Читать интересную книгу Каратель - Иван Тропов

– Я не вижу тут никаких шор. То, что вы предлагаете, – всего лишь еще одно искушение.

– Это потому, что вы в шорах… В шорах, к которым так привыкли, что не замечаете их. А когда шоры случайно спадают, яркий свет истины так режет ваши глаза, привыкшие к сумраку предрассудков, что вы сами – сами! – подхватываете шоры и старательно закрываетесь ими.

Я поморщился:

– Это не мои шоры… И это не свет истины. Это трусливые оправдания, Диана. Это слабина тех, кто поддался этому искушению.

– Слабость – это жить в шорах, боясь выглянуть из них. А взгляд без шор – вовсе не искушение, вовсе не преступление и уж никак не слабость. Это шаг к истине. Первый шажочек – по пути сильных… Да сбросьте же шоры! Идите же с открытыми глазами! Не как трусливая овца, что семенит по огороженной тропинке к бойне, боясь поднять голову и взглянуть на то, что впереди, а с гордо поднятой головой! Все видя, все понимая, все преодолевая. Даже смерть. Попробуйте, Влад. Вдруг у вас получится? Попробуйте идти путем сильных. Хотя бы один шажок.

– Путь сильных?.. По трупам?

– О каких трупах речь? О всех тех женщинах, которых вы убили?

– О тех мальчишках, которых вы зарезали! И резали бы дальше, чтобы длить ваш путь… сильных… – с гримасой проговорил я. – Так и шли бы по трупам дальше, не останови я вас.

– И это тоже, – холодно сказала Диана. – Чтобы идти путем сильных, надо перестать бояться думать о смерти. Нужно перестать относиться к ней как к табу. Нужно привыкнуть думать и о своей жизни, и о чужих жизнях, ставя рядом мерку смерти. – Она медленно покивала. – Да, это нелегко, разрешить себе думать о смерти, заставить себя заглядывать смерти в глаза – когда отдаешь ей других. Сделать смерть частью своей жизни. Это нелегко… и страшно. И трудно. Взять на себя смелость распоряжаться чужими жизнями, не впадая в пошлость самобичевания и постоянных изматывающих самооправданий. Это очень трудно. О, это вовсе не слабость. Это не отступление, но – победа. Не столько даже над смертью, сколько над самим собой, над испуганным ребенком, который боится взглянуть смерти в глаза. Боится принимать жизнь такой, какая она на самом деле…

Глава 3

ПОЦЕЛУЙ ЗМЕИ

Снилось ли мне что-то?

Не помню. Но наверное, снилось – должно было сниться. Я проснулся со смутным ощущением чего-то светлого – как возвращение домой после долгой охоты. Чего-то такого же теплого, как кишащий людьми, горячий от жизни родной городок…

Голова была ясная-ясная, как утреннее небо в окне.

Все перед глазами яркое, как на глянцевой картинке.

Мысли – четкие следы на сверкающем под солнцем снежном поле. Каждая малюсенькая ассоциация не улетала в никуда, а змеилась рядышком тугими кольцами, готовая коброй броситься туда, куда мне захочется…

И вчера, между прочим, тоже. Тоже выспался замечательно. Удивительно замечательно…

Я попытался выцапать из памяти, что же мне снилось.

Оно не хотело всплывать из глубин сна. Лишь чувствовалось, что это что-то теплое и уютное, но теперь отдавало едва-едва, а все-таки заметно лавандовым привкусом.

И уверен, дело не в самообмане. О нет.

Я, конечно, не Гош, с его умением разбираться в многоходовых комбинациях. Но с такой прозрачно-ясной головой даже я кое-что способен состыковать.

Тугой жар наполнил скулы. Рывком я слетел с постели, рывком подскочил к стулу с одеждой, рывками, от ярости не туда попадая в чертовы штанины, наконец-то натянул брюки, накинул рубашку и злым ветерком вылетел из комнаты. Промчался по коридору, вниз по лестнице…

На миг замер, закрыв глаза.

Лавандовый холодок в висках не появлялся, но все-таки я чувствовал пульсацию ее невидимых ниточек, раскинувшихся паутиной вокруг нее…

Я повел головой, ловя, где же сгущение, и одна из ассоциаций выстрелила: принюхивающийся пес, поводит носом. Да, мой тотем волк, и вот я принюхиваюсь, все ниточки ведут в один узелок…

Куда же – к сердцевине паутины?

Не в комнате.

Внизу-сзади – в подвале – тоже нет…

Справа. Да.

Я промчался через холл, грохнул плечом в прикрытую дверь столовой.

Она была здесь. Грелась у огня, подтащив тяжелый стул к самому камину. Обернулась на грохот – с самой кроткой из своих улыбок.

– С добрым утром, мой…

– Диана, черт побери!

– Неужели моему господину плохо спалось?

– Хорошо. Слишком хорошо!

– Прошу прощения?

– Диана! Мне казалось, мы договорились.

Она нахмурилась, разглядывая меня. Вдруг улыбнулась.

– Ах, вы об этом… Сущие пустяки. Не стоит благодарности.

– Диана… – почти прорычал я.

Покачал головой. Мне такие шуточки не нравятся.

– Вы не видели вчера себя в зеркало… мой господин. – Смешливые искорки плясали в ее карих глазах. – Небо и земля. Неужели это было плохо?

– Это было великолепно, Диана. Но я не люблю бесплатного сыра.

– Бесплатный сыр? – Кажется, она удивилась. Или очень умело изобразила это своими высокими бровями и ореховыми глазами. – Вы думаете, я сделала это с расчетом что-то получить взамен?

– Мы договаривались, что без разрешения вы не лезете!

– Но я и не лезла. – Впервые я видел Диану невинно оскорбленную. – Я ничего не высматривала, ничего не правила… Ничего, кроме того, что вы бы и сами разрешили мне поправить, если бы не были столь горды… если бы мой господин не был столь великодушен ко мне и не жалел бы свою покорную рабу, а заставлял ее ночи напролет выщипывать подсознательных блошек, от которых никакой пользы, только вред и плохой сон, тогда как высыпаться надо так, чтобы утром как заново родился… – докончила она со своей вечной улыбкой, где сквозь игривую покорность проглядывала ирония, но и та тоже игрушечная, незлая.

Не эмоции, а намеки эмоций призрачно угадывались в ее лице, выглядывая друг из-за друга, как многократные отражения в двух зеркалах – в ее ореховых глазах.

– Вы красиво плетете слова, Диана…

– Не только слова… – потупилась она с улыбкой.

– Но это всего лишь слова.

– Мой господин не верит мне? – Она перестала улыбаться. – Прислушайтесь к себе, Влад. Разве я где-то надавила? Что-то исказила?

Нет. Это бы я сразу почувствовал… если бы это было столь явно.

Но ведь она могла сделать это не так грубо. Могла и иначе. Хитрее. Тоньше.

Ночью я был открыт. Открыт не только потому, что без защиты, мог и не встрепенуться от ее касания. Не только поэтому.

Во сне я, как и любой человек, не дневной я. Во сне я причудливая химера из кусков меня привычного, дневного, и странных лоскутков с самого донышка моей души. Того, чего днем как бы и вовсе нет.

Во сне я вывернут наизнанку. И если Диана вышила там что-то мелкими, аккуратными стежками… Сейчас, когда я в сознании, – вся эта изнанка невидима даже мне самому. Если Диана и расшила там лавандовыми бисеринками, то я их и не должен заметить. Ни сейчас, ни потом.

Но постепенно, незаметно эти лавандовые бисеринки прорастут – с самого донышка моей души. Вплетаясь в мои мысли так, что и не разделить, где чужое, а где мое. Вообще не заметить, что во мне пустило корни что-то чужое… И я буду уверен, что и эти побеги тоже мои. Тоже из самого моего нутра. Выжимка из моих ежедневных дел, желаний, стараний… но планировка садика-то будет ее, Дианы.

– Если я этого не чувствую сразу, это не значит, что оно не скажется на мне потом. Когда будет поздно.

– Ах, вам все-таки продолжает чудиться мышеловка… Но, поверьте, кроме мышеловок на свете бывают и подарки. Просто подарки, – улыбнулась она.

– Конечно. Просто подарки. Вроде книг об охоте, каждая страница которых покрыта ядом…

– Вы думаете, я пыталась во сне заставить вас поверить во что-то, во что верю я?

– А разве нет?

– Влад, вы в плену иллюзий…

– Да ну?

Она кивнула, улыбаясь. Очень по-доброму улыбаясь. Кажется, даже с сочувствием.

– Мне не нужно хитрить, чтобы переманить вас на мою сторону. Хитрости нужны, когда обманывают. В религиях для глупых, слабых и пугливых. Это их нужно оплетать сетью лжи и подстегивать кнутом страхов. Лишь слабых и глупых призывают во что-то верить, а о чем-то запрещают размышлять… Но чтобы встать на путь сильных, не нужно ничего этого.

– Все же хотите навязать мне то, во что сами верите…

– Хочу. Как врач желает исцелить больного. Но чтобы вы стали думать, как я, мне не нужно мешать вам думать. Напротив. Я всего лишь хочу, чтобы вы смогли думать яснее и точнее, чем думали все эти годы… Остановились на миг, с чистой головой и незамутненным взором огляделись – кто вы? где? зачем? Попытайтесь хоть раз увидеть жизнь такой, какая она на самом деле. И не останавливайтесь, когда мысли приведут вас к тому, от чего вы пугливо отталкивались раньше, всю вашу прежнюю жизнь… отталкивались, потому что в глубине-то души уже подозревали, что вам не понравятся эти ответы, они разобьют вдребезги то, что вам внушали, то, во что верили – верили слепо, верили только лишь потому, что вас так приучили верить, пока вы были юны… Но остановитесь, оглянитесь. Вы не глупый пес, чтобы всю жизнь сидеть на цепи веры и охранять склад чужих обманов, – вы прелестный волчонок, удел которого – стать прекрасным, свободным волком…