Читать интересную книгу Хроника смертельного лета - Юлия Терехова

– Вы говорите о Кортесе? – удивился Зубов.

– Да, о нем, – кивнула она.

– Не пойму, – произнес Зубов, убирая бланк обратно в стол, – он оскорбил вас всеми возможными способами, а вы выдаете ему индульгенцию?

Катрин опустила глаза. Индульгенцию? Она действительно готова простить горькую обиду, которую он ей нанес? Она сказала тихо:

– Благодаря Мигелю моя мама осталась жива в девяносто шестом году…

– Вот даже как? – Зубов потер подбородок. – Это каким же образом?

– В том году, в мае, мама тяжело заболела. Так сильно, что сидела на больничном почти полгода. А по больничному тогда что платили? Слезы. Денег не было совсем. Я оканчивала второй курс, получала стипендию – одно название. Если б дача в то время принадлежала нам, мы бы ее, без сомнения, продали, но в то время она принадлежала моему отцу, а у него зимой снега не выпросишь…

– А Андрей Орлов? – спросил Зубов. – Вы же уже дружили? Он ведь из обеспеченной семьи? Он не мог вам помочь?

– А что – Андрей? Он сам был студентом. А с мамочкой его вы, наверно, имели удовольствие познакомиться…

– Да уж, имел, – ухмыльнулся Зубов.

– Да нет, она женщина неплохая…

– Почему вы с ней не ладите? – спросил Зубов.

– Это так заметно? – смутилась она.

– Более чем, – хмыкнул майор.

– Да, – она подняла голову, но было непонятно, куда она смотрит – темные очки полностью скрывали глаза, – да, это правда. Однажды, еще в студенческие годы, мама Андрея вернулась домой раньше времени и застала нас вместе – ну, вы понимаете?.. Она кричала так, что я с трудом разбирала ее слова. Помню, она обзывала меня шлюхой и требовала, чтобы я не смела пользоваться ее ванной. Меня словно облили помоями. И я никогда бы не стала просить у них деньги. Никогда. Да и вообще – у кого бы то ни было…

– Ну да, ну да, – кивнул майор, – и что дальше?

– Когда маме поставили диагноз, требовалось много денег на лекарства. Я пыталась устроиться на работу, но безуспешно. Или зарплата была мизерная, или к должностным обязанностям предлагалось оказывать и сопутствующие услуги. Вы понимаете, о чем я?

– Чего ж тут не понять…

– Я металась в отчаянии и не видела выхода. Однажды я сидела дома и плакала – в тот день мне предстояло забирать из больницы маму, а дома не было денег даже на молоко… И тут позвонил Мигель. Я так живо это помню – он хотел пригласить меня куда-то, а я сказала, что мне не до того. И тогда он спросил, что случилось. Я ответила – ничего. Не хотела жаловаться.

– И что?

– Орлов, я знаю, разобиделся бы и просто повесил бы трубку. Мигель тоже ее повесил. Но спустя полчаса он приехал и вытянул из меня правду. Я рассказывала ему о маме и плакала.

– И?..

– Он привез с собой коньяк, – невесело усмехнулась Катрин, – влил в меня почти насильно. А когда я немного успокоилась, рассказал, что Союз испанских скаутов пригласил несколько сотен российских детей-инвалидов по линии Детского фонда на отдых и лечение – на полтора месяца. Им требовались сопровождающие, переводчики, воспитатели с испанским языком. Мигель принимал в организации всего этого активное участие. Он спросил меня, не хочу ли я поехать. Я поверить не могла, что это правда. Потом он ушел, оставив на столе немного денег…

– И он действительно вам помог?

– Он порекомендовал меня в качестве воспитателя-переводчика. Испанским, кстати, я владела весьма поверхностно – как второй язык, я его учила всего два года. Говорить могла на бытовые темы, понимать немного – и все. По сути, он пошел на должностное преступление, чтобы мне помочь. И я поехала в Испанию работать. Мне заплатили 900 долларов, по тем временам – приличные деньги.

– А как же вы оставили больную мать? – поинтересовался Зубов.

– Оставила, – с болью произнесла Катрин, – а что мне оставалось? Попросила тетю, мамину сестру, пожить у нас какое-то время. Эти деньги маму спасли. Я прямо в Валенсии купила необходимые лекарства, испанские друзья помогли мне выписать рецепты и уладить всякие формальности.

– И как же вы работали? – усмехнулся Зубов. – Если языка не знали?

– Нет, ну не все так плохо было, – вымученно улыбнулась Катрин, – я быстро училась. К моменту отъезда из Валенсии я уже бойко болтала. Мигель мне помогал, но он не сидел на месте, постоянно разъезжал по городам, где проживали наши дети. Моя группа жила в Торренте, пригороде Валенсии… Он часто приезжал к нам, пожалуй, чаще, чем к остальным.

– А он пытался за вами ухаживать? Там, в Испании?

– Ну, Мигель бы не был собой, если б не попытался. Но то, что я девушка его друга, накладывало определенные ограничения… Он сделал пару заходов, не вышло, и он успокоился. Да, на первых порах было трудно, я почти ничего не понимала. Но испанцы очень добрые. И снисходительные… Как-то случай произошел забавный…

Когда мы приехали, детей распределили по семьям, и меня поместили жить в многодетное семейство, в настоящий табор – мама, папа, трое детей и бабушка слепая, но восхитительно певшая с соседками по вечерам аллегриас и солеа. И вот одна из дочек, девушка моих лет, Паки, с гордостью сообщает, что нас ждет алькальд, то есть мэр городка, на прием – со всеми детьми, а их у меня было ровно десять человек – пять мальчиков и пять девочек, подростки лет по тринадцать. И на следующий день нас всех повели в мэрию.

В этот день Мигель как раз приехал с инспекцией. Мигель сидит рядом и шепчет мне на ухо, что по протоколу сейчас мэр скажет речь, а я должна буду ее перевести на русский язык для детей, а потом сказать ответную речь со словами благодарности. Я чуть в обморок не упала. Сидим мы за большим столом. Мэр начинает говорить, и тут, к моему ужасу, я осознаю, что не понимаю ни единого слова. Как будто он говорит, скажем, по-арабски. В котором я ни бум-бум. Смотрю на хитрую физиономию Мигеля, пихаю его в бок, а он делает вид, что ничего особенного не происходит. Единственное, что я поняла из речи мэра, это слова: Москва, Испания, Россия, Валенсия… Одна сплошная география.

– И что дальше? – спросил заинтригованный Зубов.

– Дальше я подумала, что кроме меня и Мигеля никто здесь двух языков не знает и уличить меня в неточном переводе не сможет. Я начала плести, что, мол, Испания всегда стремилась к укреплению отношений с Россией. Они рады приветствовать детей из Москвы и помогать им. Короче, вывернулась. Мигель сидел рядом, прикрыв ладонью лицо, и тихо рыдал, но меня не выдал. Потом я промямлила слова благодарности по-испански, можно сказать, перевела обратно то, что говорила до этого. Позор, до сих пор вспоминаю, как ночной кошмар. Но потом Мигель объяснил мне, что именно произошло.

– И что же?

– Мэр Торрента говорил не по-испански, вернее, не на кастильяно, который мы изучаем как классический испанский, а на валенсиано, который гораздо ближе к каталонскому наречию. Мигель как испанец, наверно, что-то понял, и то не все. Ну, представьте – вам нужно переводить с украинского, а вы его не знаете. Очень приблизительно улавливаете, о чем речь, не более того. Вот как-то так.

Зубов поразился перемене, которая произошла с Катрин, пока она рассказывала о том, в общем-то, трудном для нее времени. Ее голос звучал весело, а на щеках появился румянец.

– Итак, вы чувствуете себя до сих пор обязанной ему, – подытожил Зубов.

– Нет, не обязанной, – поправила его Катрин, – благодарной. И я не хочу, чтобы его подозревали из-за того, что я вам в прошлый раз наговорила. Забудьте.

– О нет… – Зубов покачал головой, – если у нас и есть подозрения на его счет, то уж никак не благодаря вашим показаниям. Речь идет о двух убийствах, и то, что связало вас много лет назад, никак не повод исключать Кортеса из числа подозреваемых.

Катрин поникла снова:

– Да, слово не воробей…

– Именно, – кивнул Зубов, – причем не ваше слово, Катрин.

14 июля 2010 года, Москва, 34°C

…Сергей сидел перед телевизором с выключенным звуком, поглощенный невеселыми мыслями. Обманывать себя можно сколько угодно, но от этого мало что изменится. Он помнил бешеную, прямо таки первобытную злобу, захлестнувшую его в утро, когда он увидел ее с разбитым лицом и синяками на руках, и он помнил источник этой злобы: он был оскорблен, его самолюбие – уязвлено. Он помнил, как засыпая после снотворного, она прошептала распухшими губами: «Сережа, за что он меня так? Я же люблю его», и Сергея скрутило от непреодолимого гнева. Лишь мощным усилием воли он не позволял себе признаться в том, с какой безудержной силой его влечет к ней – недосягаемой в слепой привязанности к другому мужчине.

Он увидел ее впервые на даче, закутанную в несколько свитеров, завороженно смотревшую на Орлова. Она не видела вокруг никого – и его, в том числе. Но хотя впоследствии они стали близкими друзьями, он позволял себе смотреть на нее только как на приятельницу – доброжелательно, с долей иронии, изредка срываясь на то, чтобы задержать взгляд на ее высокой груди, стройных ногах или изгибе царственной шеи.