мало ли? А, Антон?
— Может быть, — подумав, согласился я. — Тогда единственное, что теперь не даёт мне покоя — это таланты к «изучению наук», Шут. Зачем здесь науки, если всё получают с помощью Проектора? Тоже евгеника, чтобы эссенции было больше за ту же цену?
— А это мы однажды узнаем, и наверняка удивимся, — тихо рассмеялся мой собеседник. — И я просто предвкушаю этот момент. Да, Антон — здесь не может быть добычи ресурсов, как на Земле. Вся материя теперь создаётся Проектором... но что происходит с ней дальше? Что выгоднее по эссенции — создавать кислород из ничего и удалять углерод Проектором — или поддерживать им работу некоего технического устройства, которое фильтрует воздух? Вот, в чём вопрос... и, я уверен, мы удивимся с тобой. Много ли материи потребляет термоядерный синтез? Ручаюсь, что его поддержание может стоить меньше эссенции, чем ты уже потратил, пару раз поиграв с Проектором.
— А ведь Проектор — это не просто игрушка, — продолжил Шут. — Это экзотические материалы, которые крайне сложно получить, работая ручками. Это сжатые до чудовищного давления молекулы водорода, который от этого проявляет свойства металла — и становится сверхпроводником, в дальнейшем сохраняя свои свойства даже в обычных условиях. Это сверхпрочные, практически вечные вещи. Море энергии — и мизер потерь. С пониманием устройства мира, Проектор может ценой эссенции одного человека обеспечить благополучие тысячи.
Всё то время, пока Шут говорил, по моей коже бежали мурашки восторга и страха, так что когда он буднично задал посторонний вопрос, мне сначала пришлось встряхнуться.
— Ты ведь помнишь, что за оружие в руках у нашего друга, Артёма? — вкрадчиво спросил меня Шут.
— Винтовка, которая стреляет сгустками пламени, — вздохнул я. — Я для верности прозвал её плазменной, хотя, что она есть на самом деле, я не знаю. Может быть, это вообще что-то за пределами моего понимания.
— Но не за пределами понимания тех, кто её сделал, — произнёс Шут. — Как и некий Пси-репеллятор, нуль-телепортация, и прочее, прочее... как ты считаешь, не много ли уже набралось этих странностей?
— Не знаю, — проворчал я. — Слушай, Шут, я о людях, в целом, плохого мнения. Даже если на верхних ярусах и есть невероятно развитая, продвинутая цивилизация, которая уже внедрила всё то, что ты описал, то здесь у нас Вентиляторы — и это что-то вроде помойки, где люди сидят друг у друга на головах, а Белка довольствовалась жалкой клетушкой, как у хомячка. Выходит, распределяемых излишков всё равно не хватает, чтобы обеспечить приличную жизнь всем. Кто-то остаётся за бортом, и получает подачки, чтобы только не помереть с голоду. Ведь тогда эссенции он не даст. Вот и всё.
— Очень похоже на то, — усмехнулся Шут. — В любом случае, полагаю, мы всё скоро увидим и сами. Вон, уже Климент идёт с хорошими новостями. Или нехорошими.
Невысокий Пыль-пробуждённый действительно приближался к нам с хмурым на вид лицом.
Мы в это время все вместе сидели, разложив в округе походные фонари так, чтобы в нашей норе стало ясно, как днём, и пытались подкрепиться припасами. Кулинария, верно, осталась в далёком прошлом нашего рода, поскольку пищей нам теперь были брикеты спрессованной питательной массы — на вкус и цвет разные, чтобы не было столь печально их грызть. Чем-то они напоминали некий умозрительный «сойлент» — только твёрдый, чтобы давать труд зубам, и без малейшего отношения к сое и чечевице.
И в этот раз кусок не лез в горло не мне одному, это уж точно — за приближением Климента нервно наблюдала и Аня, и её братья, Кирилл и Артём.
— Ничего не удалось найти? — спросил я наполовину утвердительным тоном.
Карие глаза Климента замерли на мне, и на миг мне померещилось, будто он хотел ответить мне что-то другое. Его взгляд слишком долго был на меня направлен, если бы он просто хотел сообщить мне о неудаче или успехе. Что-то задумал?
— Нет. Боюсь, ничего, — сказал Климент. Вздохнув, он признался. — Я старался, как никогда в жизни, и я заглянул дальше обычного. Здесь ничего нет, Антон, на дни пути. Узкие тоннели этот вывод лишь подтверждают — здесь поблизости нет биомов. Такое случается... к сожалению.
— И... что же мы будем делать теперь? — помедлив, спросил Артём. На его лице было напряжённое выражение — зеркальное отражение тех же чувств, что испытывали все остальные. Аня понуро опустила голову, едва слышно вздохнув. Витавший в воздухе дух надежды, напоминавший мне неуверенный звон маленьких колокольчиков, оказался теперь пропитан оттенком тоски. Мрачное настроение читалось бы вокруг, даже если бы я зажмурил глаза и убедил себя в том, что этого нет.
— Боюсь, что... — обронил Климент, запнувшись. — Нам нет смысла идти искать жуков. Их здесь нет на многие дни пути. Это должен быть кто-то из нас. Теперь уже всё. Других вариантов для нас больше нет. Я сожалею.
Артём и Кирилл переглянулись, и встали со своих мест, безмолвно начав собирать припасы в свои котомки. Их движения были машинальными, лишёнными эмоций, словно вместе с ростками надежды в них выгорело что-то ещё. И лишь Белка осталась пока сидеть на месте, закрыв ладонями глаза. На меня она не смотрела, но в её позе я видел, ту же самую, усталую обречённость, словно она уже заранее смирилась с любым решением, уготованным ею судьбой.
Грусть и печаль звенели в воздухе, пока я пытался найти внутри себя аргументы, чтобы убедить Климента попробовать поискать ещё в другом месте.
«В конце концов, он же обещал расширить круг поисков!» — тоскливо подумал я.
Можно было бы пройти ещё дальше. Можно было, чёрт подери, попросить Шута телепортировать нас куда-нибудь подальше ещё раз! Это бы срабо...
Нервные мысли заставили сердце застучать быстрее, словно я неосознанно схватил за хвост счастливую птицу, когда эта идея посетила мне голову. Но ещё раньше, чем