Булгаков, бывший второй секретарь Харьковского обкома, а затем секретарь ВЦСПС, вернулся от Суслова, собрал заместителей, пересказал им весь разговор. Он был горд — ему доверили перевоспитание оторвавшегося от народа бывшего члена политбюро…
Шелепину поручили заниматься учебниками для ПТУ. Более всего его поражала и возмущала необязательность чиновников, с которыми он теперь имел дело. Он привык, что его распоряжения немедленно исполняются. А тут чиновники откровенно их саботировали: зачем сломя голову исполнять указания Шелепина, если он в опале?
Брежнев был хитрым, упорным и последовательным в достижении своих целей. Но не торопился. Скрывал свои взгляды и намерения. Без шума, не привлекая внимания, избавлялся от тех, кто ему не нравился или кого считал опасными. Бороться за сохранение власти продолжал до последних дней жизни.
Леонид Ильич, сохраняя внешне доброжелательность, хитро разогнал шелепинскую команду. Человек тридцать-сорок из окружения Шелепина разослали кого куда, большей частью на работу в малозначимые государства.
Распустили отдел международной информации ЦК, которым руководил Дмитрий Петрович Шевлягин, потому что в его составе было много комсомольцев.
Председатель Гостелерадио Николай Месяцев кому-то сказал про Кириленко, что у того всегда пустой стол и он сам с собой от скуки в крестики-нолики играет. Андрею Павловичу немедленно донесли. Месяцев вернулся из командировки в Хабаровск, а ему в аэропорту говорят: вас только что освободили от должности. Месяцева отправили послом в Австралию.
Школьный друг Шелепина Валерий Иннокентьевич Харазов был вторым секретарем ЦК компартии Литвы.
— Всех комсомольцев разогнали, — рассказывал он. — Я последний остался. Мне прямо сказали: «Прекрати связь с Шелепиным». Я ответил: «Нет. Я связан с ним с детства, а вы хотите, чтобы я отказался от такой дружбы?» — «Тогда будет хуже». Я сказал: «Пусть будет хуже, но дружбу с Шелепиным я не порву»…
Партийная карьера Харазова тоже закончилась, его перевели в Комитет народного контроля РСФСР.
После того как Шелепина и Семичастного убрали из политической жизни, они оказались под контролем госбезопасности. Два бывших председателя КГБ знали, что бывшие подчиненные их подслушивают.
— Мы выходили на улицу и беседовали на свежем воздухе, — говорил мне Владимир Семичастный. — Разговоры, не предназначенные для чужого уха, мы в помещении старались не вести. Мы понимали, что все контролируется и ставится на учет. Хотя иногда делали это назло, чтобы знали наше мнение…
«Никто на меня так не кричал»
Леонид Ильич Брежнев, став главой партии, получил огромную власть. Но и он зависел от мнения членов партийного руководства, особенно поначалу.
Фактически генеральный секретарь не подписывал важных бумаг, не получив согласия других членов политбюро.
Брежнев первоначально опирался на секретариат ЦК: там были его люди — Суслов, Кириленко, Кулаков, Устинов, там он мог рассчитывать на полную поддержку. Важный вопрос, вспоминал Кирилл Мазуров, рассматривался на секретариате, после этого Брежнев приходил на политбюро и веско говорил:
— Мы посоветовались и думаем, что надо действовать так и так.
И его люди дружно подхватывали:
— Правильно, Леонид Ильич.
Брежневу понадобилось несколько лет на то, чтобы оставить в политбюро только тех, на кого он мог полностью положиться.
В апреле 1973 года на пленуме ЦК соратники всячески славословили Брежнева. Начало положил Подгорный. И зал трижды взрывался аплодисментами. Но важнее всего было выступление Суслова, который произнес льстивые слова в адрес «генерального секретаря ЦК нашей партии товарища Леонида Ильича Брежнева». И в резолюции пленума ЦК впервые записали: «…под руководством Центрального Комитета нашей ленинской партии, его Политбюро и лично товарища Леонида Ильича Брежнева».
С той поры ни одно собрание — от пленума ЦК до рядового партсобрания — не обходилось без славословий в адрес Брежнева. А Леонид Ильич, который до того подтрунивал над Михаилом Андреевичем, проникся к нему полнейшим доверием.
В такой ситуации членам политбюро не с руки было возражать против решений Леонида Ильича.
27 декабря 1973 года на заседании политбюро, подводя итоги работы политбюро и секретариата за прошедший год, Брежнев сказал:
— Я, например, подписываю некоторые решения, хотя с ними не согласен. Правда, таких решений было очень немного. Так я делаю, потому что большинство членов политбюро проголосовало «за». Мы с вами, товарищи, работаем в согласии, в духе ленинских заветов… У нас в партии полное единство, нет никаких оппозиционных группировок, и нам с вами легче решать все вопросы… Мы нередко, конечно, устаем, перегружаем себя, но все это, товарищи, ради общего блага нашей страны. Иногда приходится отбрасывать усталость, чтобы решить тот или иной вопрос…
Заседания политбюро проходили по четвергам в Кремле в здании правительства на третьем этаже.
На этом же этаже располагался кабинет генерального секретаря (второй, рабочий, находился в здании ЦК на Старой площади). Из приемной генеральный проходил в так называемую ореховую комнату, где перед заседанием за круглым столом собирались все члены политбюро. Собственно, здесь часто — еще до начала заседания — обговаривались важнейшие вопросы, поэтому иногда начало заседания задерживалось на пятнадцать-двадцать минут.
Секретарям ЦК и кандидатам в члены политбюро в ореховую комнату вход был заказан. И они покорно ждали, пока появятся настоящие хозяева жизни во главе с генеральным секретарем.
Кандидаты в члены политбюро и секретари ЦК проходили в зал заседаний из приемной, где собирались и приглашенные на заседание.
Открывая заседание, Брежнев спрашивал, есть ли у членов политбюро замечания по повестке. Но очень редко кто-то вносил дополнительный вопрос. Полагалось все заранее обсудить и согласовать, чтобы не ставить товарищей в затруднительное положение. Необговоренные заранее предложения на политбюро, как правило, проваливались.
25 ноября 1971 года перед открытием сессии Верховного Совета в комнате президиума Брежнев сказал, что Подгорный внес предложение по итогам пятилетки наградить членов политбюро, руководителей национальных республик. Леонид Ильич предложил обсудить идею Подгорного. Но ему самому не нравилось то, что такое предложение исходит не от него. Суслов и Косыгин сразу выступили против — рады были поставить подножку товарищу.
Члены высшего партийного руководства из национальных республик охотно прилетали в столицу каждый четверг, чтобы принять участие в заседании. Отсутствовать на политбюро можно было только по причине болезни или заграничной командировки, куда ездили опять же по решению политбюро.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});