Читать интересную книгу Большая книга женской мудрости (сборник) - Сборник

«Спрашивающий. Но разве этика теософии не тождественна той, которой учил Будда?

Теософ. Конечно, потому что эта этика – душа Религии Мудрости и некогда была общим достоянием посвященных всех народов. Но Будда был первым, кто включил эту возвышенную этику в свои общедоступные учения и сделал ее основой и самой сущностью своей публичной системы. Именно в этом огромная разница между экзотерическим буддизмом и любой другой религией.

Ибо тогда как в других религиях первое и самое важное место занимают обрядность и догмы, в буддизме всегда больше всего настаивали именно на этике. Этим и объясняется сходство между этикой теософии и этикой религии Будды, доходящее почти до тождества. Учителя, учат всему, что сейчас называется теософическими доктринами, потому что они образуют часть знания посвященных – таким образом доказывая, что слишком рьяная ортодоксия южного буддизма пожертвовала истиной ради мертвой буквы. Но насколько более величественным и благородным, более научным и философским оказывается это учение, даже в своей мертвой букве, в сравнении с любой другой церковью или религией! И все же, теософия – не буддизм», – из книги Е. П. Блаватской «КЛЮЧ К ТЕОСОФИИ. Ясное изложение в форме вопросов и ответов ЭТИКИ, НАУКИ И ФИЛОСОФИИ, для изучения которых было основано «Теософское общество». Один раз приведу полное название, далее буду называть эту книгу просто «Ключ к теософии».

Хотя основными, так сказать фундаментальными трудами Елены Петровны, несомненно, являются «Разоблаченная Изида» и «Тайная доктрина», они (только на мой взгляд) так поистине «фундаментальны», что не в этом кратком эссе о них заикаться. Тем более «Ключ» написан в самой популярной манере, что делает его наиболее доступным для современного читателя, который, кстати говоря, значительно более просвещен относительно запретных оккультных знаний как раз благодаря Блаватской. В небольшой книге «Ключ к теософии», как в одной капле – весь океан или как пустыня – в песчинке, отразилась вся ИСТИНА.

СЕЙЧАС ЭЗОТЕРИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ ПРОНИКЛИ ВСЮДУ, СТАЛИ ПРИВЫЧНЫ И ОБШИРНЫ, КАК ВОЗДУХ ВОКРУГ ЗЕМЛИ. А ВЕДЬ В СВОЕ ВРЕМЯ ДЛЯ ИСТИНЫ ГЕРМЕСУ ТРИСМИГИСТУ ХВАТИЛО ВСЕГО ОДНОЙ ГРАНИ ИЗУМРУДА!

Озорница Елена

«Когда сталкиваешься с воспоминаниями и отзывами знавших Елену Петровну людей, как друзей, так и врагов, или когда расспрашиваешь живых свидетелей ее жизни, более всего поражаешься разнообразием их мнений, словно перед вами проходит не одна, а множество личностей с одним и тем же именем “Елена Петровна Блаватская”. Для одних она – великое существо, открывающее миру новые пути, для других – вредная разрушительница религии, для одних – увлекательная и блестящая собеседница, для других – туманная толковательница непонятной метафизики; то – великое сердце, полное безграничной жалости ко всему страдающему, то – душа, не знающая пощады, то – ясновидящая, проникающая до дна души, то – наивно доверяющая первому встречному; одни говорят о ее безграничном терпении, другие о ее необузданной вспыльчивости и т. д. до бесконечности. И нет тех ярких признаков человеческой души, которые бы не соединялись с именем этой необыкновенной женщины», – пишет о ней Е. Ф. Писарева в биографическом очерке «Елена Петровна Блаватская» – это наиболее подробное и беспристрастное изложении фактов из жизни великого, но малопризнанного мистика России.

Елена Петровна была дочерью известной русской писательницы, Елены Андреевны Ган, урожденной Фадеевой, когда-то названной Белинским «русской Жорж Санд». Отец Елены Петровны, командуя батареей конной артиллерии, вел военную, кочевую жизнь, отразившуюся на раннем воспитании девочки. Когда, по смерти матери, ее родные, Фадеевы и Витте, взяли сирот к себе на воспитание, Елена Петровна никогда не могла привыкнуть к обычному распределению занятий с учителями и гувернантками, которых постоянно приводила в отчаяние непокорностью рутине и в восторг остротой ума и способностей, в особенности филологических и музыкальных.

Все свойства ее характера отличались решительностью и более подходили бы мужчине, чем женщине. Энергия никогда не покидала ее в трудностях и опасностях необычайной жизни ее. С детства у нее была страсть к путешествиям, к смелым предприятиям, к сильным ощущениям. Она никогда не признавала авторитетов, всегда шла самостоятельно, сама себе прокладывая пути, задаваясь независимыми целями, презирая условия света, решительно устраняя стеснительные для ее свободы преграды, встречавшиеся на пути… В семнадцать лет она самовольно вышла замуж за человека, годившегося ей в отцы, и через несколько месяцев, не задумываясь, его бросила, уехала неведомо куда и почти десять лет исчезала так, что даже родные годами не знали о ее местопребывании…

Близким своим она сознавалась, что затем только и обвенчалась с сорокалетним Никифором Васильевичем Блаватским, чтобы «быть свободной» от контроля родных. Сексуальная революция разразилась в 60-х годах прошлого столетия, а пожизненный брак в России отменила Октябрьская революция в 17-м году. То есть в 1848 году женщина не имела права выходить на улицу без шляпки и путешествовать дальше места постоянного проживания без мужа – таковы были нормы морали. «Ничейных» женщин без шляпок считали «гулящими» и могли препроводить в полицейский участок! (Сама пишу и посмеиваюсь, а ведь родная моя бабушка пыталась мне привить эти правила хорошего тона вроде еще совсем недавно…)

Большую часть молодости Блаватская провела вне Европы; несколько лет жила в северной Индии, изучая языки, санскритскую литературу, а также отвлеченные знания, которыми славятся индийские раджа-йоги и за которые впоследствии ей пришлось много поплатиться. Слишком усердные последователи, прославляя ее какой-то чародейкой, дали повод врагам упрекать ее в обманах и называть шарлатанкой…

Из воспоминаний Веры Петровны Желиховской: «Соскучившись по своим родным, Блаватская возвратилась в Россию ровно через десять лет, в 1859 году. Сначала она приехала ко мне, сестре своей, и отцу нашему в Псковскую губернию, а потом к родным матери в Тифлис. Она возвратилась из своих странствий человеком, одаренным исключительными свойствами и силами, проявившимися немедленно и поражавшими всех ее окружающих. Она оказалась сильнейшим медиумом, состояние, которое она впоследствии сама сильно презирала, считая его не только унизительным для человеческого достоинства, но и очень вредным для здоровья. Позже ее психические силы, развернувшись, дали ей возможность подчинить своей воле и контролировать внешние проявления медиумизма. Но в 27 лет они проявлялись помимо ее воли, редко ей повинуясь. Ее окружали постоянные стуки и постоянные движения, происхождение и значение которых она тогда еще не умела объяснить…

– Сама не знаю, что за напасть такая! – говорила она. – Пристала ко мне какая-то сила, из Америки ее вывезла. Мало того, что кругом меня все стучит и звенит, но вещи движутся, подымаются без толку и надобности… Да и кроме того, осмысленные проявления выказывает: в разговоры стуками мешается и на вопросы отвечает, и даже мысли угадывает. Чертовщина какая-то!

Тогда американские теории, завезенные на практике в Петербург Юмом, уже всем были известны. Тем не менее мало кто имел в России случай видеть медиумические проявления на деле.

Удивительные свойства Блаватской наделали такого шуму в Пскове, что и поныне, более чем 30 лет спустя, старожилы помнят ее кратковременное в нем пребывание.

В особенности, поражали осмысленные ответы на задуманные вопросы; такое всезнание сил, орудовавших вокруг Блаватской, и в то время уже дало ей прозелитов из среды завзятых скептиков, гораздо более, чем движение неодушевленных предметов и постоянно видимые ею “тени”, которые она описывала, тени, оказывавшиеся верными портретами умерших лиц, которых она сама никогда не знала, но присутствовавшие узнавали постоянно по ее описаниям.

Скоро Псков и отчасти Петербург, как позже и весь Кавказ, заговорили о “чудесах”, окружавших Блаватскую. На нее приезжали смотреть как на диво, ее атаковали письмами и просьбами и самыми нелепыми требованиями, которым она благодушно подчинялась, позволяя себя связывать, класть на мягкие подушки и принимать всякие меры к предупреждению обмана. Что не мешало отнюдь всему вокруг нее звонить, стучать и ходуном ходить. Эти проявления всегда бывали, даже во время сна и болезненного беспамятства Елены Петровны.

В особенности не стало границ толкам, когда с помощью ее “духов” (так называли все эти проявления) был открыт убийца, совершивший преступление в окрестностях нашей деревни, села Ругодева, где мы проводили лето. Ее духи прямо назвали имя преступника, деревню и дом мужика, где он скрывался, недоумевавшему становому, который тотчас туда поскакал и там действительно нашел его и арестовал».