У Пола по спине пробежали мурашки. Он привык к роли «звезды», и она уже не пугала его так, как раньше. Но вот «Кое-кто» вновь напомнил о их таинственной связи с Ним.
– Что будем делать, парни? – прервал его размышления Ринго. – Мы же в Америку собирались…
– Надо отменять, – высказал свое мнение Пол. – Пристрелят.
– Сумма неустойки перекроет все наши заработки, – устало вздохнул Брайан.
– Нас убьют, – повторил Пол.
Джон поднял голову:
– Я знаю, что делать. Я извинюсь. Принесу публичные извинения. Последнее время я только и делаю, что извиняюсь! – вдруг заорал он, но тут же успокоился. – Но это будут наши последние гастроли.
Вечером Пол позвонил Джорджу.
– Что ты думаешь обо всем этом?
– То же, что и ты. Мир сошел с ума, и нам нужно быть осторожнее со словами.
– Но ведь он и правда не сказал ничего особенного.
– Для них «Битлз» – божество. Они верят в нас, Пол, они поклоняются нам. И они верят в Иисуса. А когда одно божество затевает склоку против другого, происходит большой катаклизм.
– А ты сам веришь, что «Битлз» – божество?
– Каждый человек – божество. А нас – четверо. И мы – едины, что бы там не происходило, как бы это не выглядело внешне…
– Послушай, Джордж, – перебил его Пол, решив задать давно мучивший его вопрос. – Ты сейчас читаешь разные книги… Скажи, это правда, что есть такой закон природы: когда рождается гений, кто-то должен умереть?..
– Кто это тебе сказал?
– Стюарт.
Джордж помолчал. Потом сказал осторожно:
– Не то, чтобы закон. Но такая зависимость замечена. Это может быть не обязательно смерть человека. Это может быть стихийное бедствие. Гений изменяет вселенную, а она борется за себя…
– Подожди, ну а когда родился тот же Иисус?..
– Ты забыл Библию? Избиение младенцев. Когда родился Иисус, было уничтожено целое поколение.
– Пока, – Пол бросил трубку и долго смотрел на нее, как на ядовитую змею.
«Битлз» вылетели в США, и в первый же день в Чикаго состоялась специальная «примирительная» пресс-конференция.
Джон долго юлил и крутил, пытаясь, не унизившись, погасить страсти. Но журналисты с каменными лицами продолжали твердить одно:
«Готовы ли вы принести извинения американским христианам?»
– Если бы я сказал, что, например, телевидение популярнее Христа, на это не обратили бы внимания, – уходил от прямого ответа Джон. – Но, что сказано, то сказано, и я признаю, что был неправ или неправильно понят. И теперь давайте об этом забудем.
– Готовы ли вы принести извинения? – Казалось его могут придушить прямо здесь и сейчас.
– Я не против Бога, не против Христа, не против религии, – с выражением зубной боли отвечал Джон. – Я же не утверждаю, что мы лучше или важнее. Я и сам верю в Бога. Я верю: то, что люди называют Богом, находится внутри нас. Я верю: все что говорили Иисус, Магомет, Будда и все прочие, – это все верно. Просто их слова не всегда правильно переводили. Я же не имел в виду, что «Битлз» лучше Бога или Иисуса. Я упомянул о «Битлз» просто потому, что мне легче говорить именно о «Битлз».
– Вы сожалеете о том, что сказали по поводу Христа? Вы готовы принести извинения?
– Я не говорил того, что мне приписывают. Я сожалею, что сказал так. Правда. Я не думал, что это будет воспринято как грубое антирелигиозное заявление… – Его лицо было покрыто красными пятнами. – Я прошу прощения, если уж вам именно это так хочется услышать. Я до сих пор не понимаю, что же я такого сказал. Я пытаюсь вам все объяснить… Но если вам уж так хочется, то ладно – я прошу прощения…
Никогда еще Джон не чувствовал себя так униженно.
«Совсем не похоже на нашу первую пресс-конференцию в Америке», – заметил Джордж, и остальные невесело усмехнулись.
В этом турне изоляция «Битлз» от окружающих достигла наивысшего пика. Теперь их охраняли не только от чрезмерной любви, но и от откровенной ненависти. По согласованию с правительством США служба безопасности, пропуская зрителей в залы, обыскивала их и изымала оружие… Когда на одном концерте раздался выстрел детской хлопушки, Пол с перепугу кинулся со сцены…
– Итак, мальчики больше не будут выступать, это решено, – скорбно сказал Эпштейн своему другу, американскому юристу Нату Вайсу перед последним гастрольным концертом. – Я больше не заключаю контрактов, и, похоже, я больше не буду им нужен… – Он встряхнулся. – Но всегда найдется что-нибудь, способное меня утешить. Мне позвонил Ди Джиллескай, он тут, в Лос-Анжелесе. Он хочет со мной встретиться.
Нат по-настоящему уважал Эпштейна и был в курсе его личных невзгод:
– Брайан, – попытался он отговорить его, – ты не должен встречаться с этим парнем. Однажды он уже пытался зарезать тебя, что он выкинет на этот раз?
– Отелло не убил бы Дездемону, если бы не любил ее, Нат. Я живу в мире сильных страстей.
Он встретился со своим любовником в домике на Беверли Хиллз и провел с ним идиллическую, по понятиям гомосексуалиста, ночь. Утром Ди исчез. Прихватив атташе-кейс Брайана. В нем было двадцать тысяч долларов, важные документы, а главное – его фотографии в постели с различными молодыми людьми…
Поисками Джилескай занялись частные детективы.
Вернувшись в Лондон, Брайан никуда не выходил из дома, заглушая душевную боль и страх публичного позора спиртным и наркотиками. Однажды Питер Брайан, у которого были ключи от его квартиры, нашел его без сознания и отвез в больницу.
Когда Эпштейна привели в себя, он сказал Питеру:
– Это случайность. Глупая случайность.
Неизвестно, кого он хотел обмануть больше – Питера или себя. Ведь на его столе, на самом видном месте лежала записка:
«Это все для меня чересчур. Я не могу этого больше выносить».
Но он поправился. Возможно, не последнюю роль в этом сыграло послание, найденное им среди принесенных в палату апельсинов:
«Выздоравливайте быстрее. Я вас люблю, вы понимаете, что я имею в виду. Джон».
9
Слова Пола о том, что без Брайана они работать не будут, полностью подтвердились. Во всяком случае, предложение Джорджа устроить «каникулы» было принято с восторгом. Десять лет безостановочной работы – репетиции, концерты, записи… И вот, наконец, долгожданный отдых.
Джон уединился в своем доме в Уэйбридже, целыми сутками он читал, смотрел телевизор и возился с Джулианом. У Синтии появилась надежда, что нормальная семейная жизнь наконец-то наладится.
– Папочка, почитай сказку, – попросил Джулиан, когда Джон укрыл его и подоткнул одеяло. – Про Люси.
– Про какую Люси?
– Вот, – Джулиан, вновь распотрошив одеяло, вытащил из под подушки альбом, раскрыл его и подал отцу. – Вот она.
Джон с удивлением обнаружил, что рисунок сына разительно похож на его собственный. Фигурка девочки, выполненная черным карандашом была неказистой, но трогательной. Черными были и небо, и земля. Только в огромных глазах девочки сверкали искры всех цветов радуги.
– Кто это?
– Я же говорю, Люси О'Донелл. Мы вместе в детский сад ходим. У нее в глазах как будто калейдоскопы.
– Вы с ней дружите?
– Зачем?
Джон вернул альбом сыну.
– Красивая девочка. Но про нее еще книжек не написали.
– Напиши.
– М-м… Это долго. Если я что и напишу, то песню. Давай-ка, лучше я почитаю про Дороти.
– «Волшебник из страны Оз!» – обрадовался Джулиан. – Конечно! Она точно такая же!
Джулиан снова зарылся в постель, и Джон принялся читать. Он произносил слова механически, не вдумываясь в текст. Перед глазами стояла Люси с калейдоскопическими глазами. «В жизни нужно срочно что-то менять! – вдруг решил он. – Семейная идиллия – не для меня»…
– Вот бы никогда не подумала, что ты можешь быть таким, – на пороге детской стояла умиленная Синтия. – Джул уже давно спит.
Джон захлопнул книгу, выключил свет, вышел из комнаты сына, уселся в кресло и уставился в экран телевизора.
– Звонил Джордж, сказал, что они с Патти решили провести медовый месяц в Индии, – рассказывала Синтия.
Джон переключил программу.
– Они так счастливы, я это услышала по его голосу, – она покосилась на мужа, ожидая реакции.
Джон снова переключил программу.
– Да, чуть не забыла. Еще звонила тетя Мими. Просила поцеловать Джулиана. Она говорит, что Тим все никак не может прижиться в новом доме…
Кота по имени Тим когда-то собственноручно притащил с улицы Джон. А новый дом тете Мими он купил год назад.
– …На этот раз, Мим, ты не сможешь отказаться! Ты всегда говорила, что хочешь жить прямо у моря, – объявил Джон, проезжая с ней вдоль Пулского залива на заднем сидении своего размалеванного в разные цвета «Роллс-ройса». – Выбирай, какой из них тебе нравится? – он указал на симпатичные домики, стоящие на побережье.
– Если бы я и стала покупать, то – вон тот белый особнячок. Он просто сказочный… Но мне это ни к чему. Я всю жизнь прожила в Вултоне и такая роскошь не по мне.