Взгляд Рогана пронзал ее насквозь.
— Нет, я не могу этого сказать. Правда всегда остается правдой. И не имеет значения, как порой бывает трудно взглянуть ей в глаза.
— Вы ошибаетесь, говорю я вам!
Боль в этот момент стала столь нестерпимой, что Габриэль едва могла вынести ее. Извиваясь и всхлипывая, она попыталась освободиться из рук Рогана и, вконец обессилев, замерла в его объятиях. Она даже не осознала, что плачет, пока он не приблизил ее лицо к своему и не стер дорожки от слез с мокрых щек. Габриэль не думала, что Роган был в не меньшей степени огорчен, пока отчетливо не увидела боль в его глазах.
Она также не представляла, что его мука может так усилить ее собственную, пока он не произнес:
— Габриэль, хорошо известный нам обоим Жерар Пуантро на самом деле не одно и то же лицо. У меня нет враждебности к человеку, который вырастил вас как собственную дочь, благодаря чему он заслужил ваши преданность и любовь. Но я клянусь, человек, положивший без всякого сожаления столько жизней американцев, предстанет перед правосудием, чего бы мне это ни стоило.
Его объятия стали еще крепче, когда она попыталась высвободиться. Роган приподнял ее лицо, и глаза их встретились.
— Желанная цель близится. Все началось задолго до того, как мы встретились. Финал трагедии так же неизбежен, как наша встреча… как те чувства, с которыми мы пришли друг к другу. Ни вы, ни я не можем повлиять на последствия. Самое большее, что мы в состоянии сделать, — просто следовать инстинктам, которые ведут пас, и ждать, пока игра не будет сыграна до конца.
Остановившись на мгновение из-за того, что голос охрип от волнения, Роган продолжил:
— Мы не властны над будущим, но настоящее все еще принадлежит нам. Габриэль… у нас есть шесть дней, и лучшем случае — семь…
Озноб, пронзивший могучую фигуру Рогана, передался и Габриэль. Роган… Рапас… они слились в одном мужчине… оба желают ее. И она желает… теперь. Но внутренний голос не оставлял ее.
— Роган, мой отец будет уничтожен из-за меня.
— Все, что ему предстоит испытать, является результатом его деяний, а не ваших.
— Но-о… я люблю его.
Никакого ответа.
— Роган…
Он отыскал ее губы и заглушил поцелуем начало жалобной фразы. Продолжительный поцелуй… все мягче… все глубже… пробуждающий восторг, который постепенно вытеснил все слова, сказанные ранее. Руки Рогана принесли успокоение ее сердцу, готовому разорваться… Радость, восторг, пусть даже на миг… такой сладкий, сладкий миг.
В заведении мадам Рене царило оживление. За дверью чувствовалось движение, столь привычное для вечернего времени. Клариса поднялась со своей задрапированной в шелка постели и потянулась за пеньюаром. Прикрыв свою наготу шелковой материей, она с улыбкой повернулась к стоявшему рядом Пьеру. Улыбка стала еще мягче, когда она коснулась рукой его щеки и прошептала:
— Vous etes un homme tres beau[17].
— Действительно?
Пьер с виноватой улыбкой просунул руку под пеньюар, обвил обнаженную талию Кларисы и привлек к себе. Голос его прозвучал негромко:
— Я бы предпочел услышать другие слова в такой интимный момент, но, думаю, эти тоже подойдут.
Прижав ее плотнее, он прошептал прямо в ухо:
— Клариса, mon ami, вы не представляете, как глубоко я сожалею, что вынужден покинуть вас так рано в этот вечер, но завтра рано утром встреча…
Клариса чуть отстранилась, чтобы взглянуть в мальчишеское лицо Пьера. Она мягко улыбнулась.
— Мы провели вместе большую часть дня, начиная с длительной прогулки в экипаже.
Ее полузакрытые глаза затрепетали от страсти при воспоминании об этой поездке. Она почувствовала ответную дрожь, охватившую Пьера, прежде чем взглянула на него и продолжила:
— Мы долго гуляли в парке, затем был обед у Антони, а после наше ничегонеделание здесь… Пьер, мы провели до предела насыщенный день.
— Ода! Но ночь…
Хриплый смех, донесшийся из коридора, прервал слова Пьера и заставил его нахмуриться. Клариса заметила то напряжение, с каким он продолжил:
— Мне не хочется оставлять вас здесь одну в такую ночь, как эта.
— Я привыкла к шумным ночам.
— Меня беспокоит не шум.
Улыбка постепенно сошла с лица Кларисы.
— Вы, конечно, не думаете, что мадам заставит меня обслуживать клиентов, если их явится больше, чем она сможет удовлетворить? Она — порядочная женщина и придерживается пунктов достигнутой договоренности. Впрочем, даже если бы она не выполнила их, можете поверить, что я…
— Клариса, остановитесь. — На лице Пьера обозначились морщинки. — Не порядочность мадам, а ваша безопасность — вот что постоянно у меня в голове.
— Пьер… — Клариса была поражена его словами. — Я провела в этой комнате бесчисленное количество подобных ночей. Уверяю вас, я достаточно подготовлена, чтобы справиться с любым инцидентом.
— Я просто не хочу, чтобы вы становились жертвой нелепого инцидента.
— Пьер…
Как-то по-особому сдержанный, он привлек ее к себе:
— Вы — моя, Клариса… только моя. Мне неприятна сама мысль, что вас могут предложить каким-нибудь подонкам, разгуливающим по коридору за этой дверью.
Она мягко возразила:
— Кажется, вы забыли, что были когда-то в числе этих «подонков в коридоре».
— Никогда. Мои глаза видели только вас с того момента, когда я вошел в дверь этого заведения.
Тронутая до самого сердца, Клариса нежным поцелуем коснулась его губ:
— Ну, вот теперь я — ваша.
— Oui, но…
Прикрыв ему рот рукой, Клариса прошептала с неожиданной для себя убежденностью в голосе:
— Mon cher, не говорите ничего больше… Больше, чем я готова услышать.
Сожалея о причиненной боли, промелькнувшей в его глазах, она искренне добавила:
— Мгновения, когда я лежу в ваших объятиях, прекрасны. Они драгоценны для меня. Нет смысла пытаться предугадать грядущие события. Будем радоваться тому, что сегодня принадлежит нам — вам и мне.
— Клариса…
— Прошу вас об этом, mon ami, с истинным смирением.
— Никакого смирения.
— Тогда с искренней любовью, идущей от самого сердца.
Ее глаза заблестели, и Пьер ответил с мягкой, хотя и несколько вымученной улыбкой:
— Все эти разговоры о сердце…
Переполненная исходившим от Пьера теплом, Клариса обхватила его голову руками, запутавшись пальцами в непослушных кудрях, и запечатлела жаркий поцелуй. Она ощутила ответный прилив страсти, когда его руки скользнули под пеньюар и он крепко прижал ее к себе. Прикосновение этих нежных рук было таким знакомым… их трепетная ласка…
Она вздохнула, когда Пьер отпустил ее. Улыбка его прояснилась, когда он прошептал: