— Ты это зря, Серп, это у тебя воображение, — по-товарищески предупреждал Палый, работая с шипящей, стреляющей паром посудой. — Какая у нас русалка? В бухте-то? Холодно. Зачем бабе жопу мочить?
— Так на ней жир рыбий!
Маришка плакала, но Палый кивал: «Ну, если так…»
И ставил на стол чашку с чудесным топленым жиром, вовсе не рыбьим, заправленным мятым чесноком. Так у него было принято. Жир сразу и не поймешь какой, но вкусно. Загадочно ухмылялся, глаза голубые. Вот не макароны с тушенкой едите, а жир с чесноком и куски нежного обжаренного мяса!
А еще маленькие колбаски.
Маришка от них балдела.
4
Так и шло.
Ксюша ловила чилимов, рылась на отливе, изучала береговые отвалы, копалась во всякой дряни, вела дневник. Маришка тоже вела полевой дневник, но почему-то прятала. Вечером, делая очередную запись, поджимала миленькие губки. Серп Иваныч тут же начинал коситься:
— Вот, скажем, подсушенные на малом огне кузнечики. Ты не пробовала, да?..
— …дура, — подсказывала Ксюша.
— Ну вот, а я пробовал, — распускал небогатый хвост Сказкин. — Или, скажем, белые бабочки в сметане…
— Капустницы? — догадывалась Маришка, но Ксюша жестко подсказывала:
— …ночные.
Маришка закашливалась.
— А вот если вообще про будущее говорить…
Серп Иваныч похотливо облизывался. На Ксюшу он не смотрел. Знал, что Ксюша из богатой интеллигентной семьи. Там ему не обломится, разве что по зубам. Знал, что отец Ксюши крупный биолог, плавал вдоль всех Курильских островов, отлавливал морских млекопитающих. Написал толстую книгу «Моря Северного Ледовитого океана». Поэтому смотрел в основном на Маришку. Это я уже про Серпа. Знал, что отец у Маришки простой учитель истории, а мать — русского языка и литературы. Поэтому с ней и разговаривать легко, как со своей, И все время доставал Маришку сном про женскую тюрьму, в которой ему будто бы определили три года.
Серп много чудесных снов видел.
5
— А вот если вообще говорить про будущее, — туманно намекал Серп и даже лоб морщил для приличия. — Мы там в будущем всех коров съедим, никакие кролики не угонятся кормить нас. Никакой свинины или телятины. Всех рыб заодно. И птиц. Скалы опустеют.
Морщил лоб:
— Что останется?
— …насекомые, — подсказывала умная Ксюша.
— А сколько нынче насекомых, если считать на всей Земле?
— …процентов восемьдесят от всего живого.
— Ну вот, я и говорю. Не умрем с голода.
— Как это? — пугалась Маришка.
— Насекомые, они, конечно, невелики, наверное, замечали? — радовался Серп тому, что разговаривает с людьми равного интеллекта. — Но насекомых много. В отличие от волков, значит. Или слонов, да? — Серп с наслаждением обнюхивал крупные куски хорошо прожаренного мяса, грудой выложенного Палым в большую эмалированную чашку. — И размножаются быстрее…
— …чем индусы, — подсказывала умная Ксюша.
— А если взять самую обыкновенную муху, то она за год…
— …может покрыть всю поверхность земного шара.
— А если их промышленно выращивать…
— …тогда всем на земле хватит протеина.
— А точно хватит? — вдруг обеспокоивался Серп. Чувствовалось, что не хочет обмануться в ожиданиях.
— …а вы сами считайте, — прикидывала умная Ксюша, производя в полевом дневнике какие-то нехитрые выкладки. — В курятине протеина двадцать три процента, в рыбе и в свинине еще меньше. Кажется, что-то около семнадцати. Всего-то. А вот в личинках домашних мух — целых шестьдесят три!
— Ну, Ксюша! — зеленела Маришка.
— А чего ты хочешь? Это все так. Природа! — умно вступал в беседу Палый.
Он прекрасно понимал, о каком будущем мечтает Маришка и со страстью подкладывал в ее чашку нежные, шипящие на сковороде колбаски.
— …а в пауках, например.
Маришка зеленела еще сильнее.
— …в пауках все шестьдесят процентов протеина. А в зеленой саранче — семьдесят пять. Хотя, если честно, термиты питательнее.
— Чего это с ней? — дивился Серп, глядя на выбегающую из-за стола Маришку.
— Вырвало ее, — определяла жестокая Ксюша и вытягивала по скамье красивые ножки.
— А ты, Ксюша, вижу, сечешь в продуктах, — радовался Серп. — Любишь жить, да? О многих детях мечтаешь?
И прикидывал:
— Термитов точно держать легче, чем свиней. Ни вони, ни грязи.
— …а шелковичный червь, Серп Иваныч, за месяц увеличивает собственный вес почти в десять тысяч раз.
— Вот я и говорю: умная. Пробовал я шелковичника. В Шанхае их куколки обжаривают в яйце, приправляют перцем и уксусом. А саранчу пекут, как картошку. Ночью под фонарем ловят на белую простыню, ноги-руки отрывают, ну, в смысле, ноги-головы, и несколько времени тушат в жире. Ты чего это, Маришка? — волновался он. — Тебя опять вырвало?
— …дура, — подсказывала Ксюша.
— А ведь ты еще заливное не пробовала, — дивился на Маришкин характер Серп, — Заливное из мучных червей. Жирно! И рубленых жуков-плавунцов не пробовала. А вот если потушить в горшочке гусениц… Да нет, Пашка, ты посмотри, как травит девчонку! Ты чем ее таким кормишь?
6
— Ой!
Ксюша внимательно уставилась на косточку, попавшую ей в котлетке.
Котлетка маленькая и косточка маленькая. Но тяжелая. Это было видно. Ксюша даже взвесила ее на ладони.
— Ой, Павел Васильевич, а где вы мясо берете?
— Если телятину отбить… — начал Палый.
— Какая же это телятина?
— Ну не личинки же.
— А что? Человеческая косточка? — простодушно заинтересовался Серп.
Маришка совсем позеленела:
— Как это человеческая?
— Ну, мало ли, — уклончиво пожал Серп покатыми плечами, обтянутыми застиранной тельняшкой. — Жизнь такая, что всего жди. Помнишь, Паша мясо тушил с морской капустой? Так капуста сразу протухла, а мясо мы ели. Как в Африке.
— Почему как в Африке? — слабо спрашивала Маришка.
— А там искусство кулинарии переходит от отца к сыну.
— Ты это чего это? — обалдел Палый. — Там сын отца поедает, что ли? Ты это брось, Серп! Я из семьи технических интеллигентов.
7
Сытый, счастливый, валялся я на отливе на хорошо прогревшихся плоских плитах.
Мир был мне по душе. Работу я сделал. Будущая диссертация вырисовывалась отчетливо. Что стоит хотя бы материал по кальдере Заварицкого! Помимо сольфатарной деятельности, тут явно были извержения и после шестнадцатого года, когда извержение было отмечено японскими вулканологами. От замкнутого конуса с озерцом в кратере, отмеченного на старых картах, осталась лишь половина конуса, а в кратере вырос купол, и рядом — еще один. Извержение с выжиманием сразу двух экструзивных куполов! — я радовался выполненной работе. Плевать мне на Пашу Палого, на телятину, на японские презервативы. Вот спихну Серпа на твердую землю и забуду про его сны и видения.
Мне так легко стало от этой мысли, что я откликнулся на голос Ксюши.
Она, конечно, спортивная, слов нет. Подошла в купальнике, тряхнула упругой биомассой:
— Нет, вы только взгляните.
Я взглянул. Топик заманчиво был округлен.
— Что вы таращитесь на меня?
— А разве ты не просила?
— Вы не на грудь таращьтесь. Вы на пятно взгляните.
Я пригляделся. На топике впрямь темнело серенькое неопределенное пятно. Будто слабенькой кислотой капнули. Испортить мне настроение это пятно никак не могло, впрочем, тронуть его пальцем я не решился.
— Да вы понюхайте, вы не бойтесь, понюхайте.
— Грудь понюхать? Зачем? — испугался я.
— Да ну вас. Пятно понюхайте. Я потянул носом.
Ничего особенного.
Ну, немножко потным девичьим телом… Немножко агрессивными духами… Ну, может, мылом, не знаю… И как бы немножко мерзостью… Точно, от пятна этого пахло, ляпнутого на топик… Как бы дохлятиной… Затертый запах, но чувствовался… Ксюша прямо рассвирепела. Оказывается, этот топик она выпросила у подружки. Чем теперь отстирать?
— Золой и хозяйственным мылом.
Все-таки грудь у Ксюши была красивая. Я даже привстал:
— Ты снимай все это. Попробуем.
— Ага, сейчас сниму, разбежались!
— Сама же говоришь, несет от тебя.
— А почему вы это не спросите, где это я так?
— Ну и где это ты так? — обвел я взглядом берег. Мне все еще хорошо было. — Или опять дохлого кита выбросило на берег?
— Видите вон те лавовые потоки?
— Как раз собираюсь туда сходить. Только кита туда выбросить не может, — не поверил я. — Там сильное отбивное течение, воронки.
— Зато пещеры на берегу… Видите? Чуть левее… Мягкие породы выветрились, выкрошились, под лавовыми козырьками образовались дыры. Некоторые забиты льдом. Еще с прошлых лет. Так вот, в одной из них валяются кости. Почти целый скелет, понимаете? Тяжелые кости. Массивные. Как из чугуна. Даже верхняя челюсть… Загнута, как клюв, только вместо зубов пластинки.