Читать интересную книгу "Голем - Елена Артюшкина"

голос Катрин стал томным. – Неужели после всего, что между нами было, вы готовы так грубо обойтись со мной, Юрген?

Она произносила имя по-особенному: с длинной мурчащей «ю» и быстрым окончанием. Молодой человек сглотнул, чувствуя, как предательски алеют уши.

– Нет… Но… Уверен, когда выяснятся все обстоятельства…

– А если скажу, что я убила ту старуху?

Катрин насмешливо прищурилась.

– Вы убили? Вы… келер Вермиттерин? Зачем вы это сделали?

– Домовладелица что-то подозревала. Думаете, я не догадалась, что именно она подарила мне ту пчелку-маячок? – отозвалась керляйн Хаутеволле. От нее одуряюще пахло цитрусом, корицей и миндалем. – Так вы позволите вашим приятелям поймать меня? Превратить в бездушную куклу? Вас возбуждают куклы, Юрген? Они ведь послушные, готовы исполнить любое желание.

Пистолет почти упирался в ее грудь. Молодой человек раздраженно отогнал воспоминания, как эта грудь, будто специально созданная для ласк, удобно лежала в его ладонях. Руки внезапно стали ватными и непослушными. Близость Катрин лишала решимости и воли. Разум кричал: «Стреляй!» А тело жаждало утонуть в бирюзовых глазах, сгрести в объятия, впиться в алеющие губы, чтобы они замолчали и не говорили таких страшных слов.

– Идемте со мной, Юрген.

Катрин мягко, кончиками пальцев отодвинула оружие в сторону, сделала шаг, оказываясь в опасной близости. Он попытался отвести взгляд, но ее ладонь нежно скользнула по щеке, удерживая его голову.

– Идемте со мной, и я исполню любое ваше желание.

В мире не осталось ничего, кроме ядовитой горечи миндаля, бездонных глаз и мягкого, гипнотизирующего голоса, что, перевирая арию белошвейки, насмешливо шептал по слогам:

– И коронует венок дочери ветров тебя на любовь мою, славный мальчик. И станет волей твоей и желанием, карой гибельной и наградой драгоценной. Anemone.

Глава двадцать вторая

Юрген спал, и просыпаться ему не хотелось.

Тело, ставшее необычайно легким, обволакивало золотистое свечение – густое, как кисель, теплое и безопасное, словно мамины объятия. Он превратился в былинку, семечко одуванчика, что упало на застывшую озерную гладь и медленно скользило по зеркальной поверхности воды, подчиняясь воле ветра. Семечко не задает вопросов, почему происходит то, что происходит, и куда оно прибьется в конце. Не противится волнам и ветру. Оно знает: кроткое примирение с ходом вещей – это правильно.

«Стажер Фромингкейт, первый особый отдел Апперфорта…»

Голос. Далекое эхо, гулко несущееся по медным трубам водостоков. Назойливый комариный писк, звенящий над ухом. Странность, не дающая раствориться в окружающем его золотом свете.

Спустя три вечности Юрген догадался: голос принадлежит ему самому! Осознание этого факта так сильно потрясло стажера, что он вынырнул из сонного тумана и разлепил глаза.

– Очнулись, керр Фромингкейт? – взгляд Куратора по-прежнему отличался младенческой невинностью.

Шелест полозьев, скрип рессор и звяканье разболтавшегося крепления. Легкое потряхивание, когда попадалась кочка. Тихий противный гул, как будто рядом находился пчелиный улей – последний существовал исключительно внутри головы стажера.

Они куда-то едут?

Истертая, в пятнах обивка сидений, грязный коврик под ногами, облупившаяся краска в углу – экипаж наемный? Скорее, керр Штайнер не отличался аккуратным отношением ни к людям, ни к имуществу.

Хотя, следовало признать, в этот раз Куратор приоделся, обретя вид представительный, пусть и слегка старомодный: отутюженные фрак, белоснежная манишка, цилиндр, трость из черного дерева с медным набалдашником.

Катрин, скучая, смотрела в окно. Из-под распахнутого пальто виднелось серое платье с многоуровневыми кружевными юбками и вышитым жемчугом лифом. Судя по отсутствующему взгляду, мысли керляйн блуждали где-то среди заснеженных полей и нависших туч, вдалеке от экипажа и его пассажиров. В пасмурном свете, сочащемся сквозь стекло, волосы девушки казались пепельными, даже седыми.

Юрген невольно отметил, что на улице было гораздо темнее, чем когда они с керр Румом спускались в бирштуб – а значит, с того момента прошло часа четыре, не меньше.

– Хотите пить?

Во рту пересохло. Пленник несколько секунд соображал, является ли предложение издевкой, потом, отчаявшись отыскать хоть одну здравую мысль среди заполонившего черепную коробку белого шума, просто кивнул.

Керр Штайнер, покопавшись в стоящем у ног саквояже, вытащил фляжку и подал собеседнику. Стажер протянул за ней руки и обнаружил, что запястья связаны вместе, а другой конец бечевки примотан к ручке багажного ящика под сиденьем.

– Небольшая страховка на случай глупостей, – заметил керр Франк, проследив за взглядом пленника. – Впрочем, сомневаюсь, что вы захотите причинить вред мне или Катрин.

Юрген как раз очень хотел, но при попытке перейти от мыслей к делу шум в голове усилился до оглушающего рева, виски сдавило стальным обручем, а мир перед глазами расплылся серой бесформенной кляксой.

– Не сопротивляйтесь, – дружески посоветовал профессор, догадываясь, что происходит с молодым человеком. – Иначе нам снова придется вас усыпить. Ради вашего же собственного блага.

Стажер расслабился, откинулся назад. Спустя пару минут приступ сменился прежней вялостью мыслей. Глоток травяной настойки из фляги окончательно привел Юргена в чувство.

– Что вы со мной сделали?

– Катрин всего лишь очаровала вас.

– Очаровала?

Забегаловка, стилизованная под портовый кабак, куда заманил его керр Рум, странный разговор о способах влияния на человека. Катрин. Затягивающая бездна глаз. Заклинание: «И коронует венок дочери ветров тебя на любовь. Anemone».

Юрген поморщился – частично от головной боли, частью от безвкусицы сцены в воспоминаниях: раньше он закрывал глаза на склонность девушки к театральным эффектам, но в этот раз керляйн Хаутеволле переиграла саму себя.

– Согласитесь, она хороша! – доктор Штайнер гордо провел тыльной стороной ладони по щеке Катрин, та не шелохнулась. – Чудо как хороша, моя Ева! Ни один мужчина не устоит перед ее просьбой, – керр Штайнер улыбнулся. – Честно признать, я был слегка удивлен, когда Катрин привела вас ко мне, но после небольшого размышления решил, так оно даже и лучше.

– А керр Рум? Что с ним?!

– Увы! Боюсь, вашему коллеге повезло меньше, чем вам. Он мертв, и убили его, между прочим, именно вы.

Невинные голубые глаза профессора с любопытством вивисектора уставились на стажера, изучая реакцию пленника. Будет отрицать? Доказывать, что никогда так бы не поступил? Или наоборот – примет как данность и согнется, раздавленный грузом вины?

Юрген не сделал ни первого, ни второго, ни третьего. «Я не помню», – так говорил Гейст о событиях погубившей его ночи. Вот и стажер тоже не знал, как очутился в экипаже: между встречей с Катрин в полуподвале и моментом, когда он очнулся, в памяти зиял провал, а значит, Юрген мог наворотить все что угодно. Демонстрировать слабость перед врагом тем более не хотелось. Да и неизвестно еще, кому повезло больше. Возможно, он в скором времени позавидует Лабберту.

– Зачем я вам нужен?

– Хоть сразу и не скажешь, но вы