Под покровом ненастной ночи французы значительно приблизились к русским позициям.
– Это первая параллель, сэр, в ее средней части возводится батарея. А вон там… видите, сэр?.. начали копать сапу.
Хорнблауэр вгляделся через подзорную трубу. На ближнем краю первой параллели он различил нечто, похожее на стену из связанных в пуки жердин. Русские пушки внизу били как раз в это место: там то и дело взлетала выбитая ядрами земля. Стена завершалась какой-то странной конструкцией вроде щита на колесах. На глазах у Хорнблауэра щит резко сдвинулся, так что между ним и стеной образовался узкий зазор, в котором на миг мелькнули фигуры в синих мундирах. Миг – и зазор закрыли новым пуком. Над ним замелькали лопаты: очевидно, пук внутри полый, вроде корзины, и теперь укрытые за ним люди засыпают его землей. Хорнблауэр понял, что видит классический метод подступа к позициям неприятеля с помощью туров и фашин. Большая цилиндрическая корзина – тур. Дальше, под прикрытием уже наполненных туров, французы одевают бруствер фашинами – шестифутовыми связками хвороста, – а еще дальше засыпают все вместе землей изо рва. Пока Хорнблауэр смотрел, щит сдвинулся еще на ярд, и в зазор встал новый тур: осаждающие на три фута приблизились к земляным укреплениям Даугавгривы. Нет, не совсем на ярд, меньше: сапу вели не прямо, а под углом, чтобы она не простреливалась анфиладным огнем. Вскоре она поменяет направление: неприятель будет продвигаться зигзагом, безжалостно и неотвратимо. Из всех военных операций научная осада – самая предсказуемая, если только помощь не придет извне.
– Смотрите, сэр! – внезапно сказал Клаузевиц.
За бруствером показалась длинная цепочка лошадей. С такого расстояния они походили на муравьев, но в ярком солнечном свете отчетливо различались белые штаны погонщиков. Лошади тащили пушку – судя по тому, что размером она была примерно с лошадь, большую. Пушка ползла к батарее в центре первой параллели, рядом с ней суетились мириады белых пятнышек-солдат. Высокий бруствер скрывал движение пушки от русских канониров и защищал ее от огня. Хорнблауэр знал, что, когда все пушки будут на месте, в бруствере проделают амбразуры и орудия начнут бить по деревне, подавляя огонь противника, тем временем сапу расширят до траншеи, «второй параллели», а от нее, если потребуется, проведут третью, из которой атакующие устремятся в пробитую артиллерией брешь.
– Батарею закончат к завтрашнему дню, – сказал Клаузевиц. – И гляньте – вон поставили еще тур.
Научная осада в своей неотвратимости подобна приближению змеи к парализованной птице.
– Почему ваши пушки их не остановят? – спросил Хорнблауэр.
– Как видите, они пытаются. Однако с такого расстояния нелегко попасть в одиночный тур, а уязвим только последний. К тому времени как сапа приблизится настолько, что целить станет легко, их батарея уже подавит наш огонь.
За бруствером ползла следующая пушка; первую уже устанавливали на позиции.
– А вы не можете подвести сюда корабли, сэр? – спросил Клаузевиц. – Вон там вода подходит практически к траншее. Вы своими пушками сравняли бы ее с землей.
Хорнблауэр мотнул головой: он сам подумал о том же и уже отбросил эту мысль. Глубина здесь меньше сажени, а даже бомбардирским кечам с их малой осадкой нужны девять футов под килем. Или хотя бы семь, если освободить их от всех припасов.
– Я бы это сделал, если б мог, – сказал Хорнблауэр, – но сейчас не вижу способов подвести свои пушки на расстояние выстрела.
Клаузевиц глянул на него холодно. Да, приязнь между союзниками хрупка. Утром британцы и русские были лучшими друзьями, Эссен и Клаузевиц ликовали, что Макдональду не удалось переправиться через реку. Подобно нерассуждающим младшим офицерам эскадры, они восприняли уничтожение половины прусского батальона как значительную победу, не ведая, что Хорнблауэр думал уничтожить дивизию, а Коул своей паникой сорвал эти планы. Пока все идет хорошо, между союзниками царят любовь и согласие; но едва военная удача им изменит, каждый начинает винить другого. Сейчас, когда французские апроши приближаются к Даугавгриве, он спрашивает Клаузевица, отчего их не остановят русские пушки, а Клаузевиц его – отчего бездействуют британские корабли.
Хорнблауэр начал подробно объяснять, почему тут нельзя подойти к берегу, но Клаузевиц явно счел его слова отговоркой, и Эссен, когда при расставании разговор повторился, тоже. Хорошо же британский флот доказывает, что для него нет преград! На корабль Хорнблауэр вернулся злой и раздраженный. Он ничего не сказал Бушу, вышедшему его встречать. Каюта выглядела унылой и неуютной, да еще, как назло, Буш именно сегодня объявил день стирки и починки одежды. По всей палубе звучали болтовня и смех, и Хорнблауэр знал, что даже на шканцах не сможет сосредоточиться. Целую минуту его подмывало потребовать от Буша, чтобы тот отменил приказ и занял матросов какой-нибудь тихой работой. Все бы поняли, что коммодор хочет тишины, и прониклись сознанием его значимости. Однако он прекрасно знал, что не лишит матросов законного отдыха и уж тем более – последняя мысль была особенно отвратительна – не станет раздувать свою значимость в глазах команды.
Вместо этого он вышел на кормовую галерею и, пригибаясь, чтобы не удариться головой, заходил по ней взад-вперед: двенадцать футов туда, двенадцать обратно. И впрямь обидно, что нет способа обстрелять французские апроши из корабельных пушек. Тяжелые орудия с близкого расстояния разметали бы французский бруствер. А за валом, из-за которого вывозили пушки, – французский обоз. Нескольких бомб хватит, чтобы разметать и его. Если бы только удалось провести кечи в залив, забросить бомбы за вал не составило бы труда. Однако преобладающие глубины в заливе – три-четыре фута, глубже семи дно не опускается нигде. Лучше позабыть про эту затею. Чтобы отвлечься, Хорнблауэр шагнул через перила на смежную галерею и заглянул через окно в каюту к Бушу. Тот спал, лежа на спине. Рот его был открыт, руки раскинуты по бокам, деревяшка висела в стропке на переборке. Хорнблауэр ощутил легкую досаду от того, что капитан мирно спит, в то время как его коммодора осаждают тягостные заботы. Он охотно послал бы за Бушем, чтобы того подняли, но знал, что и этого тоже не сделает.