... — резко отвечал Стеен.
— Это, пожалуй, даже и очень умно с вашей стороны, потому что иначе вы, может быть, даже и не приняли бы помощи.
— Что вы этим хотите сказать?
— Да так, ведь у каждого свои взгляды.
— В данном случае ваши — ошибочны! — с досадою воскликнул Стеен.
Тидеман пожал плечами и усмехнулся; помолчав немного, он продолжал:
— Я узнал, что вы теперь — председатель совета, и это тоже очень меня радует; это должно придавать вам много энергии. Ну, что же? Как? Теперь вы чувствуете себя вполне счастливым?
И он как-то особенно проницательно посмотрел ему в глаза.
— Вы показали себя по отношению ко мне не настолько хорошим приятелем, чтобы у меня была охота отвечать вам на этот вопрос! — возразил Тидеману Госвин Стеен.
— Да мне ваш ответ и не нужен! — мягко заметил Тидеман. — Выражение вашего лица и ваших глаз объясняет мне всё лучше всяких слов.
Хозяин дома нахмурился.
— Да, да, — продолжал настаивать Тидеман, — вы только тогда могли бы быть теперь счастливы, если бы к вам вернулся ваш Реймар!
Госвин Стеен топнул ногою.
— Не гневайтесь, старый друг, — продолжал Тидеман, касаясь рукою руки Стеена, — ведь этим вы мне ничего не докажете, потому что всё, происходящее там (и он при этом указал на сердце), отражается и на лице, а я на вашем лице читаю ясно вопль вашего сердца, которое говорит вам: «О, если бы я мог ещё раз прижать Реймара к моему сердцу! Какой бы я был счастливый человек!»
Госвин Стеен отвернулся в сторону.
— Зачем отвращаете вы от меня ваши взоры, старый друг? — допрашивал Тидеман Стеена (и у него самого голос дрожал!). — Да, я уверен, что у вас до тех пор камень будет лежать на сердце,