— Запрещенная — значит, запрещенная! Традиция! Традиция, уходящая в века. Отец мой тут работал, и дед, и прадед. Теперь я.
— Но почему — нельзя? Кому будет хуже, если я пройду к Уснувшему Городу прямой дорогой? — И голос у него чистый-чистый. Ни боязни в нем, ни злобы — лишь звонкая нотка удивления.
И я понял, что влип. Потому что можно сколько угодно твердить «традиция» и «работа есть работа», но появился этот странный скрипач, заговорил, смутил, и я впервые в жизни почувствовал, что старых, добрых истин уже недостаточно. Ведь в самом деле, что случится, если скрипач пройдет через Заколдованный Лес прямой дорогой? Конец света… или просто необходимость в моей профессии отпадет и попрут меня в шею? И мне стало как-то неуютно, даже… страшно. И я замотал головой. Нет, нет. Только не расслабляться. Только не думать. Ведь стоит лишь начать, а там всякая ерунда в голову и полезет. И ждут впереди — одни бессонные ночи и сомнения, сомнения.
А скрипач не унимается:
— Традиции придумывают люди. Людям традиции и отменять.
Не дождавшись моего выстрела, Заколдованный Лес возвращался к обычной жизни: в зарослях вереска схватился с кем-то единорог, выполз на дорогу в поисках своего хвоста — изысканнейшего лакомства — гигантский питон.
Я сунул оружие в карман.
— Слушай, глупыш, — говорю, — кто тебя знает: может, ты и правда псих, а может, прикидываешься. Некогда мне здесь с тобой болтать, а убивать больного — чести мало. Иди-ка ты назад. До развилки — и ступай налево. А если кошелька нет, то можешь и направо. Только там мост уже месяц как отремонтировать не могут, так что, коль не плаваешь, то налево лучше. В общем, поспеши, и к утру будешь в Уснувшем Городе. И не вздумай сюда еще раз сунуться!
И я почувствовал, что ко мне возвращается всегдашняя уверенность. Однако ловко я выкрутился. Эх, и побежит он сейчас отсюда! Побежит, еще не веря в свое спасение, поминутно оглядываясь, теряя скрипку и смычок. Кто из нас не любит покрасоваться в роли бунтаря и героя? Но ведь не ценой жизни!
Но скрипач не побежал. Он стоял передо мной легкий и стройный, твердо стоял — и, улыбаясь, смотрел мне в лицо:
— Нельзя мне назад.
Заколдованный Лес качнулся и медленно поплыл вокруг меня. Я мог убить скрипача, мог пропустить в Уснувший Город — это уже не имело значения. Он победил. Я понял, что он меня сильнее… Ну и денек! Кой черт я вылез из-за баобаба, болтун проклятый! Кой черт не шлепнул скрипача сразу! Тут я пребольно ущипнул себя сквозь ткань джинсов за ногу, и вращение вокруг нехотя прекратилось.
— Почему нельзя? — спросил я уставшим голосом.
— Я скрипач. Я должен разбудить Уснувший Город.
— Сто тысяч НЛО! — заорал я. — Да не проснется никто от твоей музыки, пойми, наконец! Сгниешь на этой дороге.
Скрипач поднял скрипку:
— Я должен идти.
И тут я сорвался. Выхватил наган. Бах! На дорогу шлепнулась подстреленная жар-птица. Бах! Вторую пулю я всадил в баобаб. Бах! Третья звонко отрикошетила от золотых лат рыцаря.
— Прочь! Чтоб духу твоего здесь не было!
Вид у меня был самый устрашающий. Скрипач стоял.
— Я должен пройти здесь. Я не могу идти в обход.
— Но почему? — взвыл я. — Почему другие могут, а ты нет?
— Я скрипач. Я играю не только руками, но и сердцем. А каким станет мое сердце, если оно позволит мне выбирать окольные пути? Моя музыка не разбудит Уснувший Город.
Я сплюнул, поднял наган и прицелился.
Скрипач шагнул вперед.
Александр Абалихин
РОДНИК
Иван Андреевич потянулся. Только что ему снился приятный сон, содержание которого он уже не помнил. Однако хорошее настроение осталось. Солнечный зайчик медленно прополз по зеленым выгоревшим обоям вниз и вскоре пропал.
— Пора вставать, — решил Иван Андреевич.
Он вышел на веранду. Из приоткрытой двери кухни доносились ароматные запахи готовящегося дачного завтрака. Пахло яичницей, сардельками и укропом.
— Тоня, я за водой схожу, — крикнул жене Иван Андреевич.
— Только возвращайся быстрее, завтрак почти готов, — ответила жена.
Иван Андреевич взял ведро и вышел в сад. Воздух благоухал весенними ароматами. Можно было не спешить. Иван Андреевич шел по извилистой тропинке из желтого песка. Путь этот был известен ему до мельчайших подробностей, хотя за шестьдесят лет многое изменилось вокруг. Тропинка и окружающий пейзаж казались ему такими же, какими они были, когда он, десятилетний мальчишка, в первый раз с замирающим сердцем спускался к роднику. Ручей, как обычно, загадочно шумел на дне глубокого оврага, поросшего густой сочно-зеленой растительностью.
Иван Андреевич подошел к бочагу, наполненному прозрачной водой. Солнечные блики, пробивавшиеся сквозь полог деревьев, освещали песчаное дно водоема. На дне, в нескольких местах, вздымались мелкие песчаные водовороты. Родник давал начало ручью, который таинственно журчал, скрытый от глаз в высокой траве.
Иван Андреевич опустил ведро в ледяную воду. Ему показалось, что вода приобрела зловещий красноватый оттенок. Он отпрянул, успев выдернуть из воды ведро, и с опаской заглянул внутрь. Вода в ведерке была чистой. Но со дна бочага поднимались, клубясь, красные водяные дымки, будто под землей кто-то был ранен. Сердце Ивана Андреевича сжалось и заныло. Он попытался облокотиться на ствол ольхи, но рука его провалилась в пустоту. Иван Андреевич поскользнулся и упал на влажную землю, но тут же легко поднялся и осмотрелся вокруг себя. Что-то изменилось в овраге. Высокой ольхи рядом не было.
«Странно», — подумал он и заглянул в бочаг. Родник стал уже багровым. Итут он вспомнил тот день…
Иван Андреевич знал, что отца нет, но в то же время отец с мамой были сейчас на даче. Они собирали вещи. Отцу нужно было сегодня ехать в Москву, а оттуда, завтра, лететь в командировку на Урал.
«Только не сейчас!» — тревожно забилось сердце.
Иван Андреевич побежал на дачу. Он понял, почему ему легко бежать. Он снова был мальчишкой.
Ваня, опрокинув ведро, мчался наверх. Он бежал, задыхаясь и не видя ничего вокруг себя.
— Мама! Вода в роднике красная, как кровь! — крикнул он, вбегая на веранду.
— Что ты, Ваня, сочиняешь, какая кровь? — спросила мать.
Мальчик замер. Та, будущая жизнь, возникла у него перед глазами: родник с красновато-бурой водой, ольха и его больное сердце…
Откуда-то мальчик знал, что его отцу сегодня нельзя уезжать, а завтра — лететь на самолете.
— Папа, ты должен остаться, — твердо произнес он. — В роднике вода стала красной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});