– Россказни – язык двора, – напомнил де Тосни. – Щепоток там, намек здесь…
Симон поднял брови.
– И о чем же сейчас шепчутся при дворе?
Де Тосни пожал плечами.
– Пусть шептуны сами рассказывают. Достаточно сказать, что епископ Одо из Байё подбирается ко двору и всюду разбрасывает свои сети.
– А… – кивнул Симон, как будто это объяснило все. – Старый паук снова взялся за свое?
– Больше чем когда-либо. Старый король был ему братом, но это не отвадило его от интриг. Теперь он хочет манипулировать племянниками, он считает, что они куда податливее, чем их железный отец. – Де Тосни оглянулся. Никто не мог его слышать, и все же он спрятал рожки. – Потом поговорим, когда устроишься. – Он снова хлопнул Симона по плечу. – Не хочу, чтобы твои овечки замерзли, баранина всегда вкуснее, когда теплая. – Он поклонился, обворожительно улыбнулся Джудит и исчез в быстро сгущающихся сумерках.
– У тебя любопытные друзья, – заметила Матильда с интересом. – У него действительно такая плохая репутация с женщинами?
– Только с теми, у кого тоже плохая репутация, – ответил Симон. – Но известно, что он опасно заигрывал с женами и дочерьми придворных и знати, бывающих при дворе.
– Он женат или помолвлен?
– Пока нет, – коротко ответил Симон.
Матильда кивнула и промолчала, но она успела заметить яркий румянец сестры и тон, каким ей ответил муж. Все разбрасывают сети, подумала она, только одни делают это более незаметно, чем другие.
Матильда привыкла к удобству и роскоши. Хотя мать и склонялась к религиозной жизни, она считала, что надо соблюдать условности, и главный зал в Нортгемптоне убранством был не хуже любого другого в стране. Но ничто не подготовило ее к роскоши большого вестминстерского зала. Уголь горел в декоративных кованых жаровнях, распространяя волны красного жара. Пахнущие известкой свежевыбеленные стены сверкали, не успев еще покрыться неизбежным налетом сажи. На них висели вышивки в деревянных рамах, красиво украшенные щиты и знамена. По всему периметру зала, иногда закрывая вышивки, были развешаны ветви вечнозеленых растений, знаменуя наступающее Рождество, и запах хвои наполнял зал. Пол покрывал толстый слой сухого тростника, по которому были разбросаны пряные травы, издающие приятный аромат. Садовник в Матильде определил бергамот, лаванду и руту.
В зале находились одна или две женщины и множество мужчин, к изумлению Матильды, наряженных богаче женщин.
– Закрой рот, милая, неприлично так глазеть, – прошептал ей на ухо Симон.
– Тебе, верно, Нортгемптон показался очень унылым, когда ты приехал, – заметила она, когда мимо прошел мужчина, пальцы которого были унизаны кольцами, а туника расшита мелким жемчугом и маленькими золотыми бусами.
– Согласен, двор старого короля был скромнее, но ведь сегодня Рождество – вот все и стараются одеться во все самое лучшее.
Самое лучшее у Матильды сводилось к темно-зеленому шерстяному платью, украшенному ожерельем из янтаря, которое когда-то принадлежало ее прапрабабке по отцовской линии. На Джудит было темно-красное платье и золотой крест. Вполне пристойно, но среди ярких бабочек они напоминали монахинь.
– Твоему бы отцу понравилось, – заметил Симон. – Он бы всех превзошел… и я говорю это как похвалу. – Он сжал руку жены. – Хотя по правде, его дочь – более чем достойна его.
Она засмеялась.
– Не надо изображать со мной придворного. У птиц самцы всегда имеют более яркое оперение, так?
Симон ухмыльнулся и подергал ее за одну из толстых кос.
– Хотя, наверное, насчет отца ты прав, – тихо сказала она. – Я помню, он носил золотые браслеты на запястьях. Вижу их, как будто это было вчера. Мать их ненавидела, а я считала очень красивыми.
– Он их и на свадьбу надел, – вздохнул Симон. – Он подстриг волосы и сбрил бороду, чтобы угодить твоей матери. Он и браслеты хотел снять, но я его отговорил. – Он печально улыбнулся. – Мне было всего тринадцать, что я понимал?
Она посмотрела на него сияющими глазами.
– Ты знал его.
– Возможно, – кивнул Симон и прикусил язык, чтобы не сказать, что у Уолтефа, пожалуй, было больше общего с тринадцатилетним мальчиком, чем с женщиной, на которой он собирался жениться.
Затем их провели в конец зала, где на возвышении, окруженный придворными, сидел новый король. При виде Вильгельма Руфуса Матильда остановилась, но толчок в спину заставил ее подойти ближе. Она потупила глаза, подавила желание хихикнуть и присела в глубоком реверансе.
Раздался скрип стула с высокой спинкой. Это поднялся Руфус. Она была поставлена на ноги и попала в мощные объятия, оказавшись лицом к лицу с королем, который фигурой напоминал бочку и не мог похвастать ростом.
– Кузина Матильда, добро пожаловать в Вестминстер. – Голос Руфуса был громким и грубым, напоминающим карканье вороны. Очень светлые, расчесанные на прямой пробор волосы обрамляли грубое, обветренное лицо. На нем была ярко-красная туника, вышитая зеленым. Он напомнил Матильде развратника, которого мать однажды выгнала из церковного прихода.
– Я рада быть здесь, ваша светлость, – ответила она.
– Разрази меня гром, как же ты на отца похожа, верно, Симон?
– Это правда, ваше величество, – согласился Симон. – Она унаследовала от него и умение радоваться жизни.
– Но не способность к опрометчивым решениям, надеюсь? – засмеялся Руфус, и его огромный живот затрясся.
Матильда покраснела.
– Она и на мать похожа, – продолжал бестактный Руфус. – Тоже может одарить тебя взглядом, от которого твои яйца ссохнутся. С твоими, надеюсь, все в порядке, Симон?
– Разумеется, сир. – Симон говорил ровно, не высказывая раздражения. Маска придворного, подумала Матильда. Наверное, именно так он уцелел в этом окружении.
– Ну, бедра у нее достаточно широкие, чтобы родить тебе славного сына. – Потеряв интерес к Матильде, Руфус повернулся к Джудит. – Вот эта больше похожа на мать, хотя я надеюсь, она не унаследовала ее характер. – Он пощекотал Джудит под подбородком. – Хорошенькая маленькая голубка, верно?
Джудит залилась краской и опустила глаза. Теперь Руфус повернулся к Симону.
– А что ты сделал с моей милой кузиной, их матерью? – Судя по тону, милой он Джудит не считает.
Симон откашлялся.
– Леди выразила желание удалиться в монастырь в Элстоу, сир.
– Ха! Полагаю, вы обрадовались. Сомневаюсь, что с годами она помягчела.
– Она уехала по нашему взаимному согласию, – с достоинством ответил Симон.
Руфус фыркнул.
– Я все удивлялся, что мой отец в тебе нашел, до того случая, когда ты пришел мне на помощь, пока другие стояли и смотрели. Не все, что сверкает, золото, так?