Женщина, содрогаясь от ужаса, уверяла, что они разгромили кабачок «красных», называвшийся «Таверной Св. Девы», и что ужасная голова принадлежала одному из членов муниципалитета, жившему с ней по соседству. Но мне некогда было выслушивать ее. Я усадил ее в кресло, а сам поспешил вниз, отпер дверь и вышел на улицу.
Царило какое-то странное затишье. Утреннее солнце щедро разливало свет и тепло на обезлюдевшую улицу. Нигде не было видно ни одного живого существа. Пораженный этой тишиной, я остановился в нерешительности. Потом, вспомнив, что говорила мне женщина, я отправился следом за толпой, пока не достиг первого поворота направо. Пройдя еще шагов сто, я увидел впереди себя дом мадам Катино.
Горячие лучи солнца отражались от его белых высоких стен и длинного ряда окон со спущенными шторами. Нигде не было и признака жизни. Тем не менее, один вид этого, знакомого мне дома, заставил пробудиться надежду!
Вот почему я быстро направился к его двери и стал громко стучать в нее. Мой стук, казалось, мог разбудить мертвого: он эхом отдавался у каждого подъезда по всей улице, отличавшейся в День моего прибытия в Ним таким оживлением. Стоя на ступенях лестницы, ведущей к двери, я ожидал, что раскроется, по крайней мере, окон двадцать, и из них выглянет множество людей.
Я еще не знал, какую душевную глухоту порождает паника, или, лучше сказать, как инстинкт трусливого самосохранения заставляет человека цепляться за свой очаг, когда снаружи льется кровь. Ни одно окно не отворилось, ни одного лица не выглянуло, даже в нижнем этаже. Несмотря на то, что я принимался стучать несколько раз, весь дом словно вымер.
Единственным результатом моих усилий было то, что в конце улицы, где звуки моих ударов как бы сгущались, вдруг послышался уже хорошо знакомый мне гул: толпа возвращалась обратно. Выбранив себя за безрассудное промедление, я тут же вспомнил о проходе через дом, ведущем к церкви, нашел его и бросился вперед. Рев приближался, но я уже видел низкую крышу церкви и немного замедлил свои шаги, как вдруг передо мной открылась какая-то дверь, и из нее выглянул мужчина. В его заостренных чертах я прочел страх, стыд и ярость. Каким-то странным чутьем я понял, что он намерен делать.
Прикрыв рукой глаза от солнца, он с минуту всматривался в улицу, потом, заметив меня и бросив лукавый, предательский взгляд, он выскользнул из двери и бросился бежать. Дверь осталась полуоткрытой. Решив, что это какой-нибудь швейцар, покинувший свое место, я вошел в церковь и увидел зрелище, которого я тоже никогда не забуду.
Внутри был полумрак. Несколько красных лампад у алтаря разливали скудный свет на колонны и пожелтевшие изображения святых и на огромную толпу коленопреклоненных женщин, певших славословие Св. Деве, наполняя своими голосами все пространство храма.
Одни из тех, что находились в последних рядах, молча в слезах блуждали с места на место, другие распростерлись на полу, прижавшись головами к каменным плитам, третьи, беспрестанно озираясь испуганными глазами, бормотали молитвы побелевшими губами. «Ora pro nobis! Ora pro nobis!» – раздавалось все громче и громче. Возглас, казалось, поднимался к самому потолку, а оттуда расходился по всей церкви.
Я чувствовал, что слезы подступают к горлу, и грудь сжимается чувством жалости.
В этот момент я увидел Денизу.
Она стояла на коленях между своей матерью и мадам Катино, в первом ряду богомольцев, прямо перед алтарем. Со своего места я мог видеть ее лицо, когда она в молитвенном экстазе поднимала глаза кверху.
Внезапно в дверь на противоположной от меня стороне раздался сильный удар, за ним последовал другой, третий… Послышался град ударов, и кто-то громко потребовал, чтобы дверь была немедленно открыта.
Вся коленопреклоненная масса заволновалась. Некоторые вскочили с колен и, плача, пугливо оглядывались кругом. Но пение все еще продолжалось, по-прежнему наполняя собой церковь.
От сильного удара вылетела створка двери: три четверти присутствовавших подняли крик. Я в это время был на полдороги к Денизе, но, прежде, чем я достиг своей цели, вылетела другая створка, и человек двенадцать с шумом ворвались в церковь.
Путь им преградила тощая фигура священника (после я узнал, что это был отец Бенедикт), высоко поднимающего крест. В следующую минуту, к невыразимой радости, я увидал, что вломившиеся были не предводители уличной толпы, а приверженцы Фромана, во главе с обоими Сент-Алэ. Оба были покрыты кровью и закопчены порохом. Одежда их была в беспорядке.
От неожиданной радости женщины бросились на шею мужчинам, а стоявшие поодаль разразились громкими рыданиями. Мужчины же, тщательно забаррикадировав за собой двери, вереницей пересекая зал, направились к выходу в переулок. Одни утверждали, что все погибло, другие – что западные ворота еще свободны, третьи умоляли женщин уйти отсюда, уверяя, что в соседних домах им будет гораздо безопаснее, и что церковь неминуемо подвергнется нападению. Стало известно, что красные кокарды были оттеснены, и теперь спасаются через монастырские ворота, в которые, следом за ними, ломятся уже кальвинисты.
Всех охватили смущение и паника. Слышались крики, что напрасно мужчины явились сюда, что, если бы они оставили церковь в покое, женщины были бы в большей безопасности. Но в таком аду, каким был сегодня Ним, где даже сточные канавы были полны кровью, трудно было решать, как лучше поступить.
После того, как выяснилась опасность дальнейшего пребывания в церкви, все бросились к выходу. Это дало мне возможность немного продвинуться к Денизе. Она опустила капюшон на лицо и не могла меня видеть, пока я не дотронулся до ее руки. Не говоря ни слова, она крепко ухватилась за меня.
Маркиза, ответившая на мой поклон кислой миной, ограничилась тем, что насмешливо заметила:
– Вы умеете быстро пользоваться вашей победой.
Я ничто не ответил, а вместе с Денизой и мадам Катино направился прямо к Луи.
Виктор де Сент-Алэ, увидев меня, улыбнулся и, подойдя к матери, что-то сказал ей. Та, видимо, возражала.
– Не все ли теперь равно, – громко произнес маркиз. – Ведь мы проиграли последнюю ставку, и надо очистить стол для других.
Маркиза молча опустила свой капюшон на лицо. Было что-то трагическое в этом жесте, и мне стало жаль ее. Но теперь было не время предаваться чувствам: преследователи были уже близко.
Мы не успели еще покинуть церковь, как за стенами послышался топот множества людей, и двери затрещали под посыпавшимися на них ударами. Весь вопрос был в том, выдержат ли двери до того момента, как мы успеем бежать. Они были закрыты надежно, а перед нами образовался проход в толпе. Спустя мгновение мы были уже на улице и быстрым шагом направились к дому мадам Катино.