Хармана сверкнула глазами и прянула вперед, оторвавшись от спинки кресла, на котором сидела. Гер-фегест был достаточно наблюдателен для того, чтобы, еще не услышав ни слова, догадаться, что ответ на этот вопрос она знает совершенно точно.
– Это ведомо двоим. Стагевду и Ганфале.
20
– Если так, то, быть может, они оба знали и о том, что делать с Семенем Ветра? – с некоей иронией спросил Герфегест. Ему надоело каждый день узнавать одну и ту же истину – всем, чем только можно ведать, ведает Ганфала, проклятый Рыбий Пастырь.
– Ганфала – да. Стагевд – нет. Стагевд знал, что Ганфале нужно Семя Ветра. Через своих соглядатаев ему удалось пронюхать-о той экспедиции, которую послал за тобой Надзирающий над Равновесием. Он понял одно: для полной и окончательной победы над Рыбьим Пастырем нужно прибрать к рукам Священный Остров и завладеть Семенем Ветра. Дагаат теперь в наших руках. Семя Ветра – тоже. Но, насколько мне известно, что делать с ним, Стагевд не представлял. Чтобы узнать это, он прилагал множество усилий. По-моему, в один из дней этой луны его люди разузнали о чем-то важном и, даю голову на отсечение, это важное как-то связано с Зикрой, а точнее, с тем человеком, который теперь Зикра…
– Но что толку нам-от осведомленности Стагевда, голова которого полеживает в «мертвой корзине», а тело сожжено два дня тому назад? – пожал плечами Герфегест.
Это и впрямь забавно. «Поймать за хвост улетевшую ворону», – говорили в подобных ситуациях Кон-гетлары.
– Быть может, нужно съездить и спросить у Ган-фалы? – Герфегест саркастически усмехнулся, представив себе сцену: он и Ганфала обсуждают тонкости Магии Стихий, прихлебывая белое вино Эльм-Оров.
– В мертвой голове моего брата больше проку, чем во всех объяснениях Ганфалы, – заметила Хармана.
– Ив чем же этот прок? – осторожно спросил Герфегест, которого насторожила серьезность Хар-маны.
Хармана ответила не сразу. Она степенно поднялась с кресла и поправила платье, скупо расшитое серебром. Затем она повесила свой черный веер на пояс, открыла нишу в стене и извлекла оттуда «мертвую корзину», внутренности которой были теперь заполнены не только головой Стагевда, но и маслом для. бальзамирования тленных остатков живших на земле. После этого она бросила на Герфегеста взгляд, исполненный тайны, и жестом пригласила его следовать за собой.
– Все, что знал Стагевд, нам поведает его голова. Герфегест сжал губы. Да, он снова в Синем Алу-страле. Ибо только.здесь маги, дабы узнать интересующие их вещи, не только не брезгуют отрубленными головами врагов и бывших союзников, но и знают, как заставить эти головы говорить.
21
Самая высокая башня Наг-Нараона звалась Игольчатой. Башня была настолько тонка и высока, что скорее напоминала иглу, чем строение. Для того чтобы добраться до ее вершины, скрытой хрустальной крышей, увенчанной литым из бронзы изображением пары лебедей, нужно было потратить не менее получаса на подъем по удивительно крутой и извилистой лестнице.
В руках Герфегеста была «мертвая корзина», в руках Харманы – масляный светильник, которым она освещала ступеньки лестницы, извивавшейся в утробе Игольчатой Башни. Казалось, им не будет конца.
Наконец они очутились в крохотной комнате на вершине Игольчатой Башни. Звездное небо виднелось сквозь хрустальный купол крыши. Ветер шумел в окошках, выполненных в форме лебедей. Герфегест уже успел привыкнуть к тому, что единственным узором в Наг-Нараоне, а также и единственным украшением являются вездесущие лебеди. Единственное, с чем еще не вполне свыкся Герфегест в своих мыслях, так это с тем, что теперь он – живое олицетворение одного из этих лебедей. Возможно, левого.
В центре комнатки стоял треножник. Его чугунные лапы сходились вверху, словно растопыренные пальцы двух рук. Только шестипалых рук. Герфегест догадался, что именно туда предстоит водрузить «мертвую корзину». Его догадки подтвердились весьма скоро – прошептав несколько заклинаний, смысла которых Герфегест не знал, да и не стремился знать, Хармана поставила сосуд с головой Стагевда на отведенное ему место.
Затем Хармана открыла крышку.
Потом Хармана запела.
Ее хрустальный голос разбивался о купол Игольчатой башни и, подхваченный ветром, уносился в море сквозь лебединые окошки. Мотив был тягуч и странен. Слова непонятны. Временами в ее голосе звенела сталь, иногда Герфегесту чудилось, что он слышит в нем крик младенца, вместе с колыбелью брошенного в морские воды. Герфегест закрыл глаза, и мир видений овладел им. Он вспомнил всю свою жизнь. Родовые схватки своей матери, чудовищную боль, испытанную им в подвалах аютского тирана, когда гранитная плита опускалась на его грудь медленно и неумолимо, как смыкается над утопленником толща океана. Минуты неземного наслаждения, подаренные им его первой возлюбленной на черной лестнице женской половины дома Теппурта Конгетлара, минуты ярости, отчаяния, озлобления, восхищения… Ему казалось, будто время, показав ему тысячу своих изменчивых ликов, остановилось, чтобы продлиться в новом витке бесконечного танца.
Хармана пела долго. Но и ее песня прекратилась, как и череда призрачных образов, проносящихся перед взором Герфегеста.
– Ты готов? – шепотом спросила Хармана.
– Я готов, – неожиданно для самого себя ответил Герфегест.
– Ты сможешь говорить со Стагевдом ровно столько, сколько будет гореть этот светильник, – сказала Хармана, указывая на хрустальный шар с тусклым огоньком внутри, стоящий у ее ног.
После этого она села у стены Игольчатой Башни, в самом углу комнаты, накрылась с головой плащом и… растворилась. Быть может, всего лишь в темноте, царствовавшей за пределами круга, очерчиваемого светом масляной лампы. Герфегест бросил неуверенный взгляд на «мертвую корзину». Тотчас же свет лампы стал из тускло-желтого голубым, и «мертвая корзина» повернулась на треножнике. Герфегест был готов поклясться в том, что ничья посторонняя рука не помогада ей в этом. «Надо полагать, мой собеседник повернулся ко мне лицом, как это принято у культурных народов», – пронеслось в мозгу у Герфегеста.
– Приветствую тебя, Новый Хозяин Дома, – сказал Стагевд.
Его голос был вполне человеческим и обычным. Вполне человеческим и обычным усталым голосом с чудовищной примесью жути. Но ведь Герфегест никогда не говорил со Стагевдом до этого. Сравнивать было не с чем.
– Приветствую и я тебя. Старый Хозяин Дома, – твердо сказал Герфегест. Чем необычнее разговор, тем проще следует его вести.
– Зачем ты тревожишь меня, человек Ветра? – спросил Стагевд.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});