Кроме ратных людей, в монастырь набилось множество поселян из монастырских слобод, сожженных отчасти неприятелем, отчасти самими жителями. Это многолюдство имело и выгоды, и невыгоды: здоровые и нестарые поселяне были годны на военное дело в случае нужды, но зато женщин было так много в тесном пространстве, что иным приходилось родить младенцев при чужих людях, и никто со срамотою своей не скрывался. Теснота увеличивалась еще от множества скота, загнанного в монастырскую ограду.
Начиная осаду, Сапега стал на западной стороне, а его помощник Лисовский – на юго-восточной.
Воеводы, ратные люди и все находившиеся в осаде целовали крест стоять крепко и верно. Распределили людей, кому где находиться. Назначили голов из старцев и дворян, по башням и воротам устроили орудия и строго приказали, чтоб всякий знал свое место. Других назначили помогать им и подавать все нужное. Оглашено было, чтобы никто без воеводского позволения не смел выступать на вылазку.
Тем временем осаждающие покатили из своего лагеря туры на колесах – девять подвижных деревянных батарей – и расставили вокруг монастыря. Из девяноста орудий, поставленных на туры, начали палить по монастырю каждый день с утра до вечера. Стреляли и ночью. Но эти выстрелы мало вредили осажденным. Орудия у поляков были небольшие и стояли довольно далеко, так что ядра не долетали до монастыря, а падали в пруды и на пустые места; те же, которые попадали в стены, были уже на отлете и только царапали камни.
Наконец был предпринят первый приступ. Вокруг всего монастыря растянулись разнородные рати: тут были и поляки, и литва, и казаки донские, и татары, и инородцы. И свои, русские московские люди, слуги «вора», были тут же. Крикнуло все войско громким голосом – и бросилось к монастырю; катили деревянные тарасы[61] на колесах, чтобы защищаться от выстрелов, несли лестницы для приступа.
Уже темнело. Весь монастырь поднялся на ноги, все поспешили на стены, принялись палить. Когда осаждающие подходили ближе, выстрелы из монастырских пушек и пищалей так их поражали, что у них вся отвага пропала. Они побросали свои лестницы и тарасы и обратились в бегство. Довольно и полегло их.
Ободренные защитники выскочили из монастыря и потащили в ограду брошенные лестницы, покатили туда же и тарасы: на несколько дней было на чем готовить пищу, и не нужно было подвергаться опасности, выходя за дровами.
Удачно отбитый приступ придал бодрости осажденным: святой Сергий словно бы вступился за обитель свою. Однако же поляки стали теперь хитрее и, отвлекая внимание стрельбой по стенам, втихомолку вели под них подкопы, надеясь заложить туда порох и подорвать.
Известие об этом получилось в Троице случайно – не выдержал пыток пленный поляк и выдал замыслы своих. Но где находятся подкопы, он не знал.
Весть возбудила ужас. Самые пылкие и отважные защитники монастырские, готовые выступить на вылазки, теряли мужество при мысли, что могут неожиданно взлететь на воздух. Подкопы начали искать, но действовали вслепую, наудачу и ничего не могли найти.
Страх по-прежнему одолевал осажденных: ожидали с часу на час смерти; толпы мужчин, женщин, детей теснились в церквах, желая по крайней мере, чтобы смерть застала их посреди благочестия.
Для поднятия бодрости решили сделать вылазку. Архимандрит рассказал, что видел в эту ночь святого Сергия, и тот возвестил, что Богородица с ангельскими силами молит Бога о сохранении обители. После этого ударили в осадные колокола, пошли в бой не одни ратные, но и слуги и крестьяне. В тот день не успели найти подкопа и уничтожить его, но троицкой рати посчастливилось взять несколько неприятельских орудий со всем нарядом.
Наконец удалось добраться и до подкопа! Двое смелых крестьян Клементьевской слободы, Никон Шилов и Слота, набрели на устье его. Они вскочили туда, заткнули отверстие и зажгли порох, насыпанный там. Подкоп взорвало, мужики-богатыри погибли; но то, что давно искали, было найдено.
Защитники приободрились. Вылазка следовала за вылазкой, причем иноки в боевом деле не отставали от ратных. Не один из монахов отличился, сражаясь за обитель святого Сергия.
Старец Нифонт с двумястами ратниками и тридцатью монахами отбил несколько туров, которые тогда слабо охраняли, потому что поляки были заняты дракою. К ним присоединились другие монахи и успели захватить также восемь полутарных пищалей, разного оружия, нескольких пленных и возвратились со славою.
После этого Сапега с Лисовским долго не делали приступов, решив взять монастырь осадою.
Настала зима. Поляки и их московские пособники жили в построенных наскоро избах и землянках. Продовольствие они получали грабежом по соседству.
Монастырские люди делали на них частые вылазки и порою отбивали продовольствие. На этих вылазках многие приобрели славу и честь. Был в Троице один такой крестьянин по прозвищу Суета. Росту он уродился огромного и был очень силен, но неловок, неумелый в деле ратном. Над ним посмеивались; ему надоели эти насмешки. Как-то раз схватил он бердыш[62] и сказал:
– Либо умру, либо славу получу от всех!
Бросился на неприятеля и так начал поражать врагов, что никто против него устоять не мог!
Конечно, в осаде сидеть – не пироги есть. Поляки задавали хлопот! Однажды принялись разрывать плотину, чтобы оставить монастырь без воды. Насилу успели осажденные отвести воду в новое озеро в середине монастыря.
Трудно было доставать дрова. Раз какие-то удальцы решили из монастыря отправиться за дровами, и враги чуть было не отрезали их, да еще и овладели воротами монастырскими, называемыми Каличьими, и едва не ворвались большим числом в середину обители. Насилу отбили их камнями, которые метали из пращей!
А сколько раз бывало, что выходят крестьяне с оружием рубить хворост, а уж не ворочаются. Отец пойдет за дровами, чтобы согреть семью, и пропадет. Дети разведут огонь, а сами говорят:
– Вот это мы отца своего кровь пьем!
Между тем, как это бывает порою при осаде, враги так привыкли одни к другим, что в промежутках между драками дружелюбно общались между собой. Иногда литовские люди или московские, служившие «вору», подъедут к воротам монастырским и попросят вина; им и вынесут, иногда даром, иногда на обмен; тут враги вместе пили вино, шутили, подсмеивались друг над другом; иногда расходились подобру-поздорову, грозясь друг другу задать беды на стычке. Но случалось, что таких поляков, любителей пропиться, троицкие защитники хватали и уводили в полон.
Несмотря на явную неудачу Сапеги и храбрость защитников, осада привела к великим бедам. Пока еще можно было пребывать на воздухе, толпы народа помещались на дворе; настала зима, и надобно было тесниться в душных покоях. Теснота была невыносимая. Воду пили скверную, был недостаток в хорошей пище. Вонь и смрад царили в покоях, вонь стояла на дворе от зарезанных и павших животных; открылась цинга. Пухли у людей десны, вываливались зубы. У других по телу от нечистоты делались струпья и раны; иные страдали поносом и, ослабев, не могли двинуться с места; некому было ухаживать за больными. Смертность возрастала. Сначала хоронили трупы десятками на день, потом более и более. С утра до вечера только и слышно было, что пение похоронное да плач оставшихся сирот.