Она становилась все более популярной личностью в клинике. Нянечки и медперсонал восхищались ее мужеством — и ее красотой. Она была обворожительна. На ее лице, постепенно проступавшем из синяков и отеков, было запечатлено выражение милой приветливости. Ее глаза дивно блестели, длинные ресницы (пересаженные откуда-то из другого места) смягчали проявление на ее лице любой слишком сильной эмоции, а голос — низкий, с приятной хрипотцой, — был на редкость выразителен. Все, мужчины и женщины — но в особенности мужчины — слетались к ней по первому ее зову.
Доктор Блэк, не без тайного умысла, пригласил мисс Хантер принять участие в ужине, который устраивался у него дома накануне операции на руках. Его жена рассматривала этот ужин как мероприятие по сбору средств в интересах ее общественной деятельности. Доктор Блэк и мистер Чингиз надеялись, что их пациентка произведет настоящий фурор и тогда наконец успокоится.
— Но я совсем не гожусь для светских сборищ, — стала отнекиваться она. — Никогда не знаю, кому что говорить.
— Бог ты мой, — сказал доктор Блэк. — С такой внешностью вообще не нужно говорить! Достаточно просто присутствовать.
И все-таки она не соглашалась. Тогда ей позвонила миссис Блэк.
— Вы просто обязаны прийти! — заявила она. — Выход в свет — это как раз то, что нужно для поддержания духа. К тому же у нашего вечера благородные цели — спасение белых медведей. Люди почему-то думают, что крупные животные не нуждаются в защите, тогда как в действительности все наоборот. Впрочем, кому и знать, как не вам! Муж столько мне о вас рассказывал.
Некоторое время в трубке молчали. Потом мисс Хантер сказала:
— С превеликим удовольствием, миссис Блэк.
Прическу мисс Хантер делали несколько часов. И вот теперь ее завитые и уложенные по последней моде волосы ниспадали золотой пенящейся волной, кое-где дополнительно украшенной локоном или завитком, чтобы прикрывать неприглядность шрамов. Кстати, от бесчисленных швов у нее на теле осталась лишь паутина тоненьких белых черточек. Она изумительно быстро шла на поправку — это отмечали и врачи, и сестры, — словно ее разъятая плоть не чаяла вновь сомкнуться, соединиться уже по-новому. А ведь известно, что у тех, кто перенес косметическую операцию, ткани, срастаясь, как бы стремятся воспроизвести прежнюю модель, отчего образуются грубые рубцы — свидетельство попытки организма повернуть вспять, к тому, что было прежде, отвергая новый вариант. Красный ободок вокруг глаз у нее почти пропал, теперь его едва можно было заметить. Двигалась она пока еще с осторожностью, говорила с расстановкой; от нее исходило удивительное ощущение новорожденности.
— Она сейчас как Афродита, — говорил жене доктор Блэк, — вышедшая из пены морской. Это такое очарование!
Миссис Блэк не переставала удивляться, до чего все-таки мужчины впечатлительны — даже врачи! Нет, в самом деле, чем они отличаются от продюсеров шоу-бизнеса, восторженно разевающих рот при виде поп-звезды, которую они сами же и сотворили? Поглощенная этими мыслями, она одновременно участвовала в сложных манипуляциях, целью которых было втащить в сад огромную клетку: в клетке лежал накачанный транквилизаторами, внушительных размеров и дружелюбного вида белый медведь, живой символ Общества спасения медведей, взятый напрокат в Северных территориях.
Мисс Хантер запаздывала. Молодой шофер-калифорниец, отряженный за нею в бледно-сиреневом больничном лимузине, повез ее окружной живописной дорогой, чтобы она могла насладиться красотами здешней природы. Мистер Чингиз, слегка взревновав и к тому же опасаясь, что интимные части тела пациентки еще не полностью восстановились после операции, переусердствовал с шампанским и привел в смущение остальных гостей — в основном представителей медицинских кругов. В этих местах было сосредоточено множество частных клиник. Земля стоила дешево, и ландшафт радовал глаз.
— Я ее Пигмалион! — кричал он. — Я создал ее! А она холодна, как лед — как лед! Где та Афродита, которая вдохнет в нее жизнь?
Он обвел глазами почтенное собрание в надежде увидеть ту, что была бы еще прекраснее, чем его собственное творение, но никого, достойного внимания, обнаружить не удалось — один только белый медведь бесформенной тушей громоздился в кухне. Он сделал миссис Блэк строгое замечание за то, что зверя выпустили из клетки, но миссис Блэк большой беды в том не видела.
— Все зло от человека, — сказала миссис Блэк запальчиво. — Не тронь зверя, и он тебя тоже не тронет.
Мисс Хантер и медведь были задуманы как два главных номера программы, а между тем мисс Хантер все не появлялась. Наслушавшись мужниных рассказов о клинике, миссис Блэк приготовилась увидеть этакого франкенштейновского монстра в юбке, с кусками скальпа, скрепленными железными болтами. У миссис Блэк даже вошло в привычку называть мужа Франкенштейном, приветствуя его утром за завтраком или укладываясь с ним вечером в кровать: «Спокойной ночи, Франкенштейн». Они поженились, подхваченные вихрем идеализма, каждый своим: она была одержима идеей спасти дикую природу планеты, он — избавить человечество от болезней. Теперь они жили в доме с сиреневыми занавесками на огромных, во всю стену окнах с видом на пустыню, и он изо дня в день совершал над природой насилие, вместо того, чтобы гармонично в ней существовать; и дети их, ничем не отличаясь от других, ели говядину и свинину; и весь мир, и люди, и животные, катился в тартарары.
Мисс Хантер наконец прибыла. Все головы разом повернулись ей навстречу. Миссис Блэк выступила вперед поприветствовать гостью. Та была одета в платье из золотой парчи — туалет, который показался верхом безвкусицы хозяйке дома, предпочитавшей появляться в дорогих, сшитых на заказ джинсах и батистовых блузках; платье плотно обнимало грудь и талию, а от бедер пышными складками, опускалось почти до пола, позволяя разглядеть только туфли весьма внушительного размера. Коротенькое меховое болеро и одна-другая золотые ленточки на плечах искусно прикрывали шрамы, но догадаться об этом, честно признала миссис Блэк, могли разве только те, кто был посвящен в ее тайну. Миссис Блэк показалось, что она видит перед собой ожившую иллюстрацию из какого-то старого выпуска «Эсквайра», самого модного журнала ее юности: несбыточная мужская фантазия, ставшая явью.
Мисс Хантер сказала, что ее познабливает, и она пока не будет снимать мех. У нее был приятный низковатый голос. Груди ее, довольно широко расставленные, посередине разделялись ложбинкой, и те, кто был ростом пониже, волей-неволей упирались туда глазами. Мужчины пялились на нее, обступая со всех сторон, и снова пялились, а кто посмелее, пытался увлечь ее в сторонку и назначить свидание, но она отказывалась, очень мило объясняя, что временно «изъята из обращения», и просила их не обижаться на нее и не ревновать. Легко сказать!..