Читать интересную книгу Золотая Ладья - Дмитрий Смирнов

Постепенно Волки Одина, надвигающиеся плотным кованым строем со стороны терема, повергли на землю или оттеснили последних дружинников Званимира. Между ними и нежданными союзниками остались лишь дочери Рыси. Здесь же, близ накренившейся вековой ели с поникшими лапами они увидели и Бьорна. Послушник бездвижно стоял, скрестив на груди руки и приникнув спиной к дереву. Мертвенно бледный, он наблюдал за ходом сражения расширенными глазами, а у ног его лежали связанные бечевой холщевые мешки.

Старая ведунья оглядела хирдманнов затравленным взглядом. Несколько легких ран уже покрыли ее плечи и руки. Сознавая неотвратимость своего конца, она отступила на три шага и закрыла глаза. Глухой и далекий голос, который исторгла она из груди, заставил Братьев замереть на месте.

— Владыка Незримого, правитель запретных чертогов! — возгласила Рысь, — Откликнись на зой мой! Вверяю тебе свою судьбу. Огонь станет пеплом, плоть станет прахом, кровь станет водой. И только полунощное дыханье твое пребудет незыблемым вечно. Средь сумрака подземных долин, средь хлада черных вод яви кощную силу, повергающую лютоверть людскую. Засти славу живых, угаси ярь отчаянных! О Всевидный! Яви облик гнева тем, попирает земь над логовом твоего величия!

Разнесенный многогласым эхом клич этот коснулся верхушек сосен и елей, заставив их сбросить на землю несколько шишек. Ветер, зародившийся в густых ветвях, с шипением пополз вниз по древесным стволам. Вот уже зашлись дрожью извивы корней. Вздыбились кусты, содрогнулась земля, будто что-то непомерно большое зашевелилось под ногами хирдманнов. Братья напряглись, силясь закрыться щитами от неведомой опасности. Но руки их теперь только безвольно тряслись.

— Что нам делать, монах? — Олав Медвежья Лапа повернулся к Августину. — Эта проклятая баба погубит нас всех!

Волки Одина уже видели, что над лесом всплывает багряное облако, растекаясь в гигантскую фигуру существа с ощеренной пастью и зубчатым хребтом. Полыхающие разводы становились все больше, свивая и растягивая чешуйчатые кольца.

— Не тревожья, ярл, — пытаясь сохранить самообладание, ответил проповедник. — Я позабочусь о том, чтобы колдунья не причинила вреда твоим воинам. Это бесовское наваждение развеется от истовой молитвы…

Он закрыл лицо капюшоном и соединил руки, принявшись бормотать что-то неразборчивое. Фигура Августина стала похожа на каменную статую, но от нее исходили какие-то текучие волны и токи. Потом губы монаха издали звук, подобный клекоту горной птицы, разорвавший ткань пространства. Напряжение, источаемое проповедником, стало таким сильным, что хирдманны уже не могли на него смотреть, отодвинувшись в сторону.

Дрожь земли утихла, багряное марево над лесом начало медленно таять.

— Больше власть колдуньи не будет над вами тяготеть, — с усилием вымолвил Августин.

Когда он снял с головы капюшон, Братья с трепетом увидели, что лицо его посинело, а из уголка рта стекает кровь. Непостижимая для наблюдателей борьба отняла у проповедника все силы. Он просто сполз на землю и застыл бездвижно.

Это было воспринято воинством Олава как знак к продолжению боя. Воспрянув духом, Волки Одина вновь ринулись вперед, готовясь сполна отплатить своим противницам за мгновенья пережитого страха. Все было кончено довольно быстро, несмотря на упорнейшее сопротивление ратоборок. Энунд Раздвоенная Секира, рубившийся в первых рядах, сумел пробиться к Любаве. На миг он встретился с ней глазами — и вздрогнул: сейчас на него смотрела не прекрасная дева, а дикий зверь, готовый в клочья растерзать любого врага. Отбросив жалость, молодой хирдманн перехватил свою секиру поудобнее и бросился в бой.

— Дочь князя взять живой! — успел крикнуть Олав Медвежья Лапа.

Сбив Любаву с ног, Энунд притиснул ее к земле. Девушка еще пыталась дотянуться ногтями до его лица, источая ненависть и ярость, но сын Торна Белого просто связал ей руки кожаным ремнем. Рысь, Черноглава и Зоремила, исколотые и посеченные вражеским оружием, медленно испускали дух. Несмотря на все свое искусство, четыре женщины ничего не смогли сделать там, где отступила сотня мужчин.

В этот миг победного торжества Волков Одина к ним выехал из-за елей князь Сбыслав на саврасом скакуне. Зерцало, шлем с наушами, наручи и поножи-бутурлыки его звенели алыми бликами. Чуть позади него ехали Хорол и Тороп. Рядом держались гридни в куяках[150] из круглых пластин и шлемах с наличниками.

— Здрав будь, ярл Олав! — громко приветствовал князь кривичей предводителя хирда. — Боюсь, если бы мои ребята не перегородили все тропы Мольбища, эти веретницы выскользнули бы из твоих рук!

— Ты предлагаешь нам выяснить, кто более достоин получить добычу? — резко отозвался Медвежья Лапа. — Я всегда готов!

— Что ты, ярл! — Сбыслав слез с коня, отдав поводья одному из своих воев, и подошел к нему. — Мы еще не нашли добычу, чтобы ее делить. Но я вижу, твои люди полонили княжью дочь. От нее-то мы все и узнаем.

По знаку князя его наперсник Хорол вытащил поясник и направился к лежащей на земле Любаве. Энунд загородил девушку своим телом.

— Она моя!

Хорол неуверенно оглянулся на своего князя. Сбыслав дернул скулами, не зная, как ответит его союзник на возможное своевольство княжеских людей, как вдруг вперед выступил Августин. Двигался он еще с большим трудом и был желтым, как воск.

— Я думаю, нет необходимости добывать признание у этой девицы, — произнес он очень тихо, но убежденно. — Среди твоих воинов, ярл, найдется человек, который тоже может указать нам место захоронения ладьи.

— Кто же он? — удивился Олав Медвежья Лапа.

— Тойво!

Ярл переглянулся с Агнаром Земляной Бородой. Как видно, не зря фину довелось побывать в подземной стране.

Когда отыскали лучника, монах вперил в него свой острый немигающий взгляд.

— Расскажи нам, что поведали тебе духи, когда ты спускался в жерло холма?

Под тяжестью этого взгляда, проникающего в самое сердце и подавляющего волю, Тойво сник.

— Ты ведь знаешь, где искать Ладью? — не выпускал его из своей железной хватки Августин.

— Нужно идти к ручью, — с усилием выговорил фин. — Это здесь рядом. Но нам придется выкопать лаз.

Сбыслав, жадно ловивший каждое слово стрелка, повернулся к Хоролу и что-то ему нашептал. Воевода с несколькими спешившимися кривичами направились к терему Званимира быстрыми шагами. Увидев это, Любава дернулась, попытавшись подняться, однако Энунд удержал ее за плечо. Девушка вновь смерила его ненавидящим взглядом, но ничего не сказала.

Бьорн по-прежнему стоял у ели. Августин приблизился к своему ученику с укоризной во взоре.

— Брось этот хлам и ступай за мной, — монах силой высвободил из его пальцев мешки с плашками. — Ревностному последователю Христову не нужны дьявольские письмена.

— Я не пойду с тобой, — с неожиданной твердостью промолвил послушник.

— Что ты такое говоришь, Иоанн? — изумился Августин.

— Меня зовут Бьорн, — поправил своего наставника юноша. — Такое имя дал мне мой отец.

— Ты забываешься, — Августин закусил губу. — Обратной дороги нет! Твои прошлые грехи смыты с тебя крещением, но если ты сейчас попробуешь отступиться — тебя ждет вечная погибель! Запомни это.

Бьорн не ответил. Он лишь тяжело дышал и неотрывно смотрел на своего наставника.

— Я вижу, сильно тебя околдовали языческие сказания, — нахмурился тот. — Яд их успел проникнуть в твою душу, затуманить разум. Мы поговорим с тобой позже. А эти злосчастные письмена будут преданы сожжению.

Лицо Августина стало суровым. Он подозвал одного из финских стрелков, оказавшихся поблизости, и велел сторожить лежащие под елью мешки до его возвращения.

И кривичи, и хирдманны Олава сейчас были поглощены единственной целью — найти золото князя Званимира.

Когда вернулись гридни Хорола с лопатами и заступами, Сбыслав распорядился идти к скрыну Золотой Ладьи. Тойво указывал дорогу.

Скоро лиц людей коснулся кисловатый запах влажных трав и мхов, до слуха докатился гул водного потока, похожего на шепот нескольких голосов. Вспорхнули и поспешили унестись прочь дремавшие на кочках утки. Тойво уверенно ступал по качающейся тропе, за извивами которой блестели мочажины и торчал длинный камыш. Когда добрались до ручья, Дыхание Ящера обволокло воинов белесыми парами. Оно сочилось какими-то незнакомыми, прогорклыми ароматами и студило кожу. Не было ни ветерка, ни птичьего пения. Округа повисла в мертвой тишине. Даже стебли, которые ломали ноги хирдманнов, не издавали звуков.

— Здесь! — проговорил Тойво, останавливаясь между двух выпуклых кочек, которые ходили ходуном.

Августин — настороженный и взволнованный — огляделся по сторонам, словно в чем-то себя убеждая. Расценив, что опасность не угрожает охотникам за ладьей, он повернулся к ратникам Сбыслава.