чтобы соединиться.
Ты понимаешь теперь мои мысли на этот счет – ясные и искренние: это было возможно, но теперь этого никогда не произойдет. Была ли Кее Фос права, испытывая отвращение ко мне? Был ли я прав в своем упорстве? Признаюсь, мне это неизвестно. И я вспоминаю и пишу об этом не без боли и печали: мне бы очень хотелось лучше понять причины поведения Кее Фос в то время, понять, как получилось, что ее и мои родители повели себя так недобро и непримиримо, что выражалось не столько в их речах – хотя и в них, притом очень определенно, особенно в тех, что были более уклончивыми по содержанию, чем по форме, – сколько в полном отсутствии в них настоящего, теплого, живого сочувствия. Я не могу выразиться мягче, однако все же воспринимаю это как их умонастроение, о котором предпочитаю забыть.
Сейчас – в нынешних обстоятельствах – это превратилось в подобие большой глубокой раны, которая зажила, но которую я всегда буду чувствовать.
Тогда – той зимой – мог ли я тотчас же вновь ощутить «любовь»? Совершенно ясно, что нет. Но разве плохо, что ничто человеческое во мне не умерло и не притупилось, что именно мое горе пробудило во мне сочувствие к другим? Я думаю, что нет. С самого начала я увидел в Син такого же одинокого и несчастного человека, как я сам. Итак, будучи несломленным, я пребывал именно в таком душевном состоянии, которое побудило меня оказать ей практическую поддержку, что помогло и мне самому остаться на ногах. Но постепенно, мало-помалу отношения между нами стали меняться. Появилась определенная потребность друг в друге. Такая, что мы все время проводили вместе, чем дальше, тем больше проникая в жизнь друг друга, и тогда появилась любовь.
Тео, возможно, я затрону болезненную для тебя тему, объясняя, что имею в виду. В прошлом ты тоже испытывал к простолюдинке то, что родители называют «иллюзией», тогда из этого ничего не вышло – не потому, что ты не смог пойти по тому пути, но потому, что обстоятельства изменились, а ты с тех пор приспособился к жизни в другом круге и занял там прочное положение, и если ты захочешь жениться на женщине своего сословия, это не будет воспринято как новая иллюзия. Тебе не сделают ни одного замечания, и даже если первая история закончилась ничем, новая любовь может дать свои плоды, и ты добьешься успеха. По-моему, твой путь заключается в том, чтобы ни в коем случае не жениться на женщине из народа – простолюдинка была для тебя так называемой иллюзией; теперь же твоя реальность – женщина такого же положения, как Кее Фос.
Однако для меня все наоборот: моей иллюзией (ХОТЯ Я СОВЕРШЕННО НЕ СЧИТАЮ ЭТО СЛОВО ИЛИ ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПОДХОДЯЩИМ ИЛИ ПРАВИЛЬНЫМ НИ ДЛЯ МОЕГО, НИ ДЛЯ ТВОЕГО СЛУЧАЯ) была Кее Фос, а реальностью стала женщина из народа.
Мое положение во многом отличается от твоего. Твоя неудача постигла тебя, когда тебе было двадцать лет, моя меня – в прошлом году, но несмотря на то, что и ты, и я пережили иллюзию, неудачу, или что там еще – я действительно не знаю, как это назвать, – это не исключает ни для тебя, ни для меня возможности испытать нечто более реальное. Ибо я серьезно полагаю, что ни ты, ни я не созданы для целибата.
Вот к чему я веду: то, что между мной и Син, – это подлинное; это не сон, это реальность. Я считаю благословением то, что мои мысли и моя работоспособность нашли точку приложения, определенное направление. Я испытывал глубокую страсть к Кее Фос, и она в некотором отношении была очаровательнее Син, но разве любовь к Син из-за этого может быть менее искренней? Разумеется, нет. Потому что обстоятельства слишком серьезны и все сводится к действиям и практике, и так было с самого начала, как только я ее встретил.
Понимаешь, каков результат?.. Когда ты приедешь, ты не найдешь меня подавленным или меланхоличным, но окажешься в обстановке, которая, по моему мнению, успокоит тебя или, по крайней мере, порадует: новая мастерская, молодая семья.
Не воображаемая или таинственная мастерская, а такая, которая укоренена в полноценной жизни. Мастерская с колыбелью и ночным горшком. Где нет застоя и все располагает, подталкивает и побуждает к деятельности.
Теперь, если мне станут пенять, что я не умею обращаться с финансами, я покажу мой уголок. Я приложил все усилия, брат, чтобы ты увидел (и не только ты, а каждый, у кого есть зрение), что я стараюсь подходить ко всему с практической стороны и порой мне это даже удается. HOW TO DO IT.
Этой зимой мы пережили ее беременность, у меня были расходы на обустройство – сейчас она стала матерью, а я четыре недели болел и все еще не поправился, – но, несмотря на все это, помещение остается чистым, красочным, светлым и прибранным, и у меня есть мебель, постельное белье и рисовальные принадлежности, которые необходимы.
Я потратил на это столько, сколько было нужно, без сомнения, это немаленькая сумма, но твои деньги не выброшены на ветер: появилась новая мастерская, которая пока не может обойтись без твоей поддержки, но при этом заполнена мебелью и необходимыми инструментами, не теряющими в цене, и в ней постепенно будет создаваться все больше рисунков.
Как думаешь, старина, если ты сейчас приедешь и зайдешь сюда, в жилье, наполненное жизнью и событиями, и будешь знать, что ты – основоположник всего этого, не испытаешь ли ты чувство настоящего удовлетворения, гораздо большего, чем если бы я был старым холостяком и прожигал свою жизнь в кафе? Хотел бы ты, чтобы было иначе??? Тебе известно, что я не всегда был счастлив, но очень много страдал, и теперь благодаря твоей помощи для меня наступила молодость, я начал по-настоящему развиваться.
Сейчас я только надеюсь, что ты продолжишь наблюдать за этими решительными изменениями, даже тогда, когда кто-нибудь будет утверждать, что с твоей стороны было и остается неразумным помогать мне. И что в существующих рисунках ты станешь видеть, как и прежде, зерна будущих. Еще немного времени в больнице, и я вновь приступлю к работе, а Син с малышом – к позированию.
Мне ясно как день: нужно прочувствовать то, что делаешь, нужно жить в реальности семейной жизни, если хочешь передать эту семейную жизнь в мельчайших подробностях, будь то мать с малышом, прачка или швея – не важно. Благодаря упорному труду рука постепенно начинает подчиняться этому чувству. Но избавиться от этого чувства и отказаться от дара иметь собственную семью было бы самоубийством. Поэтому я говорю: «Вперед!» – несмотря на мрачные тени, проблемы, сложности, также связанные, к сожалению, с вмешательством и пересудами людей. Тео, уверяю тебя, хотя я, как ты верно заметил, ни во что не лезу, меня это часто ранит до глубины души. Но знаешь, почему я им больше не противоречу и держусь в стороне от этого? Потому что я должен работать и нельзя, чтобы из-за пересудов и трудностей я сбился с пути.
Но я держусь в стороне от этого не потому, что боюсь их, или потому, что мне нечего сказать. Как я часто замечаю, в моем присутствии они не говорят ничего подобного и даже уверяют, что ничего не говорили. Что касается тебя: если ты будешь знать, что я не вмешиваюсь потому, что не хочу нервничать и боюсь, что это повлияет на мою работу, то поймешь, чем обусловлено мое поведение, и не воспримешь это как малодушие с моей стороны, не правда ли?
Не думай, будто я считаю себя идеальным или не вижу своей вины в том, что многие считают меня неприятным типом. Часто я впадаю в ужасную и тягостную меланхолию, обижаюсь и настолько нуждаюсь в сочувствии, что это сравнимо с жаждой и голодом, – и когда не получаю этого сочувствия, становлюсь демонстративно безразличным, едким и начинаю подливать масла в огонь. Я не люблю компании и не люблю общаться с людьми, зачастую мне мучительно и сложно с ними разговаривать. Но знаешь, в чем едва ли не главная, если не единственная причина всего этого? В элементарной нервозности: я – человек весьма чуткий как в физическом, так и моральном отношении – приобрел это свойство в годы чрезвычайной нужды. Спроси об этом любого врача, и он сразу поймет, что это не могло закончиться иначе: ночи, проведенные на холодных улицах, под открытым небом, боязнь не найти пропитание, постоянное внутреннее напряжение из-за отсутствия работы, ссоры с друзьями и семьей как минимум на