Читать интересную книгу Президентский марафон - Борис Ельцин

Это - всего лишь настроение. Но настроение, бывает, очень многое определяет в обществе.

Начало лета 1999-го тоже не стало исключением из этого правила. Было видно невооруженным глазом, как народ устал от политики. Не прекращавшийся с сентября по май кризис утомил буквально все слои населения. Не было сил ни протестовать по поводу Примакова, ни строиться в коммунистические колонны, ни даже обсуждать нового премьера.

Премьер между тем всем нравился. Если оставить в стороне внутренние склоки в правительстве - а широкой публике они совершенно неинтересны, перед телекамерами Степашин просто расцветал. Много ездил, встречался с губернаторами. Активно, живо, с удовольствием проводил заседания правительства. Произвел очень хорошее впечатление на западных лидеров. Но самое главное - он создавал в обществе своим немножко наивным оптимизмом ту самую атмосферу, по которой все так соскучились, атмосферу пусть непрочной, но все-таки передышки.

Широкие массы быстро восприняли этот импульс и... на время забыли о текущей политике.

... Однако главные силы вовсе не собирались разбегаться на каникулы. Все участники политического процесса были готовы к решающему сражению. И вскоре оно началось.

После отставки, причины которой действительно не были очевидны для широких слоев общества, рейтинг Евгения Максимовича Примакова еще вырос - от двадцати процентов в мае до тридцати к июлю. Аналитики дружно заговорили о том, что с таким-то запасом прочности бывший премьер-министр может смело идти на думские выборы - конечно, во главе нового движения. А потом, как победитель, и на президентские.

Движение, позвавшее Примакова, очень быстро нашлось. Его формальным и неформальным лидером был Юрий Михайлович Лужков. Оно называлось "Отечество", и на него были потрачены все ресурсы московского мэра. Лужков ездил по стране, лично встречался с региональными лидерами. Губернаторы, обеспокоенные отсутствием на горизонте сильного премьера, будущего центра власти, той пустотой, которая образовалась после отставки Примакова, начали быстро становиться под знамена московского мэра.

Одна область, другая, третья, десятая, двадцатая бодро салютовали своему новому "Отечеству". Идеологией движения стал центризм. Идейно-политическим рупором - "третья кнопка", или "новое центральное телевидение", финансировавшееся также Лужковым.

Казалось бы, центристы. Что ж тут плохого? На фоне раздробленных демократических сил, которые раз за разом проигрывали коммунистам парламентские выборы, можно было бы только приветствовать и эту партию, и эту идеологию. Но...

Критику политического оппонента, особенно в предвыборный период, я понимаю и вполне приемлю. Это почти обязательная для цивилизованного общества политическая практика.

Но когда идет не критика, а целенаправленное создание образа общенационального врага - извините. Вот это уже не нормальная предвыборная борьба, а советская пропаганда. Именно советские методы борьбы с политическим противником и были избраны промосковскими СМИ.

Ельцинский режим продал Родину иностранному капиталу. Это он виноват в том, что за рубеж вывозятся миллиарды долларов ежегодно. Это он создал систему коррупции. Это он устроил "геноцид русского народа", это он повинен в падении рождаемости, в катастрофическом положении отечественной науки и образования, медицины и культуры. Вокруг президента сложилась мафиозная семья, настоящий бандитский клан.

...Таково было содержание ежедневных политических программ третьего канала телевидения. Этот нехитрый набор идей транслировался, внедрялся в сознание по-разному: и дежурными клише, и конкретными "сенсационными" разоблачениями - там украли завод, а там - целую нефтяную отрасль положили в карман. Темой номер один, конечно, была тесная связь Кремля и Бориса Березовского, этого политического "монстра" современной России, который все и устроил из-за плеча Бориса Ельцина. Обвиняли, конечно, и в том, что я спровоцировал финансовый кризис (чуть ли не мировой), и в том, что едва ли не уничтожил "честного" прокурора Скуратова.

Я пытался понять: неужели те, кто все это затеял, думают, что именно такая грубая, топорная работа сможет принести им успех на выборах, доверие населения?

Долгое время я пытался разобраться: что же произошло в наших отношениях с Юрием Михайловичем? Ведь мы когда-то были друзьями. Я с огромным уважением относился (и продолжаю, кстати, относиться) к его градостроительной деятельности, к его неутомимости и энергии. Мэр всегда поддерживал политический курс на реформы, на свободное предпринимательство, потому что именно этот курс давал ему возможность превратить Москву в красивый, благоустроенный город, с чистыми улицами, сияющими витринами, с современной инфраструктурой. Город, в котором приятно жить.

Но после невероятно помпезного, пышного 850-летия Москвы у мэра, очевидно, совсем закружилась голова. Он стал все больше вмешиваться в общероссийские политические дела, при этом не желая замечать, по пословице, огромных бревен в своем мэрском глазу.

А бревна были не маленькие. Москва действительно собирала в местную казну такое количество денег с банков и фирм, которые они вынуждены были платить именно Москве, а не стране, что хватало и на пышные празднества, и на невероятную архитектуру, и на политические амбиции. При этом мэр Москвы яростно отрицал все: и этот дикий налоговый перекос, и мздоимство своих чиновников, и беспомощность своей московской милиции. Не только отрицал, но и подавал в суд на журналистов после каждой критической публикации. Любил Лужков, разумеется, только тех журналистов, которые боролись со мной. Суды аккуратно присуждали победу Лужкову - вероятно, "за явным преимуществом". Ведь судьи в Москве получают надбавку от московского правительства и поэтому зависят от мэрии.

Все это я до поры до времени не замечал... просто из любви к нашему городу, из-за того, что московские экономические реформы были для меня важнее отдельных административных недостатков и политических заскоков неутомимого градоначальника.

Однако во время осеннего кризиса 1998-го мне, после почти годичного перерыва в общении (в последний раз мы близко сталкивались как раз на праздновании юбилея Москвы в 1997-м), пришлось все же обратить внимание на изменения в личности Юрия Михайловича. Или на те его черты, которые я раньше просто не замечал.

Не могу назвать это прямым лицемерием. Тем не менее в острых ситуациях, которые касались его лично, Юрий Михайлович научился занимать удивительную позицию: внешне - принципиальность и искренность, а внутри - жесткий, абсолютно холодный расчет.

...Так случилось во время осеннего кризиса 98-го, когда Юрий Михайлович публично, перед телекамерами пообещал не мешать Черномырдину при его утверждении в Думе и не сдержал этого слова.

Он ухитрился "не заметить" очевидного в деле Скуратова и сделал все от него зависящее, чтобы заблокировать его отставку.

Наконец, он стал открыто нападать на президента.

Летом началась кампания дискредитации меня и моей семьи, серия проплаченных публикаций в нашей, а потом и в зарубежной прессе, причем именно в той прессе, которая многие годы была каналом "слива информации" для КГБ. И Лужков не погнушался немедленно выступить с официальным заявлением, в котором потребовал (именно так!) предъявить доказательства моей невиновности. Говорил, что будет верить во все, пока не будет этих доказательств. Помнится, это меня особенно

поразило. А как же презумпция невиновности?

...Я привык к оскорблениям в желтой прессе, в неразборчивой в средствах депутатской среде. Но еще никогда политик федерального уровня не попирал мои человеческие права так грубо и беззастенчиво.

Для меня очевидно: Лужков не мог не знать, что обо мне пишут заведомую ложь, ничем не доказанную и не подтвержденную. Но видимо, азарт политического игрока заставил его не считаться с этим.

... Все это, наверное, было бы смешно. Но - при других обстоятельствах. По характеру Юрий Михайлович -- совсем не политик. Все его "чрезвычайные" выступления - то по поводу защиты российского производителя, то по поводу Севастополя, то по поводу пересмотра итогов приватизации - вызывают у серьезных людей оторопь. Ценят, конечно, Лужкова москвичи, прощают все его политические слабости, но по причинам, очень далеким от политики. Просто москвичи, как и все нормальные люди, любят, когда о них заботятся.

И мэр вполне мог бы и дальше заниматься любимым делом, любимым городом, я бы тоже его с удовольствием в этом поддерживал. Наверное, критиковал бы, но все-таки поддерживал. Но Москвы Лужкову было уже мало. Ему хотелось гораздо большего.

Летом 1999 года началось медленное сближение Примакова и Лужкова. Примаков, как всегда, отмалчивался, осторожничал. Лужков, пока еще на ощупь, пытался просчитать варианты, кто из них может быть при определенном раскладе президентом, кто премьером или лидером крупнейшей фракции... Кстати, Лужков вовсе не собирался уступать дорогу отставному премьеру. Наоборот, расчет мэра был другим: "тяжеловес" Примаков со своим высоким рейтингом прокладывает дорогу в Думу "Отечеству", Лужков консолидирует вокруг себя абсолютное большинство депутатов, становится премьером, а затем, автоматически, и президентом 2000 года.