– А где ты?
Это был последний вопрос. Жора еще раз пристально уставился на меня.
Моих клеток в термостате не было, хотя я, секунду помешкав, и указал на какой-то флакон. Жора тотчас заметил мою растерянность. Вдруг все резко изменилось: ни слова не сказав на прощанье, не подав мне руки и даже не посмотрев в мою сторону, он ушел в ночь. Говорят, так поступают только англичане, но Жора ничем не напоминал скупого холодного альбионца, он был до мозга костей славянин и крепко держался родной крови. Было за полночь. Мы напились так, что с трудом могли «вязать лыко». Мне отказывали ноги, а Жора уморил меня дурацкими шутками, какими-то фразами, которым сам и подхихикивал:
– Сколько тебе, скажи? – вдруг спросил он.
– Поставь стакан, – сказал я, – на сегодня хватит…
– Столько сейчас не пьют?
– Идем уже…
Мне показалось, что в нем что-то надломилось. Он влил в себя остатки коньяка и рассмеялся.
– Не, не пьют, не пьют… Столько сейчас не пьют… Сколько тебе скажи?!!
Я просто наслаждался пьяным в стельку Жорой! Ведь он никогда не пьянел!
– Жор, – сказал я, – понимаешь…
Он вдруг мгновенно протрезвел и произнес, глядя мне прямо в глаза:
– Запомни, – сказал он, – я – сильный. – Затем улыбнулся и добавил: – Потому что у меня гуще удельная иннервация не только мышечной массы, но и моих нейроцитов, аксонов и дендритов…
– Ты прям поэт! – восхитился я.
– Ага, – кивнул он, – поэт! И вдруг выпалил:
Мысли кричат по-вороньи, сердцу укрыться нечем…
– Маяковский, не меньше, – сказал я, вспоминая:
…буду дразнить об окровавленный сердца лоскут,
Досыта изыздеваюсь, нахальный и едкий…
Я ведь и подумать тогда не мог, что Жора цитирует эту самую Тину Ш.
– Ага, – кивнул Жора, – Маяковский… Это – как вопль мотылька… Понимаешь? Вопль: Се-ми-ра-ми-да! И этот, как его… Ашшур… Ганнибал… Нет, Ашшурбанипал, вот. Точно! Шшшш… Шамирам, Шаммурамат, – зашуршал Жора и в конце повторил: – А я – сильный, запомни. Это – определенно!
Разве я мог этому возразить? Иннервация его воли была восхитительна!
Мы могли бы, как это часто бывало, переночевать и в лаборатории, но он, как это часто случалось, предпочел абсолютное одиночество, уйдя, как я уже сказал, не сказав ни слова. Он даже не стал есть свой любимый гоголь-моголь.
– Ясное дело, – говорит Лена. – А что же ваш Гуинплен, где он сейчас?
– И назавтра я не мог его вызвонить.
– Ясное дело… А ваш этот?..
– Аза отравилась…
Вечером я нашел Юлию.
– Жора не появлялся? – спросил я.
Она только пожала плечами.
– А стишки-то, – спрашивает Лена, – нашел свои?
– Какие стихи? Тину, что ли?
– Тину-тину-паутину, – кивнула Лена, – нашел-то?
Далась им эта Тина! Пропади она…
– Ладно, – говорит Лена, – на сегодня достаточно.
Она выключает диктофон.
– Этого материала уже вполне хватает для целого тома твоей книги. Ты уже
придумал название? Хотя было бы интересно узнать судьбу твоих клеточек.
Из них что-нибудь выросло? И как твой Жора?..
– О, – произношу я, – это новая история. Мы, в конце концов, можем с
тобой выпить вина? Ты обещала и…
– Охотно!
О судьбе моих клеточек я готов рассказывать бесконечно!
Не сейчас.
1-Наседка (укр.)
2-Нападение на ферзя (шахм., устар.)
3-Оглянувшись (укр.)
4-Посмотрел (жарг.)
5-Пожиратель времени (фант.)
6-Прищурив (укр.)