Читать интересную книгу Нищета. Часть вторая - Луиза Мишель

— Думаю, что можете.

— Есть здесь кварталы, где преобладают иностранцы?

— Есть французский квартал.

— Женщина, которую я ищу, — русская.

— Я слишком мало знаю Лондон, чтобы помочь вам.

— Эта женщина здесь, наверное, известна, так как она причастна к политике.

— Тогда сходите в немецкий клуб на Роуз-стрит. Может быть, вы найдете ее на митинге или на лекции.

— Большое спасибо за совет! — сказал вновь пришедший.

Его собеседник повернулся на другой бок и заснул.

* * *

Пробило семь часов — время подъема. Каждый, сдав ночную рубаху, получил занумерованный сверток со своими вещами. Крестьянин за ночь отдохнул; увидев, как обитатели работного дома отдают дань гигиене, он подумал, что в Лондоне, наверное, найдется достаточно фонтанов, где можно сполоснуть лицо, и не пошел к общему умывальнику с водой сомнительной чистоты, вокруг которого столпились ночлежники.

Если ночью все они выглядели одинаково безрадостно, то днем являли собой весьма причудливое зрелище. Здесь можно было увидеть одеяния самого различного цвета и самого разнообразного покроя, от парадных черных фраков до простых рабочих блуз; все — порванное, поношенное, чиненое и перечиненное. Здесь разыгрывалась заключительная сцена житейского карнавала. Балетмейстером была Нищета; отовсюду, изо всех закоулков, привела она сюда этих отщепенцев, похожих на участников пляски Смерти…

Старый углекоп из Гэмптона, изувеченный в шахте и ставший постоянным обитателем работного дома, позвал всех во двор.

Англичане умеют выращивать самых упитанных в мире быков и баранов, предназначенных на убой, но в той же Англии (как, впрочем, и во Франции, и в других странах) эксплуататоры создают невыносимые условия жизни и труда, уродствующие рабочих некоторых профессий. Старый калека-углекоп не составлял исключения: впалая грудь, сутулая спина, тощее и нескладное тело… Так действует на поколения шахтеров невыносимо тяжелая работа в узких подземных норах, более подходящих для крыс, чем для людей.

— Суп! Суп! — крикнул углекоп, все тотчас же высыпали во двор, получили там деревянные миски и железные ложки. Началась раздача горячей бурды, носившей название супа. Сколько людей, умирающих в Париже от голода, лишены даже и той жалкой пищи, какую можно получить в английских работных домах!

Джентльмен, проигравший все свое состояние, хлебал противную похлебку не спеша; старики, озябнув за ночь на каменном полу, долго отогревали худые руки над паром, прежде чем приступить к еде, а молодые жадно глотали свои порции с аппетитом, свойственным их возрасту. Мужчина, лицо которого было обвязано платком, ел без особой охоты; мальчик же, казалось, даже не заметил скверного вкуса варева.

После завтрака всех погнали на работу. Те, кто не жил здесь постоянно, должны были смолоть на механической мельнице по три-четыре мешка зерна.

Около одиннадцати часов двери открыли. Мужчина с платком на лице и мальчик пошли по направлению к парку, предварительно пропустив крестьянина вперед, чтобы тот не увидел, куда они идут. Этот человек выбирал такие места, где можно было провести день, не привлекая внимания и без лишних затрат. Под одеждой (а ночью — под одеялом) он прятал завернутую в холст шкатулку, где хранились всякие, на первый взгляд, дешевые безделушки — костяные колечки и сережки. Шкатулку эту он открывал лишь тайком от любопытных взоров. Никто из самых обездоленных обитателей работного дома не был так озабочен, как этот мужчина: ведь под костяными украшениями в его шкатулке лежали золотые, а в двойном дне была спрятана целая кипа банковских билетов. Но как продать драгоценности? Как обменять эти банкноты на английские? К счастью, он захватил и звонкую монету однако французские деньги хождения в Англии не имеют, а при их размене могли задать нескромные вопросы. Он не решался жить в гостинице, хотя документы у него были в порядке, и, ночуя пока в работном доме, обдумывал, что делать дальше.

— Здесь все-таки лучше, чем в тюрьме, — говорил мальчик.

Тем не менее, Санблер решил переменить образ жизни. Его побудило к этому главным образом появление в работном доме соседа-француза. Чтобы снять комнату на Шарлотт-стрит, а также купить себе и Пьеро приличную одежду, он разменял несколько банкнотов. Но перемена местожительства и здесь, как во Франции, не могла рассеять его глубокую тоску. Тоска эта была хуже сплина: кто хандрит — может мечтать обрести в смерти покой, а Санблер страшился смерти, хотя и жизнь тяготила его.

Бандит боялся всего: и людей, и вещей, и даже себя самого. Он испытывал неодолимое отвращение к жизни. Этот человек, рожденный для искусства, но ввергнутый в пучину зла, сам придумывал себе все новые и новые муки. Везде его преследовали ужасные воспоминания: и при виде черной воды Темзы, и в мрачной спальне работного дома. Они не оставляли Санблера и в уютной комнатке с простой, но удобной мебелью. Лишь одно могло его рассеять — жажда отомстить ненавистному Николя. Хотя сыщик больше не попадался бандиту на глаза, он, вероятно, тоже находился где-то в Лондоне. Однако требовалась немалая изобретательность, чтобы найти искусно прятавшегося врага.

* * *

Случай подарил Санблеру сына, случай же позволил мнимому виконту д’Эспайяку обзавестись супругой.

Встретившись на английском берегу во время высадки с парохода, Николя и Эльмина сначала удивились, а затем, обдумав свое положение, решили, что вполне подходят друг другу. Красота и порочность Эльмины, глубокая развращенность Николя и его преступные склонности — все это было верным залогом того, что они смогут разбогатеть, ибо в те времена красавицы брали огромные взятки за устройство чужих дел.

Они обвенчались под вымышленными именами (в Англии это легко сделать), сняли роскошно обставленную квартиру, и, пользуясь тем, что в Лондоне, как и повсюду, есть немало простаков, начали давать званые вечера, на которых гости болтали о литературе и политике. Эльмина знала английский язык; Николя тоже кое-что понимал по-английски. Денег у них хватало; таким образом они располагали всем, что требовалось для успеха. Путешествие излечило Эльмину от нервного заболевания; благотворно подействовало на нее также известие о смерти врача-психиатра. Она вновь была здорова и еще долгие годы могла творить зло.

Заключая союз, Эльмина и Николя знали, что у каждого из них найдется достаточно улик, чтобы погубить сообщника в случае его измены. Возможность обоюдного разоблачения была основой их сделки, а брак их — ловким маневром, чтобы проникнуть в лондонское высшее общество. Играя на чувствительной струне, присущей многим людям, они распространяли сентиментальный рассказ о своей любви и верности друг другу. Правда, многие леди находили, что наружность Николя не подходит для возлюбленного Джульетты или Дездемоны. Но разве белокурые дочери Альбиона, всегда, казалось бы, витающие в мире грез, не едят с аппетитом кровяные бифштексы? Почему же не могла поступать точно так же и прекрасная княгиня Матиас? Хотя ее голубые глаза подчас отливали металлическим блеском, эта дама, несомненно, была мечтательницей… Говорили, будто ей пришлось испытать множество злоключений, пока судьба наконец не соединила ее с милым, который отличался особой манерой щурить глаза, был осмотрителен даже в мелочах и походил на полисмена.

Эти благородные изгнанники, ставшие, по слухам, жертвами пламенной любви, умалчивали о своей национальности. Им, очевидно, не хотелось, чтобы аристократические семьи, к которым они принадлежали, узнали об их местопребывании.

Князь и княгиня Матиас поселились в Гаммерсмите[43]. Они не бывали в театрах и других общественных местах, но по воскресеньям слушали проповедников различных религиозных сект, как английских, так и иностранных. Посещали они даже и русскую церковь, так что для всех оставалось загадкой, какого же они вероисповедания.

Заключив договор о союзе, Николя и Эльмина точно установили, какую долю оба вносят в дело. При желании они могли разойтись полюбовно: каждый получил бы свой вклад обратно. Что касается ссор, то они были немыслимы: оба слишком уж много знали друг о друге.

Через некоторое время достойная чета получила много приглашений. В гостях князь бывал сдержан, княгиня — меланхолична и очень мила. Кое-кто нанес им ответные визиты; их уединенная жизнь в Гаммерсмите была нарушена. В общем, романтическим иностранцам был оказан восторженный прием, чему немало способствовало их обыкновение делать знакомым ценные подарки. Правда, эта привычка казалась несколько странной, но доверия к ним не поколебала.

По известной пословице, рыбак рыбака видит издалека, князя и княгиню Матиас начали навещать какие-то подозрительные личности. Связанные в большинстве своем с русской полицией, они должны были не только следить за нигилистами, но исподтишка убивать их, если причину смерти можно было объяснить несчастным случаем. Перед Николя и Эльминой открылись широкие горизонты. Они переселились в богатый особняк, и княгиня Матиас принимала гостей в роскошно убранном салоне.