Она произнесла эти слова с неподдельным восхищением, так что упрек в них был едва различим. Эммануэль решила объяснить свою позицию:
– Единственное, чего я по-настоящему боюсь, – это навсегда потерять возможность меняться.
– Но быть красивой до конца жизни – это что-то! – вслух высказала свои мысли Лона.
Эммануэль отреагировала мягко, но уверенно:
– «До конца жизни» – весьма расплывчатое понятие. Залог успеха и безопасности заключается именно в переменах.
Илона поддержала ее с готовностью рыцаря, рвущегося атаковать крепость противника:
– Тут я на твоей стороне! Ни к чему все время оставаться в одном образе!
Хироши с невозмутимым видом сдавил торчащие соски девушки, а затем облизал пальцы. Лона обратилась к нему, чтобы хоть как-то вовлечь его в разговор:
– Положим, ваша симпатичная зверушка так и будет до конца своих дней переливаться всеми цветами радуги. Но вы на самом деле уверены, что на женщину препарат окажет такой же эффект?
– Презумпции достаточно, чтобы исключить любые тесты in vivo[61].
Понимая, что презумпция, то есть предположение, которое считается истинным до тех пор, пока его ложность не будет бесспорно доказана, – это еще не доказательство, Аурелия ухватилась за эту мысль и обратилась к Эммануэль:
– Если бы я знала, что смогу изменить твое решение, я бы согласилась протестировать препарат на себе. Когда еще мне представится возможность сделать что-то исключительное ради моей любви к тебе?
Эммануэль надолго замолчала, крепко обняв свою любовницу. Наконец она произнесла:
– Я никогда и ни за что не позволю другим делать ради меня то, чего бы я не захотела делать сама. Даже и думать забудь!
Лукас решил закончить спор:
– Как по-вашему, кому я вообще могу позволить участвовать в столь опасном эксперименте с необратимым результатом?
– Мне!
* * *
Реплика прозвучала спокойно и ясно; в ней не было и тени шутки или лихачества. Повисла неловкая тишина. Какую-то секунду все ошарашенно переглядывались, но даже этого времени было достаточно, чтобы понять: никто из присутствовавших эту фразу не произносил.
Тогда они, повинуясь некому единому порыву, повернулись в ту сторону, откуда донесся голос.
Увлеченные спором, они совершенно не заметили, как в комнату вошла девушка и некоторое время незаметно следила за ходом беседы.
Судя по ее возбужденно сверкавшим глазам, услышала она достаточно, и решение ее было принято вполне обоснованно.
Лукас не знал, кто она такая, однако восхищенное лицо Эммануэль освободило его от ненужных расспросов.
Девушка подошла к нему. Ее волосы были заплетены в светлую – почти белую – косу, а глаза цвета зеленой листвы почему-то вызвали у молодого ученого легкое головокружение. Он чуть было не воскликнул:
– Но почему? Почему ты? Зачем? Ты и так сияешь красотой! Ты – уже радуга! К чему тебе мои квазикристаллы, когда ты и без них – настоящий самородок!
* * *
Но он промолчал.
Видимо, девушка испугалась, что тот ее не услышал, поэтому она сказала, твердо и спокойно, так, что у Лукаса не осталось никаких сомнений: от своего решения она не отступится.
– Я хочу, чтобы ты меня изменил. Я не боюсь.
5
Петра предпочитала ковать железо, пока оно было горячо.
На следующий же день она пришла к Эммануэль.
– Почему ты отказываешься меня поддержать? – с ходу возмутилась она.
– Превратиться в радугу – это ребячество.
– А тебе не кажется, что люди должны быть свободны в своем выборе? И могут изменяться так, как захотят?
– Я тебе о том и говорю! Если ты изменишься раз и навсегда, то ты уже не будешь свободна! Ты будешь щеголять радужной окраской день за днем, до конца жизни. Как думаешь, когда это тебе надоест? И когда это надоест другим?
– Но ведь по сути ничего не изменится? Ведь я и так до самой смерти вынуждена ходить с волосами, глазами и кожей одних и тех же цветов!
Эммануэль смягчилась:
– И все же сейчас ты не так бросаешься в глаза.
– Вот как? И тем не менее все смотрят на меня как на какую-то диковинку.
– Потому что ты красива.
– Что ж, пусть я красива, пусть люди и так глазеют на меня, разинув рты, но ведь я могу быть еще красивее! Я стану абсолютно красивой, понимаешь? И поможет мне в этом только зелье твоего ученого.
Тут в голову Петре пришла какая-то мысль, и она звонко рассмеялась:
– И я не понимаю: почему вся эта запретная красота должна утомить меня быстрее, чем красота настоящая?
– Сейчас твоя красота естественная и неповторимая.
– Ну, кто-то же должен попробовать, – отозвалась Петра.
«Она права», – подумала Эммануэль.
Но при все же ответила:
– Будь благоразумна.
– А ты сама-то благоразумна? Много ли людей поддерживают твои начинания, твои идеи в отношении любви или брака? Думаешь, они считают тебя нормальной? Нет. Ты тоже неповторима.
– Не знаю, что думают о моих идеях люди, да мне это и неважно, – сказала Эммануэль. – Мне достаточно любить тех, кто, так же как и я, находится в поисках лучшего мира.
– Я тоже хочу жить в лучшем мире. Но я не умею мыслить как ты, у меня другое сознание. Я не могу делать то, что делаешь ты, у меня другое тело. Поэтому я хочу действовать иначе. Быстро и наверняка, как комета.
«Действительно, а что мы на самом деле знаем об этом препарате? – подумала Эммануэль. – А ведь именно с ним мы ассоциируем лучшее будущее».
Глаза Петры возбужденно блестели.
– Даже если я не могу быть такой, как ты, – произнесла она, – я хочу быть рядом с тобой, в твоем мире. И тогда ты меня полюбишь.
– Разве я тебя не люблю?
– Недостаточно.
* * *
Эммануэль бы не хватило духу заниматься с Петрой любовью. Впрочем, та и не пыталась ее соблазнить. Она ушла, не сказав больше ни слова, поскольку понимала: хозяйку убедить не удалось.
Но несколькими днями позже она все же вернулась. Петра не стала повторяться; на этот раз она привела новые аргументы.
С каждым разом Эммануэль было все труднее разубедить ее. Не то чтобы доводы Петры были такими уж неопровержимыми, но просто их становилось слишком много.
* * *
При этом, похоже, Аурелия поддерживала Петру в ее начинаниях:
– Быть с тобой, – говорила она Эммануэль, – это значит всегда опережать время. Ты всегда впереди других. И всегда делаешь то, что другие еще и не думают делать. Петра старается вести себя как ты, когда хочет узнать то, чего ты не знаешь, желать то, чего ты не умеешь желать, совершить такие поступки, которые тебе показались бы попросту сумасшедшими. Когда она стремится выйти за общепринятые рамки, она следует твоему примеру. Она мечтает перейти от конечного в бесконечному.