Читать интересную книгу 1918. Хюгану, или Деловитость - Герман Брох

А сейчас он выплачивал зарплату. Линднер покрутил в руках деньги, пересчитал еще раз, потом снова покрутил их в руках и оставил лежать на столе. Помощник наборщика стоял рядом и тоже молчал. Хугюнау не понял: "Эй, Линднер, почему вы не берете деньги?.. В конце концов вы же ничего не имеете против денег".

Наконец Линднер, откровенно преодолевая себя, сказал: "Минимальная зарплата по тарифу составляет 92 пфеннига".

Это было что-то новое. Но Хугюнау сориентировался: "Да, это так, на больших предприятиях… но на таком крохотном… Вы, старый опытный рабочий, вы-то должны знать, в каких мы условиях. Враждебные нападки со всех сторон, одни только враги… если бы я снова не поставил газету на ноги, то вообще не было бы никакой зарплаты… и это благодарность! Или, может, вы считаете, что я должен выплатить вам зарплату в двойном размере? Но только откуда прикажете взять на это деньги? Вы же хорошо знаете, что мы — государственная газета, которой выплачиваются дотации… тогда, впрочем, есть смысл, поступить в какую-нибудь организацию и требовать минимальной зарплаты по тарифу. В таком случае я и сам поступил бы в такую организацию, там мне было бы лучше".

"А я не в организации", — буркнул Линднер.

"Тогда откуда у вас эти минимальные тарифы?" "Скоро будет известно".

Хугюнау между тем задумался. Виноват в этом был, конечно, Либель со своей профсоюзной пропагандой. Он, значит, тоже враг! Но с Либелем дело необходимо было улаживать прямо сейчас. Поэтому он сказал: "Ну, уж между собой мы договоримся… скажем так, новые тарифы с ноября, а до того давайте-ка обсудим все это" Оба наборщика остались довольны.

Вечером, чтобы встретиться с Либелем, он отправился в забегаловку "Цур Пфальц". Собственно, это неприятное дело с Либелем было всего лишь поводом. Хугюнау не был в таком уж плохом расположении духа, он смотрел незашоренными глазами на мир; нужно просто знать, где противник, тогда можно будет, если дело дойдет до этого, сменить свою диспозицию. Ну, он знал, где расположился противник. Сейчас они закрыли бордель и две забегаловки за городом… но помощь, которую предложил он в борьбе с подрывными элементами, майор отверг. Ну что ж, завтра в газете надо будет снова похвалить старика, на этот раз за закрытие борделя. И Хугюнау замычал себе поднос: "Господь наш, Саваоф".

В "Пфальце" сидели Либель, доброволец доктор Пельцер и еще несколько человек. Пельцер сразу же поинтересовался: "А где вы оставили Эша? Его что-то вообще больше не видно",

Хугюнау язвительно ухмыльнулся.

"Изучение Библии в святую субботу… Теперь ему осталось всего лишь пройти обрезание",

Раздался взрыв смеха, что дало Хугюнау основание гордиться собой. Но Пельцер сказал: "Дело не в этом, ведь Эш — парень что надо".

Либель покачал головой: "Не подумаешь, и чего только сегодня не бывает…"

Пельцер не согласился: "Как раз в такое время у каждого свои проблемы… я- социалист, и вы, Либель, тоже,, и все-таки Эш — парень что надо… Я хорошо к нему отношусь".

Лоб Либеля покраснел, на нем четко проступили набухшие вены: "По моему мнению, это одурачивание народа, и его следует остановить".

"Так точно, — согласился Хугюнау, — деструктивные идеи".

Кто-то за столом хихикнул: "Вот те на, как заговорили теперь и большие капиталисты".

Очки Хугюнау блеснули в сторону говорившего: "Будь я большим капиталистом, то сидел бы не здесь, а в Кельне, если не в самом Берлине",

"Ну, коммунистом вы тоже не являетесь, господин Хугюнау", — заметил Пельцер.

"Не являюсь, мой многоуважаемый господин доктор… но я знаю, что такое справедливость и что такое несправедливость, Кто первый раскрыл эти безобразия в тюрьме, а?"

"Никто не умаляет ваши заслуги, — согласился Пельцер, — и где бы мы взяли прелестного Железного Бисмарка, если бы здесь не было вас?"

Хугюнау сыграл под простодушного человека; он хлопнул Пельцера по плечу: "Подтрунивать будете над своей бабушкой, мой дорогой".

Но затем его прорвало: заслуги там, заслуги здесь. Он, конечно, всегда был большим патриотом, он, конечно, всегда праздновал победы своего отечества, кто решится осуждать его за это! Но он при этом абсолютно точно знал, что это было единственное средство расшевелить буржуазию- которая не упустит своего, — чтобы она хоть что-то сделала для детей бедных погибших пролетариев; насколько он помнит, это был именно он, кто сдвинул все это с мертвой точки! А благодарность? Его не удивит, если уже сейчас против него отданы соответствующие распоряжения полиции! Но он не боится, пусть только сунутся, у него еще есть друзья, которые при случае вызволят его из тюрьмы, с тайными судилищами вообще должно быть покончено! Человек исчезает неизвестно как, а только потом узнаешь, что его упрятали за решетку, одному Богу известно, сколько их таких, кто еще гниет в тюрьме! Нет, у нас не юстиция, у нас полицейская юстиция! И что самое плохое, так это мнимая святость этих полицейских ищеек, Библия у них всегда под рукой, но только для того, чтобы трахнуть ею кого-нибудь по голове. До и после жратвы у них застольная молитва, другим же позволено с ней или без нее околеть с голоду…

Пельцер с удовлетворением слушал его, затем прервал: "Мне кажется, Хугюнау, вы просто провокатор".

Хугюнау почесал затылок: "И вы думаете, что мне таких задач еще никто не ставил? Если бы я только вам порассказал., ну, давайте оставим это… Я всегда был правильным человеком, таким и останусь, даже если это будет стоить мне головы,. Я просто не выношу лицемерной святости".

Либель одобрительно кивнул: "С Библией это, конечно, вопрос. Кормить народ цитатами из Библии — это господа умеют".

Хугюнау согласился: "Именно так, вначале цитаты из Библии, а после этого расстрел,, есть достаточно людей, которые тогда вместе со мной слышали стрельбу в тюрьме. Да чего тут говорить! Но вместо того, чтобы тащиться на такие занятия по" изучению Библии, я лучше схожу куда-нибудь в кино".

Так Хугюнау занял свое место в начинающейся борьбе между верхом и низом. И хотя большевистская пропаганда была ему в высшей степени безразлична и он первым заорал о помощи, когда дело зашло о его барахле, хотя он с большим неудовольствием сообщал в "Куртрирским вестнике" о растущем количестве вторжений противника, тем не менее теперь он с искренней убежденностью заявил: "Русские вполне толковые ребята".

Пельцер откликнулся: "Хотелось бы верить".

А когда они выходили из забегаловки, Хугюнау погрозил Либелю пальцем: "Вы тоже лицемер… подзуживаете старого доброго Линднера там, где я и без того работаю просто за спасибо… и вы это знаете очень даже хорошо. Ну, вместе уж мы как-нибудь уладим это дело".

82

Восьмилетний ребенок, который намерен самостоятельно отправиться в мир.

Он идет по узкой полоске травы между следами колес, он видит увядающие бледно-фиолетовые цветки клевера, которые неизвестно как оказались здесь, он видит посеревшую от времени высохшую кучу коровьего навоза, сквозь которую уже пробиваются стебельки травы, он замечает семена репейника, которые прицепились к чулкам и больно колются, Ребенок видит и многое другое, он видит стебли безвременника на лугах, видит, как на склоне долины пасутся две желтовато-серые коровы, и поскольку он не может постоянно разглядывать один только ландшафт, то он переводит взгляд на свою одежду и видит маленькие розочки, которыми покрыт черный ситец: множество повторяющихся раскрывшихся цветков вместе с бутонами на светло-зеленых стебельках в обрамлении двух зеленых листьев; внутри открывшейся розы желтая точка. Ребенку хочется черную шляпу, на которую можно было бы приколоть розу вместе с бутоном и двумя листочками — это так подходило бы ей. Но у него есть серое грубошерстное непромокаемое пальто с капюшоном.

Так и бредет ребенок вдоль реки, в руке он крепко сжимает одну марку на питание в дороге. Ребенку хорошо знакома местность. Ему не страшно. Словно домохозяйка по своей квартире, вышагивает ребенок по долинам, и когда он, пребывая в хорошем настроении, выталкивает камень из полоски травы, то этим он только немного наводит порядок. Все вокруг хорошо просматривается. Ребенок видит деревья, рельефно выступающие в прозрачном воздухе осеннего полудня, и пейзаж не содержит ничего таинственного для него: за прозрачным воздухом виднеется голубое небо, среди прозрачной зелени деревьев и кустов то и дело, как будто так и должно быть, попадаются деревья с желтыми листьями, которые также тянутся к небу, а иногда, хотя не чувствуется ни дуновения ветерка, прилетает откуда-то желтый листик, который, медленно кружа, опускается на дорогу.

Когда ребенок переводит взгляд направо, туда, где луга и кустарник окаймляют берег реки, то он видит белый гравий на дне, он видит также воду, поскольку осенью листва кустарника сильно поредела и оголила коричневые стволы, это уже не такой непроницаемый взору зеленый лес, как летом. Ну а когда ребенок переводит свой взгляд налево, то видит болотистый луг: таинственно и коварно расположился он там, и если хочешь поставить ногу на эту траву, то выступает вода и просачивается в обувь; по такому лугу идти нельзя, поскольку, кто знает?.. В таком болоте можно утонуть, и никто не поможет.