Читать интересную книгу Химеры просыпаются ночью - Райво Штулберг

Перед тем, как эта десятка вошла в комнату, из соседних дверей выволокли тележки с голыми обмытыми трупами. Крови уже нет, трупы лежат гладкие, бесцветные, только дырочки и борозды в телах. И стоящие наверняка знают, что через пять минут точно так же вынесут и их. Пока еще шевелятся руки, передвигаются ноги, подчиняясь своим владельцам. Но лишь отчасти подчиняясь: ведут туловища не по свободной воле, но куда прикажут.

Вот зажглась зеленая лампа над железной дверью. Это значит — надо заходить. И они покорно заходят, зная, что никогда больше не выйдут отсюда.

Комната — полутемная и просторная, холодно, журчит вода. На испещренной кафельно-бетонной стене надпись: «Становись лицом к стене». Крови уже нет, только розоватые лужицы кое-где подрагивают. А с противоположной стороны — оружейная щель, типа дота. Расстрельной команде предлагается оружие на выбор: кому что удобнее. Но напрасно всматриваться в щель. Там темно, ни малейшего шевеления не заметно.

Люди строятся у стены, как и велено — спиной к доту. Покорно ждут. Последнее, что они видят, — сколотый кафель. Сзади сначала раздается гудок, потом грохот, треск. Резкая боль на мгновение пронзает спину.

И тут я поймал себя на том, что вижу все происходящее от лица одного из расстреливаемых. Я не по ту сторону щели, а сам — жертва. Выходит, я никуда не сгодился, ничего больше в жизни не достигну, так что остается лишь одно: собираться в расстрельный дом. И это я сам себе определил.

Нет, не так. Я же сам придумал все это. Так что никак не могу становиться у той стены. Я буду расслабленно курить у щели, отирая приклад винтовки. Сегодня выбрал себе винтовку: вчера от пулеметной отдачи руки долго тряслись. Загрохотала дверь: вводят новый материал. Голые тела шевелятся, белыми червями копошатся конечности. Послушно встают у стены, им даже не надо приказывать. Звучит гудок — сигнал приступить.

Я гашу окурок, вскидываю винтовку и выбираю цель прямо напротив себя. Белое, бесполое тело стоит голой задницей ко мне. Навести дуло и совместить мушку со спиной — дело одной секунды. Рядом уже трещат выстрелы: коллеги приступили. Я давлю на спусковой крючок. Тело впереди моментально падает бесформенным мешком. Перевожу дуло вниз, стреляю несколько раз в голый комок — для проверки. Теперь все.

Прозвучал звонок. Записав домашнее задание, я вышел из кабинета. Последний урок. Можно двигать домой и постираться, а можно пойти на кружок информатики. Два раза в неделю он проходит, и всякий раз я его с нетерпением ожидаю. Ну а постираться — постирушки можно оставить на вечер, до утра высохнет, а сегодня все равно никуда пойти не получится. Штаны же испачканы не очень заметно, если сесть за стол, то и вовсе никто ничего не увидит.

С такими мыслями я вошел в компьютерный класс. Там уже сидело три человека, двух я знал: братья, оба сироты, из детдома. Упорно занимаются компьютерами, им учитель даже свои какие-то книги толстые дает. Наверняка поставили себе целью выучиться на программистов, чтобы подняться в этой жизни. Надеяться им не на кого, только друг на друга и на свои мозги. Признаться, я завидовал их упорству и втайне уважал. Но сам себя не мог заставить с таким же усердием заняться компьютерами. Как-то попросил у одного из них пролистать очередную толстую книгу. Ничего не понял. Графики какие-то, команды, совершенно мне не знакомые. «Программирование графической системы Windows» — значилось в оглавлении. До сих пор считая себя далеко не профаном в компьютерной области, я моментально почувствовал собственное скудоумие. Как же много предстояло изучить, чтобы понять хотя бы толику того, что знали эти два брата, на которых прежде я смотрел с некоторого высока.

Прошел к свободной машине в углу. Не любил никогда сидеть в центре, когда и справа, и слева кто-то находится. А тут ото всех отвернешься — и сам по себе. Расписался в журнале. Нажал на кнопки питания. Итак, теперь целый час в моем распоряжении. Кружок-то как таковой и не ведется, можно заниматься чем угодно. Иногда, правда, на препода накатывало: запретит играть и игрушки все поудаляет. Но через неделю игры волшебным образом возникали вновь, а информатик не обращал на них никакого внимания.

Синие панели Нортона. Ага, директория GAMES на месте, значит, сегодня можно продолжить в «Принца». А вот и он. Пошла заставка. В прошлый раз завис в подземельях, а кто-то уже играл — я видел — во дворце. Интересно, долго туда еще добираться?

Прыжок, прыжок… Стоп, вот тут должна быть педаль, она захлопывает решетку, потом заколебешься в обход идти. Полный назад! Успел, не нажал на педаль.

В какой-то момент исчезло все. И сам компьютер, и стол под ним, и стены класса пропали. Я был сам тем принцем, спешащим на выручку своей принцессе — по темным каменным коридорам подземелья. Каждый камешек в стене стал реален, они ведь все разные — камни. Вот этот с трещинкой, этот положен немного криво. По ту сторону монитора творится самая настоящая жизнь, там все взаправду. И маленький человечек, прыгающий через смертоносные ловушки, выпивающий кувшины, — он на самом деле ведь хочет жить и добраться до своей любимой. Я лишь помогаю ему в этом. Он все чувствует, ему в самом деле больно падать с высоты и страшно, когда впереди возникает стражник. И он…

Чья-то рука грубо опустилась на мое плечо. Я не сразу понял, что это произошло, поднял голову. Надо мной навис детина с четвертого курса. Имени его я не знал, но всегда побаивался: такой здоровый, рябая морда будто из кирпича выдолблена и кирпича же просит.

Детина молча показал мне на выход. Вокруг было много свободных мест, по крайней мере, половина класса пустовала.

— Да вон же, полно места… — вяло запротестовал я.

— Ты это что, мне возражаешь? — спокойно вопросил этот здоровый гад.

— Ну я сейчас сохранюсь…

— Пошел отсюда, — он пребольно схватил меня за ухо и оттащил вместе со стулом. Девчонки за соседним компьютером захихикали. Вслед за тем в зад мне вонзился острый пинок, так что я отлетел на седину класса.

— И чтоб я тебя больше тут вообще не видел. Я тебе запретил.

Я молча побрел к выходу. Лицо пылало.

— Нет, ты понял? — донесся голос, будто из ваты.

Я был уже у двери.

— Нет, я не слышу. Ты понял?

Приблизились шаги, но я уже выскользнул в коридор. Вспомнил, что забыл сумку. Но вернуться не было никакой возможности. Захлопнул дверь, но она сразу распахнулась, детина возвышался надо мной как минимум на две головы. В бок мне ощутимо ткнулся здоровенный кулак.

— Что молчишь, когда с тобой разговаривают старшие?

Я сделал попытку уйти, но каменная ручища держала меня за воротник.

— Нет, я не понял, ты что, не понял?

— Я понял.

— Скажи: я понял. Громко.

— Да понял я, понял. Там моя сумка осталась. Можно я ее возьму?

— Нельзя. Пшел отсюда!

И я отлетел к лестнице.

— Мне уроки делать… — промямлил я.

— Нет, я вижу, ты борзый. Ты борзый?

— Нет, я не борзой. Мне уроки делать надо, а без сумки…

Новый тычок в ребро перехватил дыхание. Ноги предательски ослабели, я понял, что могу напустить в штаны, если это сейчас не закончится. Почувствовал на глазах невольные слезы. От обиды и бессилия. Что ему надо от меня? Я ведь его не трогал.

Меня приподняло над полом, поставило на ноги.

— Ты меня теперь обидел ведь…

— Да я чем обидел-то?..

— Ты меня обидел.

— Я прошу прощения, — выдавил я, желая только одного: чтобы это все поскорее закончилось.

— Не так, не вижу раскаяния в голосе.

— Ну прости меня, пожалуйста, — из глаз хлынули самые настоящие слезы, — я больше так не буду, я правда не хотел…

— Вот, теперь вижу. Иди, гуляй.

И хватка ослабла.

Не поднимая глаз, я быстро прошел в туалет. Холодная вода немного успокоила. Но было гадко, обидно и тошно. Я ничего не сделал плохого, тогда зачем меня только что лишили моего увлечения, хоть немного радости было, а теперь и вовсе ничего не осталось. И сумка с учебниками там осталась. И девчонки видели мое унижение. Да что за день-то такой?! Я поднял глаза к зеркалу. На меня смотрела заплаканная нескладная рожа, изуродованная угрями и оспинами. Сальные волосы липкими полосами обрамляли прыщавый лоб, некоторые прыщи созрели настолько, что побелели; красные, опухшие щелочки глаз. С отвращением смотрел в зеркало, понимая, что это — и есть я. Да, я на самом деле так выгляжу. Без прикрас. И каждый прыщ прекрасно виден всем. И грязь под ногтями наверняка заметна, как ни скрывай ее, пряча руки в карманах или под партой. И несколько длинных волос на подбородке — противно они смотрятся. Я никогда не обращал особенного внимания на волосы на лице, но в тот момент увидел себя как бы со стороны. Мерзко. И на что я только надеялся, когда шел вчера к Людке? Она никогда не выберет меня. Я трус, не могу даже за себя постоять. Я урод, весь в зудящих прыщах. Я слабак, никогда не подниму руку на обидчика. И зачем мне к ней ходить вообще? Все впустую, ничего у меня с ней не получится. И на что я только мог надеяться?