Читать интересную книгу Народы и личности в истории. Том 2 - Владимир Миронов

После окончания коллежа перед ним встала серьезная проблема. Что делать дальше? Сегодня кое-где пораженная раковыми метастазами меркантилизма и практицизма молодежь пытается «вычислить»: а где бы ей так устроиться, чтобы одновременно сытно, денежно и беспроблемно было. И как уж здорово, если бы с них вообще сняли всякую обязанность думать и решать самостоятельно. Одним словом, идеальные условия для жвачных животных!

Швейцарцы так не думали. Оттого они, вероятно, и живут в сто раз лучше нас, россиян. Песталоцци ни минуты не сомневается, что вся его деятельность должна быть направлена на дело служения простому народу. Позже он сам в сжатой форме выразит устремления своей жизни в посвящении, которым открывается одна из его книг: «Низшему классу населения Гельвеции» (авт. – Швецария). Я долго смотрел на твое жалкое, тяжелое положение, и сердце мое исполнилось скорбью. Дорогой мой народ, сказал я себе, я помогу тебе. У меня нет искусства, я не вооружен наукой, в этом свете я ничто, совсем ничто, но я хорошо знаю тебя и отдаю тебе все, что успел приобресть в течение моей трудовой жизни. Я отдаю тебе всего себя. Читай, что я предлагаю, без предрассудка, и если кто-нибудь даст тебе лучшее, брось меня; пусть в твоих глазах я превращусь в то же «ничто», каким я прожил всю мою жизнь. Но если тебе не скажет никто того, что говорю я, никто не скажет так доступно и пригодно, как говорю я, то подари мою память, мою жизнь, мою угасшую для тебя деятельность слезою – одною только слезою»… Вот это Личность! Вот – Гражданин! Вот – Друг народа!

В дальнейшем он создаст нейгофское «Учреждение для бедных», одно из первых в истории экспериментальных учебно-воспитательных заведений такого рода. В основе его лежала более совершенная система образования, нежели существовавшая тогда в фабричных центрах Европы. На фабриках и заводах подавляющее большинство тружеников все еще оставалось чуждо «духу мастерства» и «умственному образованию»… По мысли педагога, поправить дело можно было путем предоставления работникам всей суммы профессиональных, общекультурных, гражданских навыков и знаний, которая бы открыла им дорогу в жизнь.

Он одним из первых использовал антропологический подход. Современное общество не могло предоставить людям должного образования: «В фабричных центрах большинство людей также заняты лишь механическим выполнением какой-либо изолированной производственной операции… Эти люди лишены какого бы то ни было умственного образования, ограничены ничтожно узкими рамками своих технических навыков и чужды, абсолютно чужды даже самому духу мастерства и свойственным ему свободным и разумным взглядам». Предстояло осуществить кардинальные перемены в системе, чему и были посвящены его усилия.[267]

Песталоцци поймет с годами, что крайне сложно впрячь в одну телегу два столь разных побудительных мотива как экономический рационализм и всестороннее развитие человека. В 1797 г. он публикует «Мои исследования путей природы в развитии человеческого рода». Это стало внутренним мотивом к действию. Начался эксперимент в Станце. Затем были созданы Бургдорфский институт и педагогическое заведение в замке Ивердон (1805). Сюда стекались толпы посетителей. Большими партиями приезжали учителя из Пруссии, Франции, Англии, желая обучиться «методу Песталоции», но никаких уловок или особых методик они не находили. В педагогической технике он ничего нового не изобрел («даже грифельной доски»). Песталоцци лишь аккумулировал полезный опыт времен и народов.

В его учебном заведении он попытался не только соединить теорию и практику, но и, что быть может самое трудное, постарался оживить «тот механизм, что столетиями превращал ребенка в послушное орудие проверки предвзятых идей». Очень скоро выяснилось, что это крайне трудная задача. Многие готовы были охотно порассуждать о «свободе», «индивидуальном развитии ребенка», даже о «христианском воспитании», но тут же забывали обо всех благих устремлениях. Ведь, для этого нужны были немалые силы, средства, время и желание, а это-то как раз всегда в большом дефиците… Педагогу и мыслителю пришлось столкнуться с массовым уходом учителей и детей из стен заведения. Тогда-то и родился его знаменитый принцип, нашедший выражение в «Лебединой песне»: «Эту истину (ее можно назвать «принципом Песталоцци») можно сформулировать так: обучение приобретает и сохраняет свой смысл постольку, поскольку проводится и сохраняется разграничение между общими законами развития природы человека по трем направлениям – ума, сердца и руки – и способами применения этих законов, особенно в конкретных практических ситуациях и в борьбе с трудностями повседневной жизни» (М. Сетар).[268]

Конфликты не миновали Швейцарию, хотя в последние пару столетий она была и остается неким мирным и благословенным оазисом в безумной Европе… Однако политические битвы и ее не обошли стороной. Страну раздирала борьба партий (централистов и федералистов). Наполеон, тогда еще первый консул, ввел в Швейцарию 40-тысячную армию «для поддержания порядка». Среди уполномоченных, посланных в Париж местной властью, был и Песталоцци. Труднее всего ему было пережить закрытие нейгофского приюта. Он отдал ему все свои душевные силы и средства. Пришлось заняться литературным творчеством. Его сентиментальная повесть «Липгардт и Гертруда» имела некоторый успех. Одна из глав была озаглавлена так: «Не искусство, не книга, а жизнь должна быть основанием всякого воспитания и образования»… Только после долгих 20 лет он смог вернуться к своей любимой педагогике. Французские войска сожгли в 1798 г. город Станц (кантон Унтервальдене). Там оказалось масса бесприютных детей. Так всегда бывает, когда какой-нибудь негодяй встает во главе могучей державы и начинает проводить в жизнь свои «доктрины демократии». Разрушать и убивать охотников масса, а вот талантливых учителей и врачей найти нелегко.

Песталоцци отправили спасать несчастных. Он собрал их в полуразрушенном монастыре. А уже через полгода вчерашних оборванцев (все они, кстати, отпрыски низов) уже было не узнать. Он научил их читать, писать, считать. Как скажет о нем Виланд: «Его ситема пригодна для всех времен и народов. Она проста и последовательна, как природа. И при помощи ее возможно образование не ученых, а людей…» Увы, в 1824–1825 гг. учебные заведения в Клинди и Ивердоне были закрыты (не хватило средств на образование). Песталоцци умер в возрасте 82 лет. Тогда в память об этом великом человеке его ученики выгравировали на монументе слова, право на которые имеют немногие: «Все для других, ничего для себя!»[269]

Все же в Швейцарии вопросам управления, образования, воспитания и культуры уделялось внимание. Этому способствовала большая близость правящих классов к народу. В статье Даламбера (1757), автора знаменитой «Энциклопедии», ставилась в пример Женева, где умное, истинно демократическое правление приносило позитивные плоды. Женеву в те времена не случайно называли «протестантским Римом». В ней обитало всего 24.000 душ, но это был уже тогда один из процветающих городов Европы. О порядках, царивших в Швейцарии, говорил еще Вольтер. «Мыслящие существа, – писал он в мемуарах, – предупреждаю вас, что нет ничего приятнее, как жить в государстве, правительству которого можно всегда сказать: приходите завтра ко мне обедать». Сюда же устремится впоследствии и Ж.-Ж.Руссо.

Даламбер так описал эти порядки: «Управление Женевы обладает всеми преимуществами демократии без единого ее недостатка: все находится под руководством синдиков, все исходит от Малого совета на решение и все возвращается к нему для выполнения. Таким образом, кажется, что Женева взяла в качестве примера некогда столь мудрый закон правления древних германцев: «О делах, менее важных, совещаются их старейшины, о более значительных – все, впрочем, старейшины заранее обсуждают и такие дела, решение которых принадлежит только народу». При этом в Женеве никто не кичится родовитостью. Если сын высшего чиновника не отличается достоинствами, он так и остается среди общей массы граждан. Дворянство и богатство не дают особого ранга, прерогатив, легкости в продвижении к должностям. Интриги запрещены. Должности настолько мало доходны, что не возбуждают жадности. Они могут соблазнить лишь благородных людей благодаря их значимости. Там мало и судебных тяжеб… Законы против роскоши запрещают ношение драгоценностей и позолоченных украшений, ограничивают издержки на похороны и обязывают всех граждан ходить по улице пешком. Экипажи имеются лишь для поездок в деревню. Эти законы (во Франции они показались бы слишком суровыми, почти варварскими и бесчеловечными) вовсе не мешают истинным удобствам жизни. Вероятно, нет города, где было бы столько счастливых браков; в этом отношении Женева на двести лет впереди французских обычаев.