Читать интересную книгу Прозрение. Том 1 (СИ) - Бэд Кристиан

Такова была настоящая, «психическая» аристократия. Аристократия без имён и званий, те, кого в Содружестве называют истники, «чувствующие». Неужели император стал бы самым разболтанным, если бы дожил?

Нормы морали тут у каждого были свои. Меня раздевали глазами. Мне почти физически, до боли были ощутимы щипки и поглаживания. Я мог «обнаружить» чужие пальцы под мышкой или во рту. Меня могли спросить, откровенно глядя в глаза, спал ли я сегодня с женщиной и ловить малейшую дрожь ответа.

И это было всё-таки не наше, имперское, хамство.

Вот Энрек, например, боится дотронуться до моей руки, чтобы не нарушить личную неприкосновенность, и в то же время он доброжелательно заявляет на официальном (!) приёме сухощавому парню в цветах зелёного эрцога: «Вот я и дождался твоего блеянья»!

Экзотианцы чужие, у них другие обычаи. И я для них, не сумей сейчас собраться и раскрыть свою сущность «на белое», был бы ничем, человеческим мусором, навозом, будущей почвой для новых рождений.

Но всё это не имело никакого отношения к поимке Ингваса Имэ, и я временно выкинул из головы чуждость незнакомых обычаев.

Пожал плечами. Только что я озвучил, как на мой неискушенный взгляд следует локализовать опального мерзавца.

Мне это представлялось делом простым и лёгким. Я не понимал отчего сыр-бор и зачем собирать совет психопатов.

Чего проще — поймать чиновника, отследив его по связям? Каждый чиновник — глава некой цепи управленцев, но он же и её заложник.

— Эрцоги — не чиновники, — поморщился Локьё. — Они не управляют относящимися к Великим Домам территориями. Это территории пользуются протекторатом Великих Домов.

Я пожал плечами:

— А в чём разница?

Локьё посмотрел на меня неласково, но ташипом не обозвал, совет же.

— Эрцоги не занимаются хозяйственными вопросами или разрешением конфликтов и споров внутри территорий. Только в случаях серьёзных психоэтических проблем обращаются к их авторитету. Или для эпидемий, как сейчас на Кьясне. Для остального у нас есть штат специалистов по ценностному и проектному управлению.

Он снова посмотрел на меня и пресёк очередной вопрос.

— Я НЕ командую эскадрой Содружества в имперском понимании этого термина. Я осуществляю энергетическое планирование процессов, определяю линии натяжения и удерживаю равновесие. Стратегию и тактику разрабатывают другие. Я только корректирую их работу, следуя причинности. И принимаю решения, когда их нужно принять.

Он помолчал и подытожил:

— Таким образом, управление домом Аметиста не имеет никакого отношения к управлению Ингвасом Имэ домом Аметиста. Нет у него никаких «чиновничьих» связей. А если и есть — они причудливы и малоинформативны.

— Я сейчас свихнусь, — сказал я и сел на своё место. — Любого имперского чиновника можно в два счёта вылущить из его шкур — родственных и рабочих. Если у вас какие-то иные отношения, нужно ориентироваться на них. Объясните что и как? Тогда, возможно…

— Невозможно, — обрезал Локьё. — Тихушник — это тебе не полуоперившийся юнец. А дом Аметиста уже пару столетий даёт фору в интригах любому другому дому.

Я перевел взгляд на серьёзнейшее лицо Энрека: кожей чувствовал, что в душе он просто ржёт сейчас надо мной.

Энрек, зараза, мог предупредить меня «на пороге», мы много общались, и уж он-то хорошо представлял, чего я знаю, а чего нет.

— А что тогда делают эрцоги, если не управляют? — спросил я, желая хотя бы для себя расставить точки над «и».

Тем более что никто и не пытался поддержать разговор.

Присутствующие в зале изучали меня с интересом. Судя по прекратившимся тычкам, всё, что хотели, они уже пощупали, но череп вскрыть не сумели и теперь только слушали и разглядывали.

Слушали, однако, не вникая в смысл слов, как песню на незнакомом языке.

— Я не знаю, поймёшь ли ты… — Локьё медлил. — Имперцы пришли на всё готовое. Мы не очень… ценим их вмешательство в текущие процессы. Но ты у нас сообразительный. Ну-ка, давай, потянись мозгами? Да и Призванным не помешает вспомнить историю.

Он вышел из-за председательской кафедры и уселся в кресло рядом со мной. Налил минеральной воды. Часть истников переключилась на него, часть продолжала разглядывать меня, но пожирание конфет и попытки прикурить почти прекратились. В присутственном зале «Леденящего» становилось всё тише.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Люди во все времена слишком жирно думали о себе, — начал Локьё задумчиво. — Когда первые поселенцы ушли с Земли, они полагали, что развитое научное мышление способно победить любые трудности. Новые трудности только подстегнут развитие науки, и вот тогда человечество достигнет бессмертия и ещё Беспамятные знают чего, — Локьё скупо махнул рукой и усмехнулся. — Это была эпоха расцвета разума и научного образа мыслей. Религия была осмеяна, её заменила наука о человеческой психике. Душа землян провисала тогда над бездной, ведь научная картина мира всегда тонка и неустойчива и живёт лишь до следующего фундаментального открытия. Хатты поставили точку в споре о материальном в человеке…

Он помедлил, вспоминая.

Невидимая «аура» в зале словно бы уплотнилась. Здесь разделяли воззрения эрцога дома Сиби. Дома, охраняющего память.

— Недаром мысли о боге не отпускают учёных. Да и неверие — тоже своего рода вера. Смешная вера в то, что кого-то нет. Ведь если Его действительно нет, то это не нуждается в доказательствах и не тревожит химеры смыслов. Не заставляет оправдываться перед собой. Но мы, люди — это не только тело и разум. Да, на Земле можно было выживать, отрицая невыразимое, не вдаваясь в тонкие материи. Мы пользовались психической картиной мира, уже созданной нашими предками, выживали на объедках древних достижений духа, что, видимо, и доказала последовавшая на Земле война.

Локьё вздохнул, сделал жест над виртуальной панелью стола, и в воздухе закружилась знакомая с детства модель Солнечной системы. Золотистое солнце, голубая планета в зоне обитаемости.

— Мы, люди, щедро одарены чувствами. Мы видим многое. Еще больше слышим, обоняем, осязаем и ощущаем на вкус. Ещё мы ощущаем пространство и время, а это уже более сложно и менее явно в нас. Но воспринимаем мы без ужаса только знакомое нам. Именно потому эволюция разума на Земле длилась миллионы лет. Между сознанием человека и пространством бессознательного в нём же — всегда лежит ужас непознанного. И этот ужас нужно заполнить построениями человеческого ума. Выстроить обитаемую Вселенную внутри себя. Какая разница, будет ли она совпадать с настоящей? Зато в ней можно будет жить. Будешь водичку? — спросил он вдруг буднично.

Но не обманул меня, не сбил с мыслей, и я лишь качнул головой. Истники внимали эрцогу, но то один, то другой смотрел на коммуникатор, обвивающий запястье. Словно бы параллельно они играли в какую-то игру.

— Мы узнали об этом не сразу, — продолжал Локьё. — Первые колонисты не осознавали, чего им следует бояться на осваиваемых планетах. Они не ждали, что на количество и качество их мутаций повлияет не просто иное магнитное поле чужих планет и непривычное излучение чужих звёзд. Они не понимали главного — не каждому человеку под силу удержать вокруг знакомую картину мира.

Он обвёл глазами затихший зал, обернулся ко мне.

— Скажи, что это, капитан?

По залу пробежал шёпот. Кто-то разочарованно вздохнул, а кто-то радостно выдохнул.

На руке эрцога шевелила крыльями голограмма яркой южной бабочки.

— Бабочка, — ответил я, чуя подвох. Уж больно странно вели себя члены совета.

Насекомое расправило четыре пары крыльев и закружилось над нашими головами, сопровождаемое лучом света.

— Нет, капитан, — покачал головой Локьё. — Вот она — бабочка.

На ладони эрцога возникло маленькое блёклое насекомое с двумя…. Нет, с четырьмя совершенно плоскими крыльями и с длинным хищным хоботком, который был скручен под круглым глазастым рыльцем.

«Наверное, ядовитая», — подумал я и покосился на спецбраслет. Вроде бы голограмма, но Хэд его разберёт, этого эрцога.