себя, но к его возвращению из Италии квартира должна быть пуста и безмолвна. Сказав все это, Генри наблюдал, как кухарка пытается взять себя в руки, пытается поблагодарить его и одновременно ей не терпится побежать к мужу и как можно быстрее сообщить новость. Она непрестанно благодарила, взволнованно пятясь до самой двери, где развернулась и пулей вылетела из комнаты.
До своего отъезда в Италию он больше не упоминал о сестре миссис Смит в разговорах с ней. Он ясно высказал свои условия и считал неделикатным повторять их снова. И снова видеть миссис Смит в роли униженной просительницы ему тоже не хотелось. Таким образом, живя в Италии, он искренне считал, что сестра миссис Смит лично ему не будет ничего стоить, а все следы ее пребывания исчезнут к его возвращению.
Однако, переступив порог своей квартиры два месяца спустя, он узнал, что больная до сих пор находится у него дома. Его удивило, что мистер Смит, встречавший его в прихожей, об этом ни словом не обмолвился. Когда, едва скрывая раздражение, он попросил Смита передать жене, что мистер Джеймс желает видеть ее у себя в кабинете, тот воспринял это как должное, без особого волнения. Миссис Смит, как ему показалось, держалась гораздо храбрее, чем когда бы то ни было. Она тихо стояла перед ним, полностью владея собой. Да, сказала она, сестра ее до сих пор здесь, у нее рак, и миссис Смит ждет от мистера Джеймса совета, как ей поступить.
Случись такое в романе, его персонаж дал бы миссис Смит язвительную отповедь, но Генри понимал, что ее сестра лежит пластом в соседней комнате и миссис Смит несет весь груз ответственности за нее, который он должен разделить, поскольку больная находится под крышей его дома.
– Доктор придет? – спросил он.
– Сэр, он уже был здесь.
– Не могли бы вы послать за ним снова как можно скорее? Я бы хотел побеседовать с ним сам.
Доктор оказался мрачным и любопытным типом. Он пожелал узнать, в каком статусе пребывает сестра миссис Смит в этом доме. Генри настоял, чтобы они вернулись к обсуждению чисто медицинских вопросов. Совершенно очевидно, сказал доктор, что эта дама нуждается в еще одной операции, после которой ей будет необходим тщательный уход, но он не уверен, что такой уход может быть ей предоставлен.
– Уход стоит денег. Все это дорого стоит, – сказал он.
Когда Генри открывал ему дверь, миссис Смит маячила в прихожей.
– Вы можете проследить, чтобы ей была проведена операция, и сообщить мне, какой именно уход будет необходим после? – резко спросил он.
– Все это весьма дорого стоит, должен вас предупредить, – сказал доктор перед уходом.
Как-то раз, две недели спустя, пока пациентку готовили к операции, Генри узнал, что мистер Смит пьет. Он дождался, пока Смиты оба ушли, услал горничную с каким-то поручением, а сам пошел на кухню, где обнаружил пустую бутылку из-под виски и несколько бутылок из-под крепленого вина и хереса. Позднее он проверил хозяйственные счета и убедился, что эти бутылки куплены не за его деньги. Он почувствовал себя нелепо и решил, что больше никогда не будет шарить по кухне. Если Смитам угодно покупать алкоголь, они вольны это делать, пока это не сказывается на их работе. Взгляд мистера Смита порой казался ему, что называется, остекленелым, особенно ближе к вечеру, но, возможно, так на нем сказываются переживания о здоровье его свояченицы, а не пьянство.
Из больницы поступило две новости: что операция прошла успешно и что больной требуется круглосуточный уход самое меньшее в течение месяца. Генри понимал, что сестре миссис Смит просто некуда податься. Поскольку собственных гостей у него пока не намечалось, ему было бы трудно, думал он, ежедневно ходить мимо гостевой комнаты, зная, что она пустует, в то время как сестра миссис Смит, уже пожившая там, бедствует неизвестно где. Да и миссис Смит пришлось бы теперь гораздо тяжелее. Он знал, что она собирается с силами, дабы пойти на приступ его сострадания. Сгустившаяся в доме гнетущая атмосфера этих приготовлений стала ему уже невыносима, и он решил предвосхитить разговор, полный смиренных и умоляющих интонаций, и заранее уведомить миссис Смит, что он снова поселит ее сестру в гостевой и возьмет на себя траты, связанные с уходом за ней, при условии, что остальная часть его квартиры и его покой останутся неприкосновенны.
Смиты были очень ему благодарны. Когда сестра поправилась и вернулась на работу, миссис Смит даже произнесла краткую торжественную речь, сообщая ему эту новость. Впрочем, куда важнее было то, что, вовлекшись в заботу о здоровье кухаркиной сестры, он, похоже, оказался незримо привязан и к судьбе самих Смитов. Ясное дело, что стоит теперь кому-нибудь из них заболеть, возникни у кого-нибудь из них необходимость в какой-то иной помощи, все это ляжет на плечи их работодателя. Платил он им хорошо, а расходов у них практически не было, поскольку мистер Смит донашивал одежду своего хозяина, а миссис Смит была совершенно непритязательна в этом отношении, так что Генри допускал, что они все свое жалованье откладывают на счастливую и безбедную старость.
Его согласие помочь им в трудную минуту не повлияло на качество обслуживания, лучше оно не стало. С другой стороны, радикальных ухудшений тоже не произошло. Миссис Смит по-прежнему выслушивала по утрам его инструкции и исполняла их по мере сил. Мистер Смит по-прежнему пил, но без каких-то пугающих признаков потери приличий, разве что, если внимательнее присмотреться, его речь и походка во второй половине дня казались несколько затрудненными. И все-таки кое-что изменилось. Миссис Смит теперь не стеснялась в присутствии хозяина обсуждать с мистером Смитом вопросы, не связанные с ведением хозяйства. Она знала, как дорожит Генри тишиной, и не могла не знать, что он предпочел бы, чтобы личные дела они обсуждали исключительно у себя в свободное от работы время. Но сделать ей замечание Генри не мог – в те дни, когда он оказал благотворительную помощь ее сестре, она одержала незримую победу в условной баталии с ним, которая позволила ей чувствовать себя более вольготно в его доме. Участие, проявленное им к ее сестре, его милосердие и сострадание сократили дистанцию между ним и миссис Смит.
Генри был настолько взволнован и озабочен накануне переезда в Рай, что не обратил внимание на то, как эту новость восприняли Смиты. Ему казалось, что уже пожилой супружеской чете должны понравиться и маленький город, и немалые преимущества Лэм-Хауса. Во всяком случае, открыто они не возражали, а Генри