Хармана не умрет – это Герфегест знал абсолютно точно. Но сколь долго пролежит она без дыхания, бледная и прозрачная, словно сотканная не из плоти, а из стальных нитей и хрусталя, он не знал. Два месяца? Год? Три четверти Вечности? Герфегест помнил о том, сколь часто маги могут впадать в оцепенение на долгие годы. Он не хотел ждать годы. Он хотел видеть Харману, озаренную земным светом. Харману с румянцем на лице. Харману, чьи глаза переливаются всеми красками любви и жизни. Но он не знал, что делать.
– Я обращаюсь к вам. Сильнейшие! – Герфегест говорил тихо, но даже глухой услышал бы его. Ибо в словах его было гораздо больше смысла, чем звука. – Мы все, и я тоже, виновники того, что происходит сейчас с госпожой Харманой. Мы все.
Дюжина Сильнейших молчала. Молчал и Артагевд. Знак согласия, как ни крути.
– Быть может, я не достоин быть главой вашего благородного Дома, Гамелины, – продолжал Герфегест. – Но Хармана захотела, чтобы это было так, а не иначе. Иного пути победить Ганфалу нет. Я не безродный выскочка, как кажется некоторым из вас. Дом Конгетларов пал, но Хозяин Дома Конгетларов жив, и он перед вами.
Похоже, это заявление Герфегеста прозвучало настолько неожиданно, что показалось всем без исключения неправдоподобным. Даже Артагевду. Герфегест заметил это, но не смутился. Ибо у него было чем доказать справедливость своих слов.
– Дай мне твой кинжал, Артагевд, – попросил юношу Герфегест.
(Его собственные четыре метательных кинжала по-прежнему были воткнуты в бездыханное тело Ла-мерка, которое никто пока что не удосужился убрать.)
Когда опрятный кинжал с круглой гардой и редким трехгранным лезвием попал в руки к Герфегесту, он сделал вот что.
Он откинул черную парчу плаща, обнажив бедро. Нашел почти неприметную белую полоску шрама. И одним, точно отмеренным Движением вонзил клинок в свою собственную плоть. Он не чувствовал боли – на это у него не было времени. Медлить было нельзя – иначе будет гораздо труднее остановить кровотечение, да и сама сцена из впечатляющей превратится в отвратительную. Затем он отбросил окровавленный клинок и развел края раны указательными пальцами. Там в глубине раны покоился, вот уже пятнадцать лет дожидаясь своего часа появиться на свет, перстень Конгетларов.
Затем Герфегест надел перстень Конгетларов на указательный палец левой руки – алмаз, омытый кровью, засиял. Шальные искры иллюзий первопричин-ного ветра разлетелись по плитам Нефритовой гостиной. Артагевд и Сильнейшие наблюдали за действиями Герфегеста в полном недоумении. «Если бы Хармана могла видеть это, она сразу поняла бы все», – вздохнул Герфегест.
Не говоря ни слова, Герфегест свел вместе края раны пальцами правой руки. А левой достал из волос «щуку» – так назывался в Синем Алустрале предмет, удерживающий прическу воина из Дома Конгетларов, а заодно и бывший инструментом для остановки кровотечения. «Щука» и впрямь походила на зубастую рыбью пасть – в умелых руках Герфегеста она сомкнула челюсти на краях раны, не давая им расходиться. Боец, прихвативший рану «щукой», мог продолжать бой даже с сильной рубленой раной. Впрочем, для этого он должен был идеально контролировать свои чувства и не давать боли достучаться в его сознание. Герфегест это умел. Он мог продолжать задуманное, забыв о ране. Он скрыл рану одеждой и вновь обратился к Сильнейшим:
– Благородные Гамелины! Кому из вас приходилось видеть два подлинных перстня главенства над Домом, причем два разных перстня, на руках у одного и того же человека? – Герфегест с легкой улыбкой оглядел всех присутствующих.
Все они лишь отводили взгляды в сторону.
– Вы все видите этот перстень, – Герфегест воздел вверх левую руку с алмазом Конгетларов. – Так знайте же, я – Хозяин павшего Дома Конгетларов.
Сильнейшие и Артагевд удрученно молчали. Многие из них помнили резню в Наг-Туоле. Многие познали страх, который сеяло в их души само упоминание проклятого Дома. И все, абсолютно все знали, сколь много горя принесло в Синий Алустрал истребление Конгетларов. Семь Домов оказались не в силах жить в худом мире, предпочтя добрую вражду. И не было более Конгетларов, чтобы положить конец кровавому безумию и водворить равновесие.
– Да будет предан смерти тот из нас, кто осмелится назвать тебя безродным самозванцем, – бросил трухлявый вельможа с низкой жемчуга на левом запястье. – Ты единственный человек, кому посчастливилось носить перстни двух Домов.
Герфегест опустил руку. Он подошел к Хармане. Ее пепельно-седые волосы разметались по обитой бархатом спинке трона, ее грудь была совершенно неподвижна. Она не дышала.
И тогда Герфегест поднял ее правую руку, бледную и холодную, словно безжизненное стекло. Он снял окровавленный перстень Конгетларов со своего указательного пальца и одел на палец Харманы. Герфегест наградил свою возлюбленную поцелуем, исполненным нежности и сострадания. Вместе с перстнем Конгетларов он отдал ей все, чем владел. Всю свою волю к жизни, всю свою несгибаемую решимость оставаться в мире сущего. Всю свою любовь и силу. И Хармана приняла этот дар.
Первопричинный ветер вошел в ее хрупкую плоть снова. Она вздохнула, словно бы пробудившись от долгого и тягостного кошмара. И стала дышать.
Благополучие Сильнейших и благополучие всего Дома Гамелинов было напрямую связано со здравием и могуществом их госпожи. Конгетлар, кем бы он ни был, вернул дыхание Хармане. Он восполнил ее силы. Он оживил ее. Дом Гамелинов будет жить с новым Хозяином.
И Сильнейшие, не сговариваясь, преклонили колени перед Герфегестом. Но на сей раз их жест повиновения был исполнен искренности.
18
С тех пор как Герфегест привел к повиновению Дом Гамелинов, прошло три дня.
За эти три дня многое успело измениться. «Новый Хозяин» – так теперь называли Герфегеста Гамелины. «Братья» – так называл теперь Первых из Гамелинов Герфегест. «Люди» – так звал, Герфегест стражу и воинов, присягнувших, вслед за Дюжиной Сильнейших, на верность своему Новому Хозяину.
Три дня Хармана не открывала глаз – она лежала в своем спальном покое. В том самом, куда еще недавно пробирался Герфегест, отправляя при помощи духового ружья с отравленными иглами в Святую Землю Грем стражников, карауливших террасы Наг-Нараона.
Хармана как будто спала. Веки ее слегка подрагивали. Но сон ее был неспокойным. Герфегест, почти неотлучно сидевший возле ее ложа, видел, как ее совершенным лицом овладевают попеременно то пе-чаяь, то радость. «Где, в каких неведомых землях, в каких мирах странствует ее душа, пока ее тело, ставшее лишь немного теплее, чем раньше, но все-таки еще нечеловечески прохладное, покоится здесь?» – вот какой вопрос задавал себе Герфегест. Но ответа на него он не знал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});