Читать интересную книгу Спасение по-русски - Иван Стрельцов

Круто повернувшись, Ганс вернулся к стенду с фотографиями, потом снял портрет и поспешил на кухню, откуда уже доносились дразнящие ноздри ароматы.

На большой чугунной сковороде шипели кусочки сала, подрумянивая картошку, в центре кухонного стола стояла большая эмалированная миска, доверху наполненная квашеной капустой, на ее поверхности темнели влажные шляпки соленых опят. Рядом Волин проворно пластал колбасу, сыр. Ловко управляясь одной рукой, вскрывал банки со шпротами, маслинами.

– А у тебя неплохо получается, – Ганс вовремя спохватился, едва не ляпнув «для покалеченного».

– Жить захочешь – еще не так раскорячишься, – не отвлекаясь, ответил Игорь.

– Ружье у тебя хорошее, ты, наверное, охотник? Какая тут водится живность?

– Я не охотник, – Волин подошел к сковороде и деревянной лопаткой стал перемешивать картошку. – Охота мне не нравится, это несправедливо. Я вооружен, а живность может только убегать. Нет адреналина, сплошное убийство.

«Ну да, настоящий адреналин выделяется, когда жизнью рискуешь, в бою», – Ганс понимал нового знакомого. В Африке он достаточно насмотрелся на наемников, со многими даже был знаком. Среди этой публики в основном попадаются если не отмороженный маньяк, которому нравится убивать и мучить, то наверняка любитель острых ощущений, хотя большинство на словах утверждало, что главное для них – деньги.

– А ружье это, – продолжал морпех, – мне в подарок притаранили Жуков и Орлов, в Чечне взводными у меня были, – пояснил Игорь. – Сейчас ротами командуют на Северном флоте. Ну, как от подарка откажешься? Вот, висит сейчас сувениром на стене. Патроны снаряжены картечью, только не довелось пока проверить их в деле.

Волин сказал не всю правду. Гостившие у него морпехи кроме ружья также подарили АПС, как память о боевом прошлом.

– А кинжал тоже они подарили? – спросил гость не без яда в голосе.

– Нет, это мой трофей, – просто ответил Игорь и поднял вверх левую руку в черной перчатке. – В том последнем бою я как раз свою клешню и потерял, а этот ножик мне жизнь спас. Когда из госпиталя выписался, обратился к нашим мужикам из автосервиса, так они мне этого друга всех горцев осовременили.

– Зря, кинжал потерял товарный вид.

– Я не торгую оружием. – Фраза, брошенная глухим голосом как между прочим, в ушах бизнесмена прозвучала тревожным набатом.

Ганс дождался, когда Волин, выключив плиту, высыпал жареную картошку горкой в большое керамическое блюдо, продемонстрировал портрет и спросил:

– А это вы в Чечне?

Подполковник посмотрел на фотографию долгим взглядом, будто возвращаясь в прошлое.

– Это мы после награждения в Кремле, когда вернулись из Афганистана. Уходили почти двумя десятками, а вернулось только четверо… Вот, Михал Михалыч Лебедев, – Игорь указал на крупного широкоплечего мужчину с огненно-рыжим ежиком на голове, с острозаточенными чертами лица, напоминающими медвежью морду и, несмотря на улыбку, с колючим, настороженным взглядом. – После возвращения ушел в запас и вскоре умер от обширного инфаркта. А это Гога Ковалев, – протез в перчатке ткнулся в улыбающееся лицо блондина, также чем-то похожего на «косолапого» старшего товарища, только намного моложе. – Незадолго до Хасавюрта пропал без вести в Чечне. А это Женя Ким, – четвертый морской пехотинец имел характерные раскосые черты восточного человека, да и ростом не вышел. – В Чечне был вторым моим заместителем, погиб в том же бою, где и меня поцарапало. – Подполковник сделал короткую паузу, потом с горечью произнес: – Вот такая незамысловатая арифметика убыли Героев России.

Краух молча кивнул, а Волин уже вернулся из воспоминаний.

– Ну что, Ганс, сядем здесь, по-домашнему, или хочешь официоза в зале?

– Соскучился по домашним посиделкам, – честно признался немец. За время службы в «Штази» он не раз засиживался с советскими товарищами и знал не понаслышке, что такое «посидеть по-домашнему».

– Ну вот и славно. Тогда иди, верни фотку на место, а я здесь по-быстрому закончу. – Когда Краух вернулся, стол был полностью сервирован, кроме блюд с угощением появились тарелки и рюмки. – Время сейчас смутное, монополии на водку нет, так что черт его разберет, какая из них казенка, а какая паленка, – шмыгнув носом совсем не по-геройски, неловко пробормотал Волин. – А вот за «чапаевку» могу голову заложить. Качество-во! – Перед лицом африканского бизнесмена возник задранный вверх палец. – Ты как насчет «чапаевки»?

– Что такое есть «чапаевка»? – неожиданно не совсем по-русски спросил Краух, находясь действительно в неведении.

– Есть тут у нас один местный умелец, в прошлом инженер-криогенщик, Василий Иванович, соответственно людской молвой по жизни перекрещенный в Чапаева. Он семнадцать лет назад отбыл в командировку в Афган, начинал там еще при короле, а уехал, когда талибы Наджибулу вздернули. И там из подгнившего винограда наловчился гнать самогон. Технологию довел, что называется, до абсолюта. Аппарат сделал не хуже космического корабля. Здешняя его буряковка ничуть не хуже той виноградовки. Так ты как насчет чимергеса?

Слово «абсолют» как-то притупило логический анализ услышанного, и Краух, как заправский выпивоха, махнул рукой. – А-а, давай!

На столе тут же появилась пузатая бутылка с не совсем прозрачной жидкостью. Волин проворно наполнил две рюмки, а бутылку поставил рядом с пакетом апельсинового сока.

– Ну что, камрад. – Морпех поднял свою рюмку и на правах гостеприимного хозяина провозгласил: – Дружба, френдшип.

Ганс взял предложенную рюмку.

– Всегда мы вместе, ГДР и Советский Союз. – Неожиданно процитировал вслух слова из песни о канувших в Лету двух державах.

Как-то само собой получилось, что выпили не чокаясь, как за покойников.

В следующее мгновение в изнеженном благородными напитками желудке немца вспыхнуло адское пламя, а глаза поневоле полезли из орбит. Ганс Краух, к своему ужасу, понял: его отравили…

Следствие ведет…

От монитора в глазах прыгали цветные звездочки. Глеб Кольцов устало откинулся на спинку кресла и, закинув за голову руки, до хруста в суставах потянулся.

Шесть часов работы за компьютером его изрядно вымотали, хотя задание он себе поставил несложное. Найти слабое звено среди тех, кто был осведомлен (хотя бы косвенно) о деловых отношениях между Кутеповым и Краухом.

Таких было немного, всего около двух дюжин, начиная от охранников и секретарши и до заместителей по финансам и экономике. У Николая Ильича, как бывшего гэбэшника, в отношении кадров все было четко, на каждого сотрудника полное досье, в которое было внесено все – от биографии до личных качеств и пороков. Изучая эти «личные дела», частный детектив пытался отыскать наиболее подходящую кандидатуру для «слабого звена». Но с ходу ничего не выходило.

Наиболее подходящим на роль Иуды был Валентин Валентинович Наткевич, юрист, возглавлявший московский филиал РЮШ. Хотя филиал существовал только на бумаге, на самом деле юридическая компания выступала в роли посредника, когда необходимо было вести приватные переговоры с сильными мира сего. Глеб по профилю своей работы неплохо знал психологию юристов, по его твердому убеждению, все они были «адвокатами дьявола» и вопрос предательства был в величине цены. Наткевич был просто лакомым кандидатом в предатели. Только детектив был профессионалом и не мог себе позволить такой роскоши, как эмоции. В данном случае бал вершили логика и факты, а они были неумолимы. Наткевич узнал о существовании Ганса Крауха за три часа до прилета ангольского лайнера (причем инструкция от Кутепова была краткой – имя, фамилия, также распоряжение встретить и препроводить в Питер). За такой короткий срок план не придумаешь и не подготовишь, не говоря уже о том, чтобы навести о фигуранте справки.

«Значит, Валентин Валентинович, пятьдесят восьмого года рождения. Беспартийный. Не судим. Не наш ты клиент», – рассматривая упитанную физиономию с вздернутым носом и хитрыми глазами, подумал частный детектив.

Следующими на очереди были телохранители Николая Ильича – Антон и Дима – оба закончили Рязанское десантное, служили в разведке ВДВ, успели побывать почти во всех горячих точках бывшего СССР. Потом в Приднестровье направили свои стопы в качестве личной гвардии генерала Лебедя. После Хасавюртовского сговора о своем бывшем начальнике выражались лишь сплошной ненормативной лексикой. «Эти ни предать, ни работать втихую на себя не станут, не то воспитание». Такую публику Кольцов также знал неплохо по войне в Афганистане и Нагорном Карабахе.

После телохранителей шла секретарь-референт Нонна Веслова. Типичная серая мышь, променявшая ученую степень в пыльном архиве на светлую приемную перед хозяйским кабинетом. Такие, как правило, тайно влюблены в своего шефа и не способны на предательство.