Махрудорус позвонил в колокольчик. Сразу явился демон, принесший посеребренный графин и стопки.
— Не хотите? — предложил радушный хозяин. — Желчь единорога, смешанная с кровью тифона. Укрепляет мышцы и дух бодрит, — хотя, может, для людского желудка и крепковато.
Верх стопок был покрыт тонким слоем соли. Гоблин наполнил одну из них, опрокинул, потом бросил в рот сушеного головастика.
— В Китае не всегда кладут на костер настоящие вещи. Сгодятся и фигурки, вырезанные из бумаги, — и горят лучше, и не так накладно. Но что здесь главное? И мертвец, и вещи его сожжены, в нашем, земном мире их нет, — они полностью перешли в потусторонний пласт.
Он помахал перед моим носом рукой, чтобы подчеркнуть значение своих слов, — при этом забыл, или не придал значения, что в ней болтается новый головастик.
— Другое дело в Египте, или у степняков, когда мертвеца хоронят вместе с вещами. Душа, конечно, отлетает, куда положено. Но и рабы, и оружие, и утварь — все же осталось здесь, и за душой не поскачет, как собачонка за телегой.
Махрудорус пошамкал губами, недоумевая, как столь простые вещи могли не прийти нам в голову.
— Так между курганом и миром мертвых протягивается ниточка. Тонкая, почти незаметная, — но с ее помощью ваш покойник может пользоваться вещами, которые остались в могиле. Пока эта связь существует — будут у него на том свете и конь, и рабы, — иными словами, все, с чем его похоронили. Но стоит прервать ее, — останется гол да бос, словно нищий бард, которого на пустынной дороге лихорадка согнула.
— А курганник?
— Он, шельмец, питается возле этой нити. Многого ему не надо, — так, кое-что перехватит. Покойник порой и не заметит, что его обворовывают, а даже если и поймет, все равно поделать ничего не сможет.
Гоблин почесал морщинистый подбородок.
— Конечно, курганник-то паразит, за чужой счет живет, но, с другой стороны, и польза от него есть. Охраняет могилу, смотрит, чтобы никто вещички покойного не украл, а тогда душе несладко на том свете придется.
Он поднял графин, хотел плеснуть в прежнюю стопку, но поскольку успел слизать с нее почти всю соль, деловито потянулся за новой.
Небрежно сжимая в руках поводья, Горкан ехал по узкой лесной тропе. На этот раз он взял обычную лошадь, не став призывать магического коня. Не стоило привлекать внимание — после его бегства в городе, Лорд наверняка пустил шпионов по его следу.
Картины прошлого, такие яркие, как будто все происходило только вчера, вставали перед глазами Горкана.
Весеннее торжество пробуждающейся жизни, победившей зимнее оцепенение, вновь нарушили люди, не обращающие внимания ни на что, кроме своих мелких, суетных целей, не понимая их ничтожности перед краткостью собственного существования.
Теплый ветер шевелил золотистые волосы Горкана, наблюдающего за боем с невысокого, стоящего в отдалении холма. Черный, мертвящий поток колдовских заклинаний связал его с Всеславом, обессилевшим после холодной, голодной зимовки.
Маг чувствовал близкое присутствие Калимдора, покинувшего армию князя перед наступлением и сейчас притаившегося неподалеку, так же направляя свои силы против дружины руссов.
Горкан отметил и оценил мужество, с которым сражался князь, но исход боя уже был предопределен. Увидев, что хан, сбросив шлем, торжествующе поднимает за волосы голову Всеслава, он прекратил колдовать, ибо дружина была практически уничтожена и немногие спасшиеся разбегались по сторона в поисках спасения.
Прыгнув в седло, шаман поспешил к Исмаилу — ему было необходимо, чтобы притаившийся близко Калимдор слышал слова хана.
Еще с вечера, зайдя в шатер Исмаила, маг небрежно рассказал историю фараонов древности, которые делали чаши из черепов выдающихся врагов. Он был уверен, что промолчавший хан запомнит его слова и наутро, победив Всеслава, объявит затею с чашей как свою собственную придумку.
Едва не засмеявшись, он услышал слова правителя, передающего окровавленную голову слуге:
— Я хочу чашу из черепа этого человека. Он был мужествен и горд, не сдаваясь до последнего, пусть с каждым глотком вина его сила вливается в меня. Ты, брат мой, очистишь череп в моем шатре, я буду смотреть за твоей работой.
Горкан облегченно вздохнул, склоняясь в поклоне. Теперь никто не мог обвинить его в том, что он не выполнил обещанного, не передал голову жрице Елистары. Решение хана никто не осмелится оспорить.
Он и сейчас усмехнулся, представляя себе злобу, затопившую в тот момент Калимдора и Арнику, узнавших о непредвиденной задержке. Но его собственные планы уже не имели никакого отношения к устремлениям этих двоих, вместе с их повелительницей.
Горкан знал, что власть Елистары ограничена Преисподней с тех пор, как ее победил святой Киприан. Теперь все ее силы вложены в миньона. Если отнять его, похитить прежде, чем демон укрепит связь со своим посланником, — тварь ослабнет, и со временем совсем потеряет возможность проникать в человеческий мир. Надолго, на тысячу лет, а может, и больше.
Все, что необходимо — спрятать от жрецов череп, на несколько лет, пока Елистара будет в отчаянии биться в барьер между мирами. Она не сдастся, нет, но ее энергия скоро иссякнет. Тогда можно будет без опаски вынуть череп из тайника, и воспользоваться его мощью…
Горкан вновь ощутил своеобразный, не лишенный приятности запах магического снадобья, сыплющегося из нефритового рога на отрубленную голову князя, помещенную в золотой таз.
Уже наготове был золотых дел мастер, который должен был оковать череп золотом и украсить драгоценными камнями, превращая в настоящую чашу.
Серый, на ощупь шелковистый порошок лип к волосам, ресницам князя, засыпая полуоткрытые глаза. На миг колдуну показалось, что они ожили и теперь устремлены на него, мрачно и осуждающе, голубой светящийся рог непроизвольно дрогнул в руке.
Но тут же чародей опомнился, сказав про себя, обращаясь к витающему где-то духу Всеслава:
— Я не предавал тебя, ибо не был обязан верностью. За тобой должен идти твой колдун, и, победи ты хана, его голова красовалась бы на твоих воротах.
Исмаил, сидевший на резном сундуке, с интересом и некоторой опаской наблюдал за действиями Горкана. Он слышал, что для получения черепа головы долго варили, затем очищали, процедура была длительна и выглядела неопрятно.
Однако ничего подобного не требовалось его колдуну — почти сразу, как порошок гладкой поверхностью застыл в тазу, шаман опустил туда металлический крючок и вытащил белый, чистый череп, вызвав одобрительные возгласы самого хана и нескольких приближенных, участвующих в процедуре.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});