Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну да!
Я снова обернулся и посмотрел на ненавистные эсэсовские мундиры. И почувствовал, что меня вот-вот вырвет. Бессмысленная ярость вскипала во мне, но без толку: я не видел вокруг ни одного объекта, на который мог бы излить ее. Эсэсовцы, как я вскоре заметил, говорили по-английски. Но и потом, когда моя ярость утихла, а страх исчез, у меня осталось ощущение, будто я перенес тяжелый припадок. Все мускулы болели.
— А вот и Холт! — воскликнул Танненбаум.
— Да, — сказал я, не сводя глаз с рядов колючей проволоки вокруг концентрационного лагеря.
— Хэлло, Роберт!
Холт был в тирольской шляпе и в гольфах. Я бы не удивился, если бы увидел у него на груди свастику. Или желтую звезду.
— А я и не знал, что вы уже начали съемки, — сказал Танненбаум.
— Всего два часа назад, после обеда. На сегодня хватит. Как вы отнесетесь к стакану шотландского виски? Я поднял руку.
— Не могу еще. После вчерашнего.
— Как раз поэтому я и предложил. Клин клином вышибают. Самый лучший способ.
— Неужели? — сказал я рассеянно.
— Старый рецепт! — Холт ударил меня по плечу.
— Может быть, — сказал я. — Вы правы, конечно.
— Ну вот, молодец!
Выйдя из павильона, мы прошли мимо кучки мирно болтающих эсэсовцев. «Переодетые актеры», — твердил я себе, все еще не в силах осознать происходящее. Наконец мне удалось взять себя в руки.
— У того парня, — сказал я, указывая на актера в мундире шарфюрера, фуражка не по форме.
— Правда? — спросил Холт с тревогой. — Вы уверены?
— Да, уверен. К сожалению.
— Это надо немедленно проверить, — сказал Холт, обращаясь к молодому человеку в зеленых очках. — Где консультант по костюмам?
— Сейчас найду.
«Консультант по костюмам, — думал я. — Там они еще льют кровь, а здесь их уже изображают статисты. Впрочем, быть может, все, что произошло у меня на родине за эти одиннадцать-двенадцать лет, было на самом деле лишь бунтом статистов, которые вздумали разыграть из себя героев, но так и остались пошлой бандой палачей».
— Кто у вас консультант? — спросил я. — Настоящий гитлеровец?
— Не знаю точно, — сказал Холт. — Во всяком случае, он специалист. Неужели, черт побери, нам придется из-за одной этой вшивой фуражки переснимать всю сцену?
Мы пошли в столовую. Холт заказал виски с содовой. Меня уже не удивляло, что официантки были все как на подбор ухоженные красавицы. Конечно, они только и ждали, когда их «откроют».
— Я еще хотел спросить вас насчет рисунков Дега, — сказал Холт немного погодя. — Они ведь настоящие, правда? Не обижайтесь, но мне сказали, что существует чертова уйма подделок.
— Тут нечего обижаться, Джо. Ваше право узнать все досконально. На рисунках нет собственноручной подписи Дега, только красная печать с его именем. Вас смущает это?
Холт кивнул.
— Красная печать — это печать мастерской художника. Рисунки найдены после смерти Дега и помечены печатью. Об этом существует специальная литература, с репродукциями. У господина Силверса, который приехал со мной, эти книги есть, он вам их с удовольствием покажет. Почему бы вам не посетить его? Вы уже свободны?
— Освобожусь через час. Но я вам верю, Роберт.
— Я сам себе часто не верю, Джо. Давайте встретимся в шесть в отеле «Беверли-Хиллз». Хорошо? Тогда вы сами убедитесь во всем. Кроме того, Силверс даст вам официальную квитанцию, удостоверяющую вашу покупку, и паспорт к рисункам. Так положено.
— Хорошо.
Силверс принял нас, сидя на том же светло-голубом диване. Глядя на него, нельзя было сказать, что приезд в Голливуд не принес ему ничего, кроме неудач. Вел он себя весьма высокомерно: велел мне изготовить документ, подтверждающий покупку рисунков на посмертном аукционе, а сам вручил Холту паспорт и фотографии обеих работ.
— Рисунки достались вам, можно сказать, даром, — объявил он надменно. — Мой сотрудник господин Росс, эксперт из Лувра, вообще не занимается продажей. Поэтому я назвал ему ту цену, за которую сам приобрел эти вещи. Произошла досадная ошибка. Он не знал, что это не продажная цена, и предложил вам рисунки за ту цену, какую я сам уплатил год назад. Если бы я захотел сейчас купить эти рисунки Дега, мне пришлось бы выложить минимум на пятьдесят процентов больше.
— Хотите аннулировать сделку? — спросил Холт. Силверс махнул рукой.
— Что продано, то продано. Просто я хотел вас поздравить. Вы совершили потрясающе выгодную покупку. Силверс немного оттаял и заказал кофе с коньяком.
— Хочу сделать вам одно предложение, — начал он. — Я покупаю у вас оба рисунка с двадцатипроцентной надбавкой, если вы, конечно, согласны. Немедленно. — И он сунул руку в карман своего спортивного пиджака, словно собираясь вытащить чековую книжку.
Я с любопытством ждал, как Холт отнесется к этому жульническому трюку. Он отнесся правильно. Сказал, что купил рисунки только потому, что они ему понравились. И хотел бы их сохранить. И даже наоборот: решил воспользоваться преимущественным правом, которое я дал ему вчера вечером, и купить еще два рисунка Пикассо.
Я в изумлении воззрился на него: ни о каком преимущественном праве у нас и речи не было, но мне показалось, что в глазах Холта появился алчный блеск — ему тоже хотелось сделать бизнес. Этот малый соображал быстро.
— Преимущественное право? — спросил меня Силверс. — Вы его дали кому-нибудь?
Я тоже соображал быстро. Нет, об оптации речи не было. Очевидно, Холт смошенничал. Но он наверняка не запомнил цены, о которой говорилось вчера.
— Правильно, — сказал я. — Преимущественное право покупки до сегодняшнего вечера.
— А цена?
— Шесть тысяч долларов.
— За один рисунок? — спросил Силверс.
— За два, — опередил меня Холт.
— Правильно? — спросил Силверс резко.
Я опустил голову. Названная цена была на две тысячи выше той, какую назначил за оба рисунка Силверс.
— Правильно, — сказал я.
— Вы меня разоряете, господин Росс, — сказал Силверс неожиданно мягко.
— Мы очень много выпили, — оправдывался я. — Я не привык столько пить.
Холт рассмеялся.
— Как-то раз, выпив, я проиграл двенадцать тысяч долларов в триктрак, — сказал Холт. — Для меня это был хороший урок.
При словах «двенадцать тысяч долларов» в глазах Силверса промелькнул тот же блеск, что прежде в глазах Холта.
— Пусть это и для вас будет уроком, Росс, — сказал он. — Вы кабинетный ученый, а уж никак не деловой человек. Ваша сфера — музеи.
При этих словах я вздрогнул.
— Возможно, — сказал я и повернулся к окну.
Вечерело, в синих сумерках носились взад и вперед белые фигурки последние игроки в теннис. Бассейн для плавания опустел, зато вокруг маленьких столиков сидело много народа — постояльцы пили освежающие напитки; из бара рядом доносилась приглушенная музыка. И тут вдруг во мне поднялась такая всепоглощающая тоска — тоска по Наташе, по моему детству, по давно забытым юношеским грезам, мне стало так жаль моей загубленной жизни, что я подумал: этого я не вынесу. С отчаянием я понял, что никогда не избавлюсь от прошлого и, повинуясь мрачным законам бессмыслицы, буду тупо губить остаток своей жизни. Спасения не было, я это чувствовал, ничто уже не ждало меня впереди, мне оставалось лишь цепляться за этот внезапно появившийся оазис, миг затишья в мире, который, как оползень, неудержимо сползал в пропасть. Мне оставалось лишь до боли радоваться, наслаждаться этим нечаянным подарком, этой тишиной, ибо по злой иронии судьбы тишина кончится для меня как раз в ту минуту, когда мир вздохнет свободнее и начнет готовиться к пиршеству освобождения. Именно тогда, один-одинешенек, я двинусь в поход на своих врагов, двинусь в поход, который приведет меня к гибели, но от которого нельзя отказаться.
— Хорошо, господин Холт, — сказал Силверс, небрежно опуская в карман второй чек. — Разрешите еще раз поздравить вас! Совсем неплохое начало для прекрасного собрания картин. Четыре рисунка двух больших художников! При случае я покажу вам еще несколько пастелей Пикассо. Сейчас у меня, увы, нет времени. Приглашен на ужин. Слух о моем приезде уже пронесся. А если мы здесь не встретимся, отложим наши дела до Нью-Йорка.
Я мысленно зааплодировал ему, хотя и не шевельнул рукой. Я-то знал, что Силверса никто никуда не приглашал. Но я знал также, чего ожидал Холт: он ожидал, что Силверс тут же попытается всучить ему картину подороже. Однако Силверс разгадал мысли Холта и повел себя иначе. А это в свою очередь убедило Холта в том, что он совершил выгодную сделку. По выражению Силверса, он теперь окончательно «созрел».
— Не вешайте носа, Роберт, — утешал меня Джо. — Рисунки я заберу завтра вечером.
— Хорошо, Джо.
XXV
Через неделю ко мне зашел Танненбаум.
- Гэм - Эрих Ремарк - Классическая проза
- Ночь в Лиссабоне - Эрих Мария Ремарк - Классическая проза
- Земля обетованная - Эрих Ремарк - Классическая проза
- Возлюби ближнего своего - Эрих Ремарк - Классическая проза
- Возлюби ближнего своего - Эрих Ремарк - Классическая проза