Последней поздравить адмирала пришла большая группа морских офицеров во главе с прибывшим из Соединенных Штатов капитаном 1 ранга М. И. Смирновым. Для Колчака это были родственные души, и он их принял по-адмиральски: с коньяком и шампанским. Сам же участвовал в общей небольшой пирушке моряков почти символически, так как после обеда предстояло заседание Совета министров.
Определенный интерес представляет инсценировка переворота.
20 ноября «Информационный отдел штаба Верховного» разослал по всем адресам обширную телеграмму. В ней сообщалось, что «под давлением широких слоев населения и наиболее сильных в настоящее время общественных групп, партий и организаций в ночь на 18 ноября в Омске были произведены самочинные аресты членов «Комуча» и Директории». Далее сообщалось, что на следующий день к Колчаку явилась группа русских офицеров с повинной. «Признавая за собою тяжелую вину в производстве самочинных арестов… они сами просят передать их военно-полевому суду, причем все они будут счастливы умереть за возрождение России и спасение родины. Начато расследование, вследствие которого все виновные в самочинных арестах преданы военно-полевому суду». Арестованным членам «Комуча» и Директории возвращена свобода, но, «зная враждебное отношение к себе населения и войска», они отказались выйти на свободу, просят приставить к ним надежный караул и разрешить им выехать за границу «с обещанием впредь никакого участия в российской активной политике не принимать».
Почтовая марка «Верховный Правитель России Колчак».
24 января в Омске состоялось продолжение чествования А. В. Колчака. Под рукой оказалось несколько успевших удрать из Петрограда бывших царских сановников из числа «неприсутствующих» сенаторов. Их собрали на торжественное открытие «Временного Присутствия Правительствующего Сената». Как и полагается в порядочном государстве, началось с торжественного молебна с иконой для диктатора, а затем состоялась не менее торжественная церемония принесения присяги на верность «Родине и законам». Присягали все: и сенаторы, и Колчак, и министры, и товарищи министров, и прочие. На другой день белогвардейские газеты возвестили всему миру: «Двухвековые начала правосудия, законности и порядка в России спасены и восторжествовали».
Тогда же Верховный правитель собственноручно написал приказ о производстве полковника Волкова в генерал-майоры, а его подчиненных – в очередные воинские звания. Выразившему сомнение в правомерности таких действий военному министру Сурину он заявил следующее:
– Они не преступники, а патриоты родины… Они выполнили свой долг, как понимали его… Ответственность за их действия, в конце концов, я беру на себя. – Адмирал сделал небольшую паузу и уже более спокойно продолжал: – И за приказ вся ответственность ложится тоже на меня, поскольку я его отдаю. Своей же подписью вы, как военный министр, как бы свидетельствуете исполнение моей воли.
Сурин подписал приказ. Но тут же осмелился спросить:
– А как же суд?
– Суд? – переспросил Колчак. – Суд будет своим чередом. – И уже жестко добавил: – Но судилища не допущу.
К вечеру исполняющий дела начальник штаба полковник Сыромятников представил адмиралу на визирование постановление Совмина об учреждении чрезвычайного суда и предании ему казаков (полностью указывались их чины и фамилии) «за преступные деяния – посягательство на верховную власть». В постановлении приводился пофамильный состав суда, день его заседания (21 ноября) и то, что приговор подлежит представлению «на конфирмацию Верховного правителя».
Александр Васильевич читал постановление медленно, не раз возвращаясь к уже прочитанному. Сыромятников внимательно следил за выражением его лица.
Только вчера на заседании министров адмирал с жаром ратовал за суровое наказание атаманщины, а сейчас ломал голову, как бы смягчить строгую оценку содеянного казаками. Но постановление, подписанное Вологодским и Старынкевичем – людьми, искушенными в юриспруденции, было составлено безукоризненно. С тяжелым сердцем Колчак поставил свою закорючку в углу деловой бумаги.
А. В. Колчак и генерал Нокс с группой английских офицеров.
Передав Сыромятникову злополучную бумагу, адмирал достал из ящика стола свой от руки написанный приказ и тоже дал ему.
– Ознакомьтесь.
Начштаба читал, и лицо его все более светлело.
Позже вечером адмирал распорядился связать его по прямому проводу с находившимся в Уфе главнокомандующим Болдыревым. Генерала нашли не скоро, он находился на офицерском банкете.
После того как Болдырев не совсем твердо представился по телефону, Колчак сухо произнес:
– Ваше превосходительство, вы знаете, что произошло, поэтому прошу вас немедленно прибыть в Омск.
Из трубки доносились не совсем четкие нравоучения вроде того, что вы опрометчиво взяли в свои руки власть, что может разразиться новая гражданская война…
– Господин генерал, я не мальчик! – оборвал его Колчак. – Я знаю, что делаю, и прошу меня не пугать гражданской войной… Благоволите тотчас выехать из Уфы.
– Прибуду завтра, – послышался ответ. Колчак с сердцем бросил телефонную трубку на рычаг.
Всю последующую неделю к Верховному правителю продолжались визиты с поздравлениями. В основном приходили аккредитованные в Омске представители иностранных миссий; в их числе были начальник японской военной миссии генерал Муто и приехавший из Иркутска американский консул Гаррис.
Но вот среди поздравлений, приветствий и одобрительных откликов на установление единовластия начали встречаться осторожные и сдержанные оценки, участились запросы к Верховному правителю об его отношении к Учредительному собранию. Чехословацкий национальный совет полагал, «что кризис власти, созданный арестом членов Всероссийского Временного правительства, будет разрешен законным путем, и потому считает кризис незаконченным». Из Уфы на имя Вологодского пришла протестующая телеграмма «учредиловцев»: «…немедленно освободить арестованных членов правительства… заключить под стражу виновников переворота…» И далее: «если наше предложение не будет принято… Совет управляющих ведомствами объявит вас врагом народа… выделив необходимые силы для подавления преступного мятежа».
А. В. Колчак и союзники.
Ознакомившись с подобными посланиями, Колчак посчитал необходимым обнародовать немедленно свою программу действий. Наиболее полное выражение она нашла в письме во французское Министерство иностранных дел:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});