— Ты в состоянии справиться с Глостером? Тогда как же случилось, что Джейми обнаружил тебя в обнимку с ним в опочивальне герцога?
Не следовало ей рассказывать брату такие подробности.
— Ты должен быть на моей стороне.
Она отвернулась, злясь, что нижняя губа дрожит.
Франсуа тяжко вздохнул и обнял ее.
— Прости, милая.
Она сглотнула.
— Я не могу позволить ему жениться на Агнес, никак не могу. В этой женщине нет ни единой искорки. Джейми просто не должен быть с женщиной, которая не будет ценить его страсть. Если бы только…
— Идем, у меня тоже есть для тебя новость, — сказал Франсуа. — Тебе лучше присесть.
При виде мрачного выражения на обычно веселом лице брата дрожь нехорошего предчувствия прошла по ней. Как только они сели рядышком на скамье под окошком, он вытащил из-под туники толстый сверток свернутых пергаментов. Их края были закручены от старости.
— Я сложил их так, чтобы самые старые были наверху, — сказал он, разворачивая их на колене.
Она коснулась его руки.
— Но что это?
— Письма. — Франсуа прочистил горло. — Письма нашего отца нашему деду.
У нее перехватило дыхание. Она заглянула в глаза своего брата, не зная, как сформулировать вопрос. Франсуа сжал губы и кивнул:
— Да, он не забыл о нас, как мы думали.
Все эти годы она была уверена, что отцу не было до них никакого дела. Но вот доказательство обратного — доказательство, что он по крайней мере вспоминал о них время от времени. Слезы потекли по щекам. С самого детства твердила она себе, что ей наплевать, что он забыл про них. Но это всегда было шрамом у нее на сердце.
— Что он пишет в письмах? — спросила она.
Франсуа положил пачку ей на колени.
— Чернила поблекли, но большинство вполне можно прочитать.
Она развязала бечевку, связывающую их, и взяла первое. Развернув его, узнала печать и подпись Алена внизу. Пергамент порвался на сгибе, и глаза ее заволокло слезами, когда она попыталась разобрать слова.
— Перескажи мне, Франсуа.
— Он просит дедушку прислать нас к нему, — тихо проговорил Франсуа. — Он также пишет, что гонец привез деньги, чтобы оплатить нам дорогу — или наше содержание, если дедушка опять откажет.
— Опять?
— Очевидно, это не все письма, — пояснил Франсуа. — Только те, которые он посылал в Лондон.
Франсуа вытащил из-под скамьи раздутую кожаную сумку и развязал завязки, стягивающие ее. Золотые монеты заблестели и зазвенели, когда он высыпал их на низкий столик перед ними. Две или три соскользнули со стола и покатились по полу.
— У дедушки было столько золота здесь, в Лондоне?
Франсуа кивнул с мрачным лицом.
— Но… мы же могли заплатить долги. Нам бы не пришлось бежать посреди ночи. Мы…
Она закрыла глаза и прижала пальцы ко лбу. Все те страдания были впустую.
— Дедушка был богатым человеком и не нуждался в деньгах нашего отца, по крайней мере в то время, — сказал Франсуа. — Но к тому времени, когда они нам действительно понадобились, он скорее всего забыл про них.
Линнет кивнула.
— Его память становилась все хуже и хуже в те последние два года. — Она долго молчала, потом спросила: — Но почему Ален никогда не рассказывал нам об этом?
— Гордость, вероятно. — Франсуа пожал плечами. — Он мог не знать, что мы так и не воспользовались этими деньгами.
Линнет положила руки на письма, разложенные у нее на коленях. Если бы она знала тогда, насколько другой была бы ее жизнь!.. Она злилась столько, сколько себя помнила. Злилась, что отец без малейшего сожаления оставил их мать беременной. Злилась, что он не считал своих незаконнорожденных детей достойными внимания, тем более поддержки.
Она не променяла бы годы своего детства и отрочества с дедушкой на стесненную жизнь незаконнорожденной дочери аристократа. Но если бы она знала о письмах, то наверняка делала бы иные ходы в ситуациях этих последних лет. Если бы она знала о попытках содержать их и привезти в свой дом, то не испытывала бы потребности наказать его за пренебрежение.
Возможно, тогда она не ждала бы, что все, кто ей дорог, обязательно покинут ее. Все, кроме Франсуа, разумеется. Он был единственным, в чьей любви она никогда не сомневалась, и ей даже в голову не приходило, что он может бросить ее.
Возможно, она доверяла бы и Джейми.
— Отец рассказал мне, что пытался найти нас, когда дедушка умер, — сказал Франсуа. — А когда не смог отыскать наших следов, то подумал, что мы умерли во время осады.
— Где ты нашел золото и письма? — спросила Линнет.
Впервые с тех пор, как вручил ей письма, Франсуа улыбнулся, глаза его озорно заблестели.
— Ты помнишь ту курчавую девчушку, которую ты нашла в доме Мичелла?
— Нуда, его дочь Лили.
— Так вот, Лили и ее сестра Роуз появились на пороге твоего дома, пока ты была в Лестере, — сказал он. — У них было твое кольцо.
Линнет засмеялась:
— Лили нашла письма, да?
— Именно. Они были спрятаны в углублении в стене магазина, за кирпичом.
— Какая востроглазая девочка. — Линнет покачала головой. — Как она поняла, что они принадлежат нам?
— Ее сестра умеет читать, представляешь?
— И вполовину не так удивительно, как то, что их вороватый папаша назвал своих дочек цветочными именами.
— Лили, маленькая паршивка, хотела письма вернуть, а золото оставить себе. Она пыталась убедить сестру, что у тебя так много монет, что эти тебе без надобности.
Линнет рассмеялась и захлопала в ладоши.
— Ну не чудо ли она?
— Роуз, однако, настояла, чтобы вернуть все.
— Надеюсь, ты вознаградил девочек?
Франсуа кивнул:
— Я отдал им половину.
— Половину? Это кажется более чем щедрым… — Она прищурилась, глядя на брата. — Эта Роуз не маленькая девочка, да?
— Я бы назвал ее милашкой, — сказал Франсуа с легкой улыбкой в уголках губ.
— Нет, не говори. Дай угадать. Этой Роуз восемнадцать, и она такая же прелестная, как ее младшая сестра.
Франсуа отвел взгляд и потер подбородок, словно размышляя над вопросом.
— Ей девятнадцать, и она прелестнее, чем ее младшая сестра.
— Она взяла деньги, которые ты ей дал?
Франсуа покачал головой.
— Прекрасная Роуз взяла только две монеты в качестве награды, одну для себя, другую для сестры, и настояла, чтобы остальное я забрал назад. — Он помолчал. — Но я незаметно сунул монеты Лили, которая спрятала их под своей накидкой.
— У этой Роуз хватит и того, что у нее отец Мичелл, чтобы еще и ты усугублял ее беды.
— Я? — воскликнул Франсуа, хлопнув себя ладонью по груди. — Чтобы я усугублял беды девушки?