с гораздо большей силой возникают при изучении
грамматических моделей. В идеале формализм теоретиков языковых моделей должен был и здесь обходиться без всякой семантики, так как иначе он был бы просто уточнением уже существующей традиционной грамматики. Но так как сделать этого нельзя, то теоретикам языковых моделей приходится не явно, а в иных случаях и явно, пользоваться категориями вполне смысловыми, вполне семантическими, а тем самым и категориями самой обыкновенной школьной грамматики, как бы эту последнюю они ни опровергали и как бы ее ни принижали. Естественно, что такого рода использование школьной грамматики не только противоречит исходному формализму математической лингвистики, производится большей частью неявно и бессознательно и основывается на глубоком нарушении правил элементарной логики.
1. Морфема, слово, фраза
Морфема и слово
Приступая к анализу грамматических моделей, мы, естественно, сталкиваемся прежде всего, с понятиями морфемы и слова. Под морфемой в данном месте книги И.И. Ревзин понимает «минимальную значимую единицу» (стр. 53). Это определение недостаточно вдвойне. Во-первых, значимость свойственна и всяким другим звукам (лаю, мяуканью, мычанию и пр.), и, таким образом, отнюдь не всякая минимальная значимая единица есть языковая морфема. Во-вторых же, здесь вполне игнорируется язык как орудие общения и, следовательно, коммуникативность всякой морфемы. Однако о морфемах автор заговорил здесь совсем некстати, поскольку речь об этом будет идти у него гораздо ниже и гораздо более обстоятельно. Да и сам автор считает анализ морфем делом очень трудным и плохо поддающимся формализации (стр. 53 – 54), следовательно, теория грамматических моделей должна исходить не из анализа морфем, но из анализа слова, которое он считает более «очевидным», чем «более сложная» процедура операций с морфемами и алломорфами.
Что же понимает автор под понятием слова? Однако у автора книги слово тоже не получает точного определения. Вместо этого даются либо «фонологические критерии сегментации» речевого потока (как, например, пауза в качестве пограничного сигнала речевого сегмента), либо «конструктивные критерии сегментации». Но никакие фонологические критерии, ввиду исключения из них всякой семантики, не могут определять собою слова. Что же касается конструктивных критериев, то тут уже сам автор вносит семантический момент, чем, безусловно, нарушается чистота и последовательность принятого им вначале внесмыслового анализа языка. Автор пишет (стр. 55):
«Мы будем говорить, что между двумя фонемами х и у проходит граница, если можно опустить часть фразы, включающую х, или часть фразы, включающую у без изменения грамматической правильности фразы».
В этом определении непонятно ни то, что такое «фраза», ни что такое «грамматическая» и тем более «грамматическая правильность». «Конструктивность» понимается здесь просто как значимость. Но без специального анализа этого последнего термина его поневоле приходится понимать обывательски, т.е. очень спутанно. Если воспользоваться примером автора «Он сегодня перестарался» и если «конструктивную» границу он проводит между этими тремя словами в слове «перестарался» между приставкой и остальной частью слова, то становится неизвестным, почему понадобился самый термин «конструктивный критерий». Речь идет здесь, по-видимому, только о простом разделении речи на то, что всякий обыватель называет «словами». Но ясно, что смысловой критерий все же не очень приемлем для автора книги. По крайней мере, выделение морфем представляется ему слишком сложным и даже ненужным,
«…можно выделить основные единицы, которые подлежат анализу, не прибегая к понятию морфемы» (стр. 56).
Даже больше того. Называя фонологический сегмент, в котором начало и конец совпадают с конструктивным сегментом, сегментом правильным, автор книги базирует на этом определение того, что он называет основной речевой единицей:
«Это всякий фонологически правильный минимальный сегмент» (стр. 57).
Тут же даются и два других определения, но они связаны с первым.
Таким образом, то, что лежит в основе речи, лишается всякого морфологического оформления. Но можно ли говорить о слове вне морфологического оформления, хотя бы нулевого? Очевидно, внесмысловой критерий все же берет здесь верх при определении грамматической модели, так как значимость, лишенная всякого морфологического оформления, делается очень абстрактным принципом, и едва ли такая значимость может выделять слова из речевого потока. Поэтому не верится, когда автор книги говорит (там же), что «основная речевая единица практически для нас совпадает со словом». Если обыкновенное слово есть основная речевая единица, то это известно всем школьникам. Если же понятие основной речевой единицы представляет собой нечто новое, то это новое, насколько можно судить в данном месте книги, заключается только в исключении морфемного анализа. Но это исключение морфемного анализа запрещает вводить в определение слова смысловой элемент, которого тем не менее автор требует для своего определения конструктивного критерия сегментации. Таким образом, здесь – явное противоречие. Желая дать теорию моделей без семантики, автор книги тем не менее не может обойтись без ее использования.
Но как бы ни понимать термин «слово», ясно, что ввиду своей минимальности такая единица речи не может исчерпать собою ту основу, на которой можно было бы осуществлять грамматическое моделирование. Традиционное языкознание переходит в этом случае от слова к словоизменению и в дальнейшем к словосочетанию, к области которого относится и предложение, но в данном месте книги автору не нужны ни словоизменения, ни словосочетания.
Фраза
Автор вводит термин «фраза», определение которой он находит у Карцевского:
«Фраза – актуализованная единица коммуникации. Она не имеет собственной грамматической структуры, но обладает особой звуковой структурой, состоящей в ее интонации» (стр. 60).
Конечно, никакая коммуникация не интересует здесь автора книги. Но его очень интересует то, что фраза определяется без всяких грамматических категорий, а является интонационным единством, чего бы то ни было, хотя бы и полной бессмыслицы. Автор так и пишет (там же):
«Фраза – это любая упорядоченная последовательность слов».
Даже интонация является здесь для автора не обязательной, хотя, вообще говоря, он ее не исключает и даже иногда ею пользуется. Что, однако, значит «упорядоченность» в том или ином сочетании слов, которое никак не регулируется грамматически, остается совершенно неизвестным. Автор считает фразами не только такие, как «кентавр выпил круглый квадрат» или «идея яростно спит», но и такой бессмысленный набор слов, как «сплю идея яростно» или «пришел с». Однако тут же выясняется, что автор напрасно запугивал нас такими бессмысленными фразами. Оказывается, что в дальнейшем он будет пользоваться только «отмеченными» фразами, т.е. теми, которые встречаются в естественных языках, и даже фразами «грамматически правильными». При этом опять-таки остается неизвестным, зачем нужен структуралистам термин «отмеченная фраза». Ведь, казалось бы, только такими фразами и занимается языкознание.