— Я задаю себе вопрос: кто я такой? Неудачник. Не во всем, но кое в чем очень важном. Я получил то, что всегда хотел, и потерял то, в чем всегда нуждался, хотя не понимал этого. Наверное, такова высшая справедливость. Должно быть, нельзя иметь все сразу.
Он посмотрел на холмы, которые так любила мать, на голубое небо и пламенеющую листву.
— Не знаю, смогу ли я это исправить… А если честно, даже не знаю, стоит ли пытаться.
Джордан на мгновение закрыл глаза.
— Очень больно здесь находиться. Наверное, так и должно быть. — Он дотронулся до губ, потом прижал пальцы к надгробной плите. — Я тебя люблю, мама. Я вернусь.
Он повернулся и замер. У края дорожки стояла Дана и смотрела на него.
Какой у него печальный вид, подумала Дана. Более того — скорбь словно разрушила защитный барьер, обнажив его чувства. Мучительно было видеть Джордана таким уязвимым, понимать, что они оба знают: она застала его врасплох, в минуту глубоко личных переживаний.
Не зная, что скажет, что вообще тут можно сказать, Дана подошла и встала рядом с Джорданом возле могилы его матери.
— Прости. Я не хотела… мешать, — нерешительно начала она. — Поэтому и ждала там.
— Все в порядке.
Дана посмотрела на розовые гвоздики, лежавшие на камне. Кажется, она знает, что сказать.
— Мы с Флинном приходим сюда. — Она кашлянула, прочищая горло. — Здесь лежат его отец, моя мать и твоя. К твоей маме мы всегда стараемся прийти после первого настоящего снегопада. Тогда здесь все белое и умиротворенное. И цветы мы приносим…
Дана оторвала взгляд от гвоздик и поняла, что Джордан смотрит на нее.
— Я подумала, тебе будет приятно знать, что мы всегда приносим ей цветы…
Джордан молчал, но его взгляд был красноречивее любых слов. Потом он просто прижался лбом к ее лбу.
Они молча стояли, а ветер трепал их одежду и шевелил лепестки розовых гвоздик.
— Спасибо! — Он медленно выпрямился, словно боялся что-то сломать у себя внутри. — Спасибо.
Дана кивнула, и они снова замолчали, теперь устремив взгляд на холмы.
— Я первый раз пришел сюда с тех пор, как приехал, — сказал наконец Джордан. — Никогда не понимал, как мне тут себя вести.
— Ты все сделал правильно. Гвоздики очень красивые. Миссис Хоук они бы понравились.
Он усмехнулся:
— Именно об этом я и думал. Зачем ты пришла, Дана?
— Мне нужно тебе кое-что сказать — то, что я не смогла объяснить сегодня утром.
— Если насчет того, что мы можем остаться друзьями, это могло бы подождать пару дней.
— Не совсем. Не знаю, подходящее ли я выбрала время и место, — она потерла висок, — но после того, как Мэлори час назад прочитала мне нотацию, я поняла, что она кое в чем права. Ты… и я тоже… мы заслужили лучшего, чем такое расставание.
— Я заставил тебя страдать. Я видел это по твоему лицу. Я не хочу причинять тебе боль, Дана.
— Слишком поздно. — Она поежилась. — Ты был бессердечен и груб со мной, Джордан. И хотя я не раз мечтала отплатить тебе той же монетой, теперь поняла, что не хочу мстить. И то, как я обошлась с тобой сегодня утром, доставило мне не больше удовольствия, чем тебе.
— Почему ты это сделала?
— Ночью я вернулась в прошлое — благодаря Кейну. — Дана нахмурилась, услышав слетевшее с его губ ругательство. — Думаю, не стоит произносить такие слова у могилы матери.
От этого замечания Джордану почему-то стало легче.
— Она и не такое слышала.
— И тем не менее.
Джордан пожал плечами, и это движение напомнило Дане юношу, которого она любила. Сердце ее сжалось.
— Куда ты вернулась?
— В тот день, когда ты собирал вещи, чтобы уехать в Нью-Йорк. Я пережила его еще раз. То есть смотрела на себя, как я пережила его… Странное ощущение, причем мне было так же больно, хотя я знала, что смотрю повтор. Словно находишься по обе стороны зеркала и одна из них прозрачная. Наблюдаешь и одновременно являешься участницей действия. Все, что ты мне сказал и чего не сказал, причиняло такую же боль, как тогда.
— Прости…
Дана посмотрела ему прямо в глаза.
— Я тебе верю, поэтому и пришла сюда, а не стала жечь твою фотографию. Понимаешь, та боль вернулась. И у меня есть право — даже долг перед собой — не повторять это. Я не хочу снова бросать свое разбитое сердце к твоим ногам, но рядом с тобой не смогу сохранить его целым. Может быть, мы сможем остаться друзьями, а может быть, нет. Но любовниками мы не будем. Вот что я хотела тебе объяснить.
Дана повернулась, чтобы уйти, но он положил ей руку на плечо:
— Давай прогуляемся.
— Джордан…
— Просто пройдемся немного. Ты сказала то, что хотела. Теперь я прошу тебя послушать.
— Ладно. — Она сунула руки в карманы, пытаясь согреть их — и избежать контакта с Джорданом.
— Мне было плохо, когда умерла мама.
— Еще бы. Моя мама похоронена вон там. — Дана махнула рукой. — Я ее совсем не помню… У меня есть ее вещи — любимая блузка, которую сохранил отец, кое-какие украшения, несколько фотографий. Хорошо, что они у меня остались. И если я не помню маму, если я была еще слишком мала, чтобы помнить, как ее потеряла, это не значит, что я не понимаю, как ты страдал. Но ты отказался от моей помощи.
— Ты права. Отказался. Сам не знаю почему. — Джордан поддержал Дану под локоть, когда она оступилась на неровной земле, потом отпустил, и они пошли к выходу. — Я так ее любил, Дана… Когда все нормально, о таких вещах просто не задумываешься. Я хочу сказать, никто не просыпается утром с мыслью: «Боже, как я люблю свою мать!» Но мы с мамой были как одно целое.
— Знаю.
— Когда отец нас бросил… Понимаешь, я его тоже плохо помню. Но мама всегда была как скала. Не холодная и твердая, а просто надежная. Вкалывала как проклятая на двух работах, пока мы не выбрались из долговой ямы, куда столкнул ее отец.
Даже теперь Джордан чувствовал горечь.
— Наверное, она очень уставала, но для меня у нее всегда находилось время. Не просто поставить на стол еду или дать чистую рубашку. Поговорить, выслушать, посоветовать…
— Знаю. Миссис Хоук интересовалась всем, что было интересно тебе, но не стояла над душой. Я всегда мечтала, чтобы она была моей матерью.
— Правда?
— Да. Неужели ты думаешь, что в детстве я болталась у вас в доме только для того, чтобы надоедать тебе, Флинну и Брэду? Мне нравилось быть рядом с ней. От нее так хорошо пахло, и она много смеялась. Она смотрела на тебя — просто смотрела, — и ее лицо освещалось такой любовью, такой гордостью… Я мечтала о матери, которая будет смотреть на меня так же.
Джордана тронули признания Даны, и горечь прошла.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});