Муллу Ибадуллу предостерег Шоу. Он приехал накануне прямо из Пешавера и назвался бомбейским торговцем: «Хочу купить каракульских смушек». Но какой он торговец? Посмотришь, сразу видно, что военный. Да и никакой он не индус, хоть и носит малиновый тюрбан.
Из Пешавера Исмаил Диванбеги с посыльным предупредил: «Приедет господин Шоу. Поуважительней с ним. Он не просто Шоу, он Пир Карам-шах, вождь племени. Он хочет быть Шоу, торговцем. Пусть будет».
Имя Пир Карам-шаха было достаточно известно. Говорили, что нынешний король Хабибулла Газий сделался королем из водоноса Бачаи Сакао благодаря деньгам и помощи Пир Карам-шаха. С такими купцами надо держаться как на острие меча.
А Шоу, или как его, Пир Карам-шах, прямо сказал мулле Ибадулле про Сахиба Джеляла: «Проверьте! Откуда явился? Бывает в Советском Туркестане, но его там не трогают. В чем дело? Поищите! Попытайте с пристрастием!»
Поговорить с Шоу толком не удалось. И мулле Ибадулле пришлось думать и решать самому. «Искал» он, по обыкновению, грубо. Еще немного, и он дал бы знак... Проще, когда человека нет. Иди потом доказывай. Искусство «выталкивать людей в небытие» мулла Ибадулла заимствовал из поучений Хаджи Ахрара — знаменитого в средние века главы ордена дервишей Накшбендие. Из древних философских трактатов мулла Ибадулла запоминал лишь то, что сулило скорую пользу. Попался непонятный, сомнительный человек вроде Сахиба Джеляла — одна борода чего стоит,— возникли сомнения. Что там долго разговаривать, канителиться. Махнул рукой — и нет ни сомнений, ни сомнительной личности. И вот нате! Сомнительный человек оказался карздором самого эмира бухарского.
В мусульманских странах в понятие «карздор» вкладывается совсем иной смысл, чем европейское — должник. На Востоке карздор почтенная личность, облеченная доверием купеческой общины, делец, которому можно препоручить свои деньги, имущество, честь семьи, судьбу первенца, все свое имение. Карздор не подведет. С карздора не берут расписки. Напротив, кредитор сам вручает должнику письмо о том, что дал ему такую-то сумму на такой-то срок. Письмо карздор хранит у себя. Оно служит напоминанием о состоявшейся сделке. Брать расписку с должника противно обычаю и совести. Недоверчивого кредитора высмеют иа базарах всего Востока. Ну, а карздор скорее продаст жену и детей, да и самого себя в вечное рабство, чем подведет давшего ему взаймы. Иначе позор падет на его голову и на потомство до седьмого колена.
Неясное в голове Ибадуллы стало ясным. Подозрительная личность господин Сахиб Джелял оказался почтенным, уважаемым человеком, ибо сам эмир дает, оказывается, ему взаймы. Горький вздох разочарования мгновенно превратился во вздох умиления, и... мулла решил извлечь из обстоятельств пользу. Не слишком ли он напугал Сахиба? Не понял ли тот, какая опасность ему угрожала? Не нажалуется ли он эмиру, что с ним обращались неподобающе? Надо поспешить загладить, усахарить. А все сомнения и подозрения — оставалось их достаточно — запрятать поглубже.
С самым низким подобострастием он теперь умолял Сахиба Джеляла присесть:
— Светоч торговли Востока и Запада, светило коммерции, господин мудрости, умоляю, не ставьте вашему рабу в укор, э, настойчивость.
«Мы уже и «светоч» и «светило», — думал Сахиб Джелял. — Но осторожность! И «светоч» и «светило» имеет голову, у которой шея-то одна».
А мулла Ибадулла Муфти лебезил:
— Такой высокий гость! Э, желанный гость! Разве мыслимо отпустить такого гостя, э, без плова!
Излюбленное многозначительное «э» муллы Ибадуллы навело на мысль о восточных снадобьях, которые, по слухам, помогали хозяевам Кала-и-Фатту избавляться от мешавших им людей.
— Э, молю, э, не отказывайтесь! «Отец пищи» уже доспевает в казане. Тем временем позвольте вашими мудрым советами просветить, э, ничтожные наши мозги.
— Вы почтеннейший из духовников, а мы разбираемся лишь в делах купли и продажи, — заметил Сахиб Джелял, пряча усмешку в бороду,— Наши скудные мозги уже высохли на ниве философской мудрости, не то что ваши. Вон какая у вас голова... круглая. А лоснится так, словно мозги проступают от избытка. Вы превзошлц все тайные тонкости священных сур корана. Мы простой смертный, торгаш, базарчи, и позвольте нам...
— Но вы мудрец и сами знаете, — заерзал мулла Ибадулла,— что джихад, священная война, есть купля-продажа на рынке жизни смерти, где покупатель — сам аллах всемилостивый, а продавец — правоверный мусульманин.
Что же осталось Сахибу Джелялу? Он величественно кивнул, но тут же иронически добавил:
— Увы, если сравнивать с вами, в вопросах истолкования книг мы бродим в потемках.
Он говорил с важностью, спокойно. Кажется, опасность прошелестела мелкими шажками мимо, но тут же озноб коснулся спины.
Широченное сюзане, висевшее поперек михманханы, заколебалось, и из-за него в выходную дверь выскользнули две фигуры. Видимо, мулла Ибадулла принял меры предосторожности.
— Во время своего эмирства, — хмыкнул Сахиб Джелял, — Алимхан приказывал рядом с болтунами-сплетниками выставлять у ворот арка на позор господ наушников. Их прибивали не за язык, а за ухо. Это тоже очень больно.
Он не мог не поглумиться. И мулла понял это.
— Э... настоящий вы, э, шутник.— Вся луноподобная физиономия муллы Ибадуллы покрылась морщинами. — Ну, э, ни одно ненужное слово не выпорхнет из нашей михманханы.
Как могут меняться люди! Только что волк показывал «зубы свирепости», а уже пресмыкается. Сколько у него, проклятого, лиц! Что он вытворит еще!..
— Вижу, господин премудрости, вы достигли высших степеней знания!
«Проглотил ты жабу, господин льстец, — мелькнула мысль. — Льешь сироп подобострастия, господин лицемер. В душу лезешь».
А в узеньких щелочках глаз муллы Ибадуллы тлела хитринка.
— Говорил пророк: «Поклянись тремя клятвенными обещаниями «атали», «биали», «ваали». И доверие тебе!»
— В чем же, святейший Ибадулла, надлежит мне клясться? Что же я должен клятвенно подтвердить вам, а?
«Проклятый все же не верит», — подумал Сахиб Джелял.
— Виновник всех причин — аллах. Поклянемся же перед его лицом тремя способами, что вы и мы будем помогать и содействовать друг другу, э, во имя чистого исламского вероучения.
— И даже против эмира?
Гримаса перекосила лицо Ибадуллы. Нет, Сахиб Джелял не наивен и не прост.
— Виновник, то есть, э, причина всех причин — бог, — молол он, с трудом ворочая неповоротливым языком, — и чтобы возвеличить великое имя его, мы вознесем к его престолу тайные, э, тайные молитвословия. Дабы, э, не волновать его высочество. Дабы не обременять излишними заботами.