Читать интересную книгу Миссис По - Линн Каллен

– Я вовсе не такое бессердечное создание, как ты думаешь, – сказал мистер По.

– Я знаю.

Часы голландской церкви на Вашингтон-сквер пробили девять, и их звучный перезвон наполнил ночь печалью. Стоял Рождественский сочельник. Добропорядочные мужья и жены сейчас посмеивались над носящимися по дому возбужденными, расшалившимися детьми, пока эта беготня не кончалась слезами. Утром любящие супруги, улыбаясь друг другу, станут наблюдать, как их отпрыски бросятся к подвешенным у камина чулкам, чтобы извлечь оттуда куклу, или юлу, или мяч. Все с той же ласковой улыбкой они позавтракают тостами с джемом, потом оденут детей в сапожки, рукавички и шарфики и отправятся на прогулку, дружелюбно кивая соседям. Такие простые мечты. Такие несбыточные для нас с мистером По.

Я поежилась от холода. Он глубоко вздохнул и плотнее запахнул на мне шаль.

– Нам надо запастись терпением, любовь моя.

– Ах, Эдгар, – вздохнула я.

– Ты должна мне верить. Однажды все будет хорошо.

В дверях появилась Винни, и рука мистера По соскользнула с моих плеч.

– Мамочка, мы будем зажигать елочку!

– Хорошо, Винни.

– Мамочка, сейчас!

– Да, Винни, иду.

Когда я обернулась, мистер По шагал по Амити, одинокая темная фигура среди ярких праздничных огней, что горели в окнах каждого дома. Жалость сдавила мне горло. Он выглядел таким же одиноким, как сиротка в Рождество. Да он ведь и был сиротой.

Зима 1846

33

Новый год, новые начинания. Я сидела за письменным столом в цокольной гостиной Бартлеттов, пытаясь возродить вдохновение и работоспособность. До того как на меня обрушилась любовь к мистеру По, я была писательницей. Если я хочу, чтобы во мне видели серьезного поэта, а не только объект слухов, связанных с мистером По, я в самое ближайшее время должна написать что-то значимое. Сейчас для меня важнее, чем когда-либо, зарабатывать себе на хлеб.

Я положила перо, стараясь справиться с накрывшей меня волной тошноты. Впоследние десять дней меня частенько тошнило. Вначале я подумала, что виной тому обильная рождественская пища, но вот прошла неделя, вдобавок к тошноте на меня навалилась непреходящая усталость, и я начала беспокоиться. Календарь лишь усилил мои страхи.

Приступ тошноты сменился паникой, которая побудила меня вновь взяться за перо. Ища спасения, я бросила взгляд в окно. На улице дети под скучающим взором Кэтрин, лишенной того материнского инстинкта, что был у Мэри, играли в снежки. Элиза ушла в бюро по найму прислуги, подыскивая замену Мэри, которая недавно сообщила в письме, что не вернется. Мистер Бартлетт, предположительно, работал над своим словарем, во всяком случае, он сидел у себя в кабинете. Утро целиком и полностью принадлежало мне, однако, напомнила я себе, когда появится малыш, я не смогу так свободно собой располагать.

Я отогнала эту мысль. Я должна написать жуткий рассказ, который даст мне независимость. Пусть я не нахожу в мрачных историях ничего привлекательного, зато общество считает иначе. Я должна произвести впечатление на мистера Морриса с его напомаженными кудряшками, и я должна сделать это сейчас.

В мозгу маячил образ мадам Рестелл. Я представляла, как она, с головы до пят укутанная в меха, подсчитывает прибыль, сидя за письменным столом розового дерева. Вот золотые монеты превращаются в целые груды золота, и тут она слышит голоса.

Тут включилась критическая часть моего писательского мозга. Что за голоса слышит персонаж, списанный с мадам Рестелл? Я думала о женщинах, которые ежедневно входили в ее двери. О служанках, забеременевших от своих хозяев. О женщинах, мужья которых вели себя по-скотски. О женщинах, попавших в беду, последней надеждой которых стала мадам Рестелл. О женщинах, умерших на ее столе.

Я вкривь и вкось исписала три страницы, когда за моей спиной раздался голос мистера Бартлетта:

– Новые стихи?

Я вскочила, опрокинув чернильницу и залив уже законченный лист.

– Простите. – Вытащив из кармана носовой платок, он принялся промокать мою рукопись. – Простите, боюсь, из-за меня все погибло.

У меня перехватило дыхание. Страница, над которой я работала, была безнадежно испорчена. Смогу ли я вспомнить, что там было?

Он посмотрел на лист, который пытался спасти.

– Вижу, это не стихи. О чем вы пишите?

В окно, испугав нас обоих, ударил снежок.

– А ну прекратите! – крикнул мистер Бартлетт.

Было слышно, как за окном смеются дети. Кэтрин пыталась их урезонить, но они лишь хохотали еще громче.

Мистер Бартлетт снова повернулся ко мне.

– Так о чем вы пишете? – снова спросил он.

Я поджала губы.

– Секрет? – улыбнулся он.

Я покачала головой:

– На самом деле нет. Просто все очень запутанно. Я пишу о персонаже, прототип которого – мадам Рестелл.

Его лицо стремительно, как потревоженный кальмар, поменяло цвет, став пунцовым, словно варежки Винни. Кажется, он был оскорблен. Как же я не сообразила, что история о мадам Рестелл вызовет всеобщее отвращение? И мне никогда не удастся ее продать.

Я потянулась убрать уцелевший листок в свой кожаный блокнот.

– Это была глупая идея. Просто мистер Моррис из «Миррор» хотел, чтобы я написала о чем-то страшном, а я не слишком в этом сильна.

– Нет. – Мистер Бартлетт удержал мою руку. Я подняла взгляд, и он, увидев, что мне неловко, отпустил меня. – Вы перепачкаете все остальное.

– Неважно, он все равно этого не купит.

Пока я убирала рукопись и закрывала чернильницу, мистер Бартлетт смотрел в окно.

– Что вы знаете о мадам Рестелл? – спросил он.

– Полагаю, то же, что и все остальные.

Он сглотнул и покраснел еще сильнее.

– А что все знают? – Мистер Бартлетт вызывающе смотрел на меня, а я пыталась прочесть, что написано на его лице. Уголки его рта сурово опустились вниз. – Я отговаривал ее идти туда. Ее бы там выпотрошили. – Его плечи поникли, будто под непомерным весом. – Я люблю ее. И люблю этого ребенка. Как могла она отдать его?

Бум! В стекло снова ударился снежок. Мистер Бартлетт вздрогнул, будто от выстрела.

– Вот несносные дети! – И он в бешенстве бросился к дверям, но не прежде, чем я успела заметить, что в его глазах блестят слезы.

* * *

Возбужденные утренней возней в снегу дети болтали за столом, а я украдкой бросала на Элизу взгляды над своей тарелкой супа. Мистер Бартлетт ушел с ланчем в свой кабинет: после его невероятных откровений он всячески старался избегать меня. Конечно, говоря о визите к мадам Рестелл, он не имел в виду Элизу. Несмотря на страдания, которые причинила ей смерть сына и дочери, Элиза хотела еще детей, я точно это знала. Но если не Элиза, то кто?

Я зачерпнула суп. Казалось невозможным, что у мистера Бартлетта есть любовница. С другой стороны, кто мог вообразить, что Френсис Осгуд, дочь процветающих бостонцев, вращающаяся в лучших литературных кругах Нью-Йорка, проведет ночь в отеле с женатым мужчиной? Я сама – живое доказательство того, что порой мы поступаем совершенно невероятным образом.

После ланча я решила сходить к мисс Линч и посмотреть, состоится ли, несмотря на снег, который снова начал падать, ее обычный субботний салон. Я ощущала отчаянную необходимость видеть нормальных людей и совершать нормальные поступки, как будто моя беременность рассосется, если я буду вести обычную жизнь.

С неба сыпались колючие снежинки. Я брела по нерасчищенным тротуарам, снега навалило фута на два высотой, и мои юбки едва умещались в протоптанном прохожими узком туннеле. Пальцы ног почти сразу замерзли и разболелись. Снег приглушал все звуки – и шуршание моих юбок о стены туннеля, и мое ровное дыхание. Неубранные улицы были тихи, как смерть. Если не считать сидевшей на металлической ограде одинокой кардиналовой овсянки, я была единственным живым существом в этой замерзшей пустыне.

Я приблизилась к дому мистера По. Он принадлежал к числу более дешевых строений, и его фасад выходил прямо на тротуар. Интересно, мистер По дома или куда-то вышел? Я, как всегда, удивилась его дерзости: надо же было решиться перевезти семью так близко к Бартлеттам! Наверно, теперь миссис По ранит то, что всего в одном коротком квартале ее муж добивается другой женщины. Неудивительно, что она так редко выходит, даже когда чувствует себя получше. Перед лицом такого унижения я бы тоже предпочла сидеть дома.

Я семенила по ледяному туннелю, ненавидя себя за те несчастья, которые принесла больной и телом, и разумом миссис По, но все равно не могла не думать о том, дома ли ее муж.

Поравнявшись с окном, я повернулась, чтобы в него заглянуть, и увидела ошеломленное лицо Мэри, бывшей служанки Элизы.