Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Приличествует ли, ваше превосходительство, опрометчиво выступать в поход, не дождавшись ответа от герцога Бургундского? Вы, может быть, не осведомлены, что мы ведем переговоры с его высочеством и что, по всей вероятности, можно надеяться на заключение двухнедельного перемирия между обеими договаривающимися сторонами? Ожидается, что с его стороны последует обязательство сдать нам Париж без боя и даже без утомительного похода.
Жанна обернулась к нему и строго сказала:
- Здесь не исповедальня, ваша светлость. Вам не было необходимости признаваться здесь в своем позоре. Канцлер покраснел, но отпарировал удар:
- В позоре? Что вы усматриваете в этом позорного? Жанна ответила ровным, невозмутимым тоном:
- Это может объяснить вам каждый, не прибегая к изысканному красноречию. Мне известно все об этой жалкой комедии, ваша светлость, хотя кое-где и не предполагали, что я буду об этом знать. Похвально со стороны ее сочинителей, что они пытались скрыть от меня свою комедию, содержание которой можно определить двумя словами.
- Вот как? Желательно было бы услышать, ваше превосходительство, эти два слова, - съязвил канцлер с присущей ему иронией.
- Трусость и измена!
На этот раз все генералы стукнули кулаками по столу, а глаза короля загорелись еще ярче. Канцлер вскочил и с мольбой обратился к королю:
- Сир, я взываю к вашему заступничеству!
Но король, примирительно махнув рукой, велел ему сесть и сказал:
- Успокойтесь! Она имеет право требовать, чтобы с ней посоветовались перед началом действий, ибо это в одинаковой степени касается и войны и политики. Наш долг выслушать ее хотя бы теперь.
Канцлер сел, дрожа от негодования, и резко заметил Жанне:
- Из милосердия к вам я приму во внимание, что вы все же не знали, по чьей инициативе проводятся те меры, которые вы здесь заклеймили столь бесцеремонно.
- Приберегите свое милосердие для другого случая, ваша светлость, ответила Жанна с прежним спокойствием. - Всякий раз, когда втихомолку затевается нечто во вред интересам Франции, с целью унизить ее честь и достоинство, все, кроме мертвых, знают имена двух главных заговорщиков.
- Сир, сир! Это инсинуация...
- Это не инсинуация, ваша светлость, - не повышая голоса, прервала канцлера Жанна, - это обвинение. Я предъявляю его первому министру короля и его канцлеру.
Теперь они вскочили оба, настаивая, чтобы король остановил дерзкую Жанну, но тот и ухом не повел. Речи его придворных были пресной водичкой, а тут короля угостили хорошим, крепким вином, и, представьте, неплохим на вкус. Он сказал:
- Сядьте и успокойтесь! Что разрешается одному, то, по справедливости, должно быть разрешено и другому. Учтите это и будьте справедливы. А разве вы ее щадили? Разве, говоря о ней, вы не поносили ее имени, не возводили на нее чудовищных обвинений? - И, немного поостыв, он добавил с озорным огоньком в глазах: - Если все это вы считаете обидным и оскорбительным, то между вашими делами и ее речами я вижу разницу лишь в том, что она говорит неприятные вещи вам в глаза, а вы строите свои козни за ее спиной.
Король был доволен своим метким ударом, от которого те двое съежились, а Ла Гир громко расхохотался; другие же генералы из приличия посмеивались себе в ладонь. Жанна продолжала с невозмутимым спокойствием:
- С самого начала эта политика колебаний и нерешительности сковывала наши действия. Что за манера: совещаться, совещаться и совещаться без конца, когда говорить не о чем, а надо воевать. Мы заняли Орлеан 8 мая и могли бы очистить всю провинцию в каких-нибудь три дня, предотвратив тем самым кровопролитие при Патэ. Мы могли бы быть в Реймсе шесть недель тому назад, а сегодня - в Париже, и, самое большее, через полгода выгнать последнего англичанина из Франции. Но после Орлеана мы, вместо того чтобы нанести следующий удар, повернули обратно и ушли в сельские районы, на лоно природы. Зачем? Затем, видите ли, чтобы заседать на военных советах, а в действительности, чтобы дать Бедфорду время послать подкрепления Таль-боту, чем он, конечно, сразу же воспользовался, и Патэ пришлось брать с боя. После сражения при Патэ - новые совещания, новые потери драгоценного времени. О мой король, как бы мне хотелось убедить тебя! - Слегка волнуясь, она с жаром проговорила: - У нас есть еще одна благоприятная возможность. Если мы без промедления ударим по врагу, все будет хорошо. Вели мне идти на Париж! Через двадцать дней он будет твоим, а через шесть месяцев - и вся Франция! Дела у нас не больше, чем на полгода, но если время будет упущено, нам не наверстать его и за двадцать лет. Скажи свое слово, милостивый король, одно только слово!
- Пощадите! - прервал ее канцлер, заметив опасную искру воодушевления, сверкнувшую в глазах короля. - Поход на Париж? Вы забываете, ваше превосходительство, что дорогу туда преграждают английские крепости!
- - Вот что станет с вашими английскими крепостями! - сказала Жанна, презрительно щелкнув пальцами. - Откуда мы наступали в последний раз? Из Жьена. Куда? На Реймс. Что встречали на своем пути? Английские крепости. Чьи они сейчас? Французские. Причем без всяких жертв и потерь. - Генералы дружно зааплодировали, и Жанна умолкла, ожидая, пока уляжется шум.
- Да, перед нами щетинились английские крепости, но теперь за нами стоит стена французских крепостей! Какой же вывод? Тут и ребенок разберется. Крепости между нами и Парижем заняты той же породой англичан, теми же солдатами, что и в прежних гарнизонах, с теми же сомнениями, с теми же слабостями и с тем же страхом перед тяжкой десницей всевышнего, занесенной над ними. Нам остается только идти вперед, немедленно, и эти крепости наши, Париж - наш, Франция- наша! Скажи свое решительное слово, милостивый король! Повелевай своей слуге...
- Стойте! - воскликнул канцлер. - Было бы безумием наносить такое ужасное оскорбление его высочеству герцогу Бургундскому. В силу договора, который, как мы надеемся, будет заключен с ним...
- О этот договор, на который возлагается столько надежд! Герцог Бургундский презирал вас долгие годы и пренебрегал вами. Уж не думаете ли вы, что ваши заискивания заставили его смягчиться и склонили прислушиваться к вашим предложениям? Нет. Его убедила сила! Да, да - поражения, которые мы нанесли ему. Ибо только силой можно убедить этого матерого мятежника. Очень ему нужна эта болтовня! Договор! Вы надеетесь с ним заключить договор? Эх, вы! С его помощью освободить Париж? Последний нищий в нашей стране больше способен на это, чем он. Он - освободитель Парижа!? Вы представляете себе, как будет смеяться Бедфорд? Какой жалкий предлог! Слепой может видеть, что эти наши переговоры с полумесячным перемирием дают возможность Бедфорду подтянуть и бросить свои войска против нас. Еще одна измена, всегда измена! Мы созываем военный совет, а советоваться не о чем; Бедфорд же не нуждается в подсказке, он знает, каково наше единственное направление. Он прекрасно знает, как бы поступил на нашем месте. Он перевешал бы всех изменников и двинулся бы на Париж! О милостивый король, очнись! Путь свободен, Париж зовет, Франция с мольбою смотрит на тебя! Одно твое слово, и мы...
- Сир, это безумие, явное безумие! Ваше превосходительство, мы не можем, мы не имеем права отказаться от того, что уже сделано: мы сами предложили переговоры, и мы должны договориться с герцогом Бургундским.
- И мы договоримся! - сказала Жанна.
- И вы уверены? Каким образом?
- Острием копья!
Весь зал, как один человек, поднялся. Вскочили все, в ком билось французское сердце, раздался взрыв рукоплесканий, и они нарастали волна за волной. В приветственном шуме послышался могучий голос Ла Гира: "Острием копья! Ей-богу, да это же музыка!" Король тоже встал, обнажил меч, взял его за клинок, шагнул к Жанне и, вложив рукоятку меча в ее руку, произнес: Король сдается. Неси этот меч в Париж.
И снова загремели рукоплескания. Исторический военный совет, овеянный славой и легендами, был окончен.
Глава XXXIX
Было уже далеко за полночь; предыдущий день был беспокойным и утомил всех смертельно, но Жанне все было нипочем, когда предстояло большое дело. Она и не подумала ложиться. Генералы последовали за ней в ее штаб-квартиру, и она едва успевала отдавать распоряжения; те, в свою очередь, немедленно рассылали их в соответствующие части и подразделения; верховые мчались галопом в разные стороны, понукая лошадей; тишина сонных улиц была нарушена топотом и криками. Вскоре послышались отдаленные звуки рожков и дробь барабанов - признаки приготовлений к походу. на заре должен был выступить наш авангард.
Генералов скоро отпустили, но я остался - теперь поработать был мой черед. Жанна прохаживалась по комнате и диктовала послание герцогу Бургундскому, требуя, чтобы он сложил оружие, заключил мир и извинился перед королем, а если ему уж так хочется воевать, то пусть воюет с сарацинами. "Pardonnez-vous l'un a l'autre de bon coeur, entierement, ainsi que doivent faire loyaux chretiens, et, s'il vous plait de guerroyer, allez contre les Sarrasins" ["От всего сердца простите друг другу, не помня обид, как это подобает благочестивым христианам, а если вам хочется воевать, воюйте с сарацинами" (франц.)]. Длинновато несколько, но звучит неплохо, и к тому же скреплено ее личной печатью, вырезанной на золотом перстне. Полагаю, это был один из самых прекрасных, простых и вместе с тем выразительных и красноречивых государственных документов, которые она когда-либо диктовала.